Марксу трудно возражать. Маркс – великий, сверхвеликий. Победа революции в России ещё более возвеличила его. Новая эра! Скачок из царства необходимости в царство свободы! Экспроприаторов экспроприируют! У пролетариата нет Родины! Величие Маркса придавило мировую философию, притормозило её развитие. (Перед новым взлётом?). А российских философов превратило в жалких интерпретаторов. Корпели они в течение десятилетий над трудами классика и выдавливали из себя диссертации, статьи и даже книги. И столько насочиняли, столько попортили бумаги! Поклоняясь своему идолу, никому шансов на самостоятельное духовное развитие не оставили, пресекали всякую самостоятельную мысль.
Хлеба, конечно, поели много. «Философский пароход» выручил Россию, тут у нас что-то есть. Один Бердяев многого стоит. Но великий дом, который построили Маркс и марксисты, теоретики и практики, рухнул. И не просто рухнул, а унёс с собой жизни десятков, сотен миллионов наивных людей, которых они спровоцировали, которые им поверили. Сохранился, правда, коммунистический Китай, но коммунистическая экономика и в нём не сохранилась.
Жестокая вещь – история, она никого не щадит, никого не жалеет – ни провокаторов, ни спровоцированных. Но как удалось Марксу увлечь за собой, за своей теорией, такую массу людей, даже умных и образованных, на целых полтора столетия? Научностью? – Конечно. Простотой? – Конечно. В марксизме всё так научно, стройно, относительно просто. Всякий интеллигент, даже плохо образованный, легко усвоит, что общественное бытие определяет общественное сознание, что производственные отношения должны соответствовать уровню развития производительных сил, что общественный характер труда требует обобществления собственности, а эксплуатация – это присвоение чужого труда. Всякий пролетарий тут же поймёт и воодушевится, если ему сказать: «Ты владыка мира! А буржуй – враг человечества!» К тому же и по природе человек – стадное животное. Пойдём стадом! Вместе! Вместе! К тому же Маркс придумал формулу: «От каждого – по способности, каждому – по потребности». Великолепно! Каждому по потребности! Общество о тебе позаботится! И ещё следует признать: человек склонен верить в чудо. И человечество склонно верить в чудо.
В оценке философии Маркса, думаю я, следует исходить из его ключевого высказывания: прежняя философия лишь объясняла мир, а задача заключается в том, чтобы изменить его. И не просто изменить, но – с помощью революции, то есть насильственным путём. Насилие – повивальная бабка истории. Субъект изменений был у него перед глазами – это многочисленный и бедствующий пролетариат. Объект нападения, подлежащий ликвидации, был также у него перед глазами – буржуазия. Буржуазия не работает, но кровь пролетариата пьёт, присваивает его труд; «Капитал» скрупулёзно доказывает эту истину. Сам пролетариат с великой миссией изменения мира не справится – неумён, необразован, неопытен, – нужна политическая партия. Для такой партии Маркс написал «Манифест».
Говорят, лошадь можно подвести к водопою, но нельзя заставить её пить. Лошадь нельзя, а человека можно. Мы «пили» большими порциями марксизм во время учёбы в школе и институте. А как было не «пить»? Экзамены надо было сдавать! Жить хотелось! Оболванивание, собственно, начиналось в садике, где по стенам были развешаны портреты вождей волосатых и безволосых. Марксизм вошёл в наши кости, в наши мышцы, в нашу кровь. В волосы, ногти, кожный покров. Читаю иногда в «Московских новостях» статьи философов и вижу: они не могут выйти из марксизма, как из собственной кожи. «Какая сегодня есть авторитетная и достойная нас философская доктрина? Да кроме диалектического материализма никакой…",- признался один философ.
Господа! Давайте заново прочтём Маркса», – написал Владислав Яцкевич в номере 48 «МН». Искренне написал. Прежде всего я бы ответил Владиславу Яцкевичу таким образом: тоталитарных идей такого масштаба, возможно, в мире сегодня и нет. А зачем они нужны человечеству? Чтобы построить ещё один ГУЛАГ? Если бы Маркс был просто философом, его диалектический материализм можно было бы поместить на древе познания, как законную ветвь. И изучать на общих основаниях. Но ведь он, по преимуществу, «конструктор», «проектировщик» известного нам «величественного здания», – «архитектор», «зодчий». Тем и отличается тоталитарная идея от идеи демократической, что она захватывает не только души людей, но и их тела, навязывает им свое, якобы абсолютно истинное устройство жизни. От нее мы нигде не могли спрятаться – ни на работе, ни дома, ни в спальне, ни на кухне; она настигнала нас на курорте и в больнице в виде лозунга: «Правильной дорогой идете, товарищи!» А за границу нас не выпускали. Масштабом поменьше Марксовой идеи являются идея нацистская и – исламского фундаментализма. Это – как бы ее младшие сестры. Фундаментальная ошибка Маркса как философа заключалась в том, что он посчитал задачу объяснения мира несущественной и призвал философов изменить его.
Объяснить – это показать, как произошёл мир и куда ведут его дороги. Выбирайте, люди! Сами выбирайте себе дорогу! Однако захотелось навязать всем одно единственное направление. Да, великий классик не призывал убивать. (Как потом вошло в обиход: «Убей комиссара!», «Убей немца!», «Убей еврея!», «Убей неверного!») Учёный всё-таки. Но он призвал упразднить. Упразднить частную собственность и, соответственно, – буржуазию. Как это сделать? С помощью диктатуры пролетариата. А диктатуру не осуществляют в белых перчатках. Прежде наука разъясняла, чем обусловлено насилие, а здесь наука с помощью логических категорий сама навязывает миру насилие.
Мир изменяет стихийная и осознанная деятельность людей, миллионов, миллиардов людей в сфере производства, обеспечения безопасности, в воспроизводстве рода, в науке, в проповеди культа, в науке, в создании предметов эстетического наслаждения. Мир изменяют экономисты, юристы, политики. Философ, создающий политический проект, уже не философ. Он уже политик, кого-то к чему-то принