(Печатается по тексту Д.С. Мережковский, Полное собрание сочинений, издание Сытина, 1914)
— Христианская ли страна Россия?— спросилъ меня намедни одинъ французский рабочий, имевший некоторыя сведения о социализме, синдикализме и прочихъ современныхъ делахъ. Этотъ вопросъ европейскаго дикаря возникаетъ, хотя, конечно, въ иномъ более горькомъ смысле, при чтении любопытной книги П. Бирюкова «Духоборцы» (изд. «Посредника», Москва, 1908).
— «Что вы есть такое?
— Мы христиане».
«Тотчасъ сняли платье и начали сечь розгами, отпустили по тридцать ударовъ жестокихъ, такъ что колючка влезла въ тело, вынимали колючку, и мясо падало клочками».
Это гонение на христианъ — не во II или въ III веке въ Римской Империи, а въ 1896 году, въ той самой России, которая, по мнению Достоевскаго, есть народъ «богоносецъ», долженствующей явить миру совершенный ликъ Христа.
Въ 1792 году екатеринославский губернаторъ доносилъ въ Петербургъ: «Все зараженные иконоборствомъ (т.-е. духоборцы) не заслуживаютъ человеколюбия», ибо ересь ихъ особенно опасна и соблазнительна тем, что «важнейшее ихъ попечение относится ко всеобщему благу, и спасение они чаютъ отъ благихъ делъ».—«Последователи духоборческой ереси суть благонравны», замечаетъ неизвестный авторъ начала XIX века. По указу императрицы Екатерины II, духоборцы приговорены къ сожжению, но помилованы и сосланы въ Сибирь.
Эти слишкомъ благонравные, слишкомъ христиане, среди «православнаго» русскаго народа —«какъ колосья пшеницы между овсомъ». Пшеница Христова въ христианской России оказалась плевелами, которые следовало сжечь огнемъ.
Императоръ Александръ I поселилъ духоборовъ на молочныхъ водахъ Новороссийской губернии. Здесь на некоторое время забыли о нихъ. Но не прошло столетия, какъ опять начались гонения съ еще большей лютостью. Въ 1895 году духоборы отказались отъ исполнения воинской повинности. «Решили мы не творить никому насилия, а темъ более никого не убивать и не только человека, но и другихъ тварей, даже до самой малой птицы. Тогда намъ не стало нужно оружия. Вотъ мы и решили уничтожить его, чтобы наше оружие и другимъ не послужило на зло».
После сожжения оружия въ Карской области приехалъ губернаторъ съ казаками усмирять «бунтъ».
«Мы столпились въ кучу. Казаки стали подъезжать къ намъ. Впереди ехалъ командиръ и, какъ только приблизился къ намъ, закричалъ: «ура!» и со всей сотней налетелъ на насъ. И казаки начали бить насъ по чему попало и топтать лошадьми. Долго били, потомъ остановились, и командиръ закричалъ: «Маршъ къ губернатору!» Тогда старики сказали ему: «Что же ты намъ раньше этого не сказалъ, мы ужъ и то собирались итти, зачем сталъ бить?»—«А, разговаривать!» закричалъ командиръ и опять съ казаками бросился на насъ. И опять долго били.— Наконецъ мы, избитые и окровавленные, пошли къ губернатору.—Когда шли, то пели псаломъ, но командиръ остановилъ пение и велелъ своимъ казакамъ петь свои песни».
Ну, какъ же тутъ не усомниться: христианская ли страна Россия? Мы сами себя назвали «святою Русью». Но ведь этого, пожалуй, мало; ведь прочие не «святые» народы могли бы усмехнуться: гречневая каша сама себя хвалитъ.
Далее—все въ томъ же роде.
— «И будетъ вамъ дальше хуже, и такъ будемъ держать васъ, пока не покоритесь», предупреждалъ знаменитый миссионеръ Василий Скворцовъ, ныне редакторъ «Колокола», начавший свою блестящую карьеру у Победоносцева, кажется, именно съ этого духоборческаго дела.
Приговоренныхъ къ сожжению решили не сжигать, а сгноить. Но они въ огне не горели и на гноище не гноились.
Что же съ ними делать? Дурную траву съ поля вонъ. 10000 человекъ, целый маленький народецъ, решили вышвырнуть изъ России, какъ приблуднаго щенка.
«Пусть бы правительство дало намъ право выселиться въ одно изъ европейскихъ государств, самое удобное, въ Америку», писалъ руководитель духоборовъ Петръ Веригинъ въ своемъ прошении.
Духоборамъ, наконецъ, позволили выселиться за границу, безъ права возвращения на родину.
— Вотъ только отплывете отъ берега на пушечный выстрелъ, такъ матросы пароходные сядутъ въ лодку и бросятъ васъ на пароходе, а съ берега пустятъ ядро и потопятъ всехъ,— предостерегали ихъ бывалые люди.
По этой легенде можно судить о томъ, насколько доверяютъ русские граждане русской свободе, даже тогда, когда эта свобода ограничивается выталкиваниемъ взашей.
— Матушка, матушка, за что ты меня гонишь?
— А за то, сынокъ, что ты слишкомъ благонравенъ.
— Благослови же меня, родная, хоть на прощанье. — Ну тебя къ чорту, благодари и за то, что живъ остался!
Такъ напутствовала родина-мать своихъ лучшихъ сыновъ. А чужая приняла, какъ родныхъ.
«Мы отъ души рады, что вы къ намъ приехали на нашу родину, которая теперь ваша родина, и где вы можете святить Господа по вашей совести, и где никто не смеетъ васъ притеснять», писали духоборамъ канадские квакеры въ Онтарио.
Надо обладать толстокожимъ патриотизмомъ «истинно русскихъ людей» для того, чтобы въ этихъ простыхъ словахъ не почувствовать кроваваго оскорбления, какъ бы всемирной пощечины Святой Руси.
— «Въ греко-российскую церковь мы не желаемъ,— говорятъ духоборы.—И потому признаютъ они «церковь единую, святую, соборную и апостольскую, которую Господь явлениемъ Своимъ собралъ, осиялъ и осияваетъ дароватями Духа Святого».
Ежели судить учение духоборовъ по ихъ религиозному сознанию, то это—крайний рационализмъ, упраздняющий не только христианство, но и всякую вообще религию. «Главною основой существования человека служить разумъ». Но если только разумъ, а не вера, не откровение, то зачемъ же религия? Не достаточно ли знания? «Подъ словомъ «Богъ» разумеют они силу любви, силу жизни, которая дала начало всему существующему». Но если Богъ только Сила, а не Личность, то религия опять-таки сводится къ философскому пантеизму, который имеет мало общаго съ христианствомъ.
Когда на лондонскомъ митинге Петра Веригина спросили: «Считаете ли вы Христа Сыномъ Божиемъ?»—онъ ответилъ уклончиво: «Всякое творение есть сынъ Бога». Это значитъ и Христосъ—«творение», тварь, а не Ликъ триединаго Творца, не Богъ. И, однако, въ духоборческомъ символе веры на вопросъ: «Верите ли вы воплощение Сына Божия?»—прямой ответ: «Веруемъ и исповедуемъ, яко единъ есть Господь Иисусъ Христосъ, Сынъ Божий. Богъ есть человекъ». Тутъ противоречие, спутанность въ самой центральной точке христианства,—безсильное шатание метафизики.
Но подлинная религиозная сила духоборчества—вовсе не въ метафизике. Слова и мысли ихъ ничтожны, дела велики, слова и мысли ихъ во тьме, дела въ свете. Христа-Богочеловека не исповедуютъ; но не за Него ли пошли на муку и смерть? Не крестятся водою; но не огнемъ ли крестились, когда сожгли оружие? Не причащаются подъ видомъ вина и хлеба; но не подъ видомъ ли собственной крови причастились, когда казаки били ихъ такъ, что по всему месту, где они стояли—«трава покраснела отъ крови»? Вышли изъ поместной церкви русской, но не войдутъ ли въ грядущую вселенскую церковь?
Въ темноте религиознаго сознания есть у нихъ одна ослепительная точка — учение о власти.
«По нашему учению, все люди равны и свободны. И нет надъ человекомъ никакой власти, кроме власти Бога, власти истины. Духоборецъ и есть не кто иной, какъ человекъ, не признающий надъ собой никакой человеческой власти». На вопросъ: «Служение Богу совместимо ли съ подчинениемъ государству?» Петръ Веригинъ отвечаетъ: «Никоимъ образомъ. Нельзя служить двумъ господамъ. И господа эти разные. Богъ привлекаетъ человека къ служению Себе, свободно. А государство требуетъ себе служения всегда насильно. По преданию духоборовъ, происходятъ они отъ трехъ отроковъ — Анания, Азария и Мисаила, пострадавшихъ за непоклонение образу Навуходоносора. Подчинение всякой государственной власти и есть для нихъ отречение отъ образа Божьяго въ человечестве, поклонение образу Царя-Зверя, Антихриста. Существо всякой власти для нихъ не только безбожное, но и противъ Бога идущее, дьявольское.
Духоборы полагаютъ, что религиозный анархизмъ прямо и открыто вытекаетъ изъ Второго Завета. Но это, конечно, не такъ: не только все историческое христианство, но и ближайшие ученики Христовы установили учение о власти, совершенно противоположное учению духоборовъ: «всякая живая душа властямъ предержащимъ да повинуется, ибо нетъ власти не отъ Бога, существующия же власти Богомъ установлены».
Итакъ, одно изъ двухъ: или никто ничего не понялъ во Второмъ Завете, и Христосъ противоположенъ всему христианству; или же тутъ вопросъ уже не въ новомъ понимании, а въ новом откровении, можетъ-быть, выходящемъ за пределы Второго Завета.
Недостаточно отрицать власть — такое отрицание есть голая отвлеченность, пустое место или всеразрушающая анархия, дьявольский хаосъ, более дьявольский, чемъ государственное насилие; — надо указать реально осуществимый переходъ отъ государственнаго насилия къ религиозной свободной общественности, отъ власти человеческой къ власти Божией. Духоборы этого не делаютъ, они только поставили, но не решили вопросъ. Увидали первую ослепительную точку восходящаго солнца съ одинокой вершины, на которую взошли во тьме, ощупью, по узкой, головокружительной тропинке. Теперь предстоитъ имъ труднейшее — спуститься вновь на землю, чтобы указать намъ, во тьме блуждающим путь къ солнцу.
Хватитъ ли у нихъ на это силъ, или они уже никогда не вернутся къ намъ?
Въ своихъ канадскихъ прерияхъ духоборы живутъ сейчасъ, какъ у Христа за пазухой. Богатеютъ. Мукомольныя мельницы работаютъ паровиками; лесопильни, ткацкия фабрики, сахарные заводы. Скотъ «размножается, какъ пчелы, не заметишь, откуда что берется».—«Масло кладутъ въ супъ, на немъ жарятъ картофель и поливаютъ еще сверху растопленнымъ масломъ, жареные овощи плаваютъ въ масле — прямо, можно сказать, изобилие плодовъ земныхъ».
Да, жирно, сытно, но неужели въ этой сытости—достигнутый пределъ, и дальше итти некуда?
Ну, а какъ же «всемирное братство»? Тутъ что-то не ладно. Можетъ-быть, въ этомъ теперешнемъ благополучии грозитъ имъ большая опасность, чемъ среди лютыхъ гонений. Кажется, они сами это смутно чувствуютъ.
Несколько летъ назадъ началось новое движение.
«Мы все не едимъ мяса, а сами обзавелись скотомъ; негодныхъ для молока и состарившихся продаемъ на убой, деньги же, вырученныя отъ продажи жизни, употребляемъ для своихъ потребностей, покупая шкуры для покрытия своего тела и прочее,— это намъ всемъ показуетъ, что мы, все равно, участвуемъ въ войне».
И вотъ отпустили скотъ на волю, «для того, чтобы не насиловать никакое животное, и приняли весь трудъ на себя». Потомъ «отбросили все, что добыто изъ руды», чтобы не участвовать въ страшномъ труде рудокоповъ. А для того, чтобы не служить «мамоне», отдали все деньги «агенту»,— решили жить безъ денегъ. И, наконецъ, пошли «встречать Христа», проповедывать миру наступление царствия Божия. Съ этою целью 2000 человекъ, четверть всего духоборческаго населения въ Канаде, отправились въ соседний английский городъ Иорктонъ, не взявъ съ собою ни лошадей, ни повозокъ, ни денегъ, ни одежды, ни хлеба; больныхъ, старыхъ и малыхъ несли на носилкахъ. Въ Иорктоне - произошла паника. Казалось, что въ городъ идутъ 2000 сумасшедшихъ. Нарядъ конной полиции оттеснилъ толпу на милю отъ города. Правительство разослало приказание по дорогамъ не давать съестныхъ припасовъ. Но путники питались ягодой и зернами, выпавшими изъ молотильныхъ машинъ, воистину, «какъ птицы небесныя». И, ночуя подъ открытымъ небомъ, распевая псаломъ:
Тебя ради, Господи, хожу, алчущий и жаждущий, Тебя ради, Господи, живу безъ покровища —
шли все дальше и дальше, пройдя уже отъ Иорктона более 200 миль, неизвестно куда—навстречу грядущему Господу. Наконецъ въ городе Минезоте силой затащили ихъ въ вагоны и вернули на участки, въ покинутыя селения.
Такъ кончился этотъ «исходъ».
«Правда, я не люблю насилия, но что же было делать?— заметилъ по этому поводу Петръ Веригинъ.— Нетъ беды въ томъ, чтобы употребить силу, когда надо людей спасти отъ самоубийства, а это самое и сделало правительство». Это значитъ: нетъ беды въ насилии; а если такъ, то вся духоборческая метафизика рушится; ежели свято насилие въ одномъ случае, то почему не въ другомъ, не въ третьемъ, не во всевозможныхъ случаяхъ? Въ томъ-то и дело, что трудность и сложность вопроса о власти не въ идеальномъ отрицании насилия, а въ указании реальныхъ путей отъ насилия къ свободе. Что изъ того, что Петръ Веригинъ теоретически скорее на стороне ушедшихъ? Ведь вотъ практически онъ все-таки на стороне насилия. Тутъ между теорией и практикой, между должнымъ и даннымъ—бездонный провалъ.
Повторяю: религиозная правда духоборовъ въ томъ, что они поставили вопросъ о власти передъ религиозною совестью человечества такъ остро, какъ еще никогда не ставился онъ во всемирной истории; но не имъ, или, по крайней мере, не имъ однимъ ответить на этотъ вопросъ. Не «избранный родъ», не малая горсть подвижниковъ, ушедшихъ въ пустыню, отделившихся отъ человечества, а только все человечество, въ своемъ всемирномъ историческомъ восхождении кь Богочеловечеству, на этотъ вопросъ ответить. Истинное откровение не уходитъ отъ мира, а входитъ въ миръ, какъ мечъ разсекающий: не миръ пришелъ Я принести на землю, но мечъ.
Истинный «исходъ» духоборовъ совершится только вместе с нашим общим исходом, исходом всей России изъ «вавилонскаго пленения». Сознаютъ ли сами духоборы, что последния судьбы ихъ зависятъ отъ судьбы русскаго освобождения? Или они окончательно отреклись отъ России? Перестали не только называться, но и быть русскими?— Мы этому не веримъ. Сколько бы ни отрекались, не отрекутся, не смогутъ. Слишкомъ съ Россией связаны. Недаромъ захотели строить родную Ефремовку подъ Кипрскими пальмами, а въ Канадскихъ снегахъ, должно-быть, уже и построили. Волны океана не разделятъ насъ. Вместе погибнемъ или вместе спасемся. Ведь и мы туда же идемъ, въ ту же свободу Христову веримъ. Ни они безъ насъ, ни мы безъ нихъ.
Рабская чужая Россия выгнала ихъ, родная свободная — вернетъ. Съ ними какъ бы духъ вышелъ изъ мертваго тела России; но тело воскреснет, и вернется духъ.
Но уже и сейчасъ мы протягиваемъ къ нимъ, свободнымъ, наши скованныя руки и зовемъ ихъ черезъ бездну океана, черезъ бездну революции:
— Не забудьте насъ, помогите намъ, придите къ намъ— вместе пойдемъ встречать Христа.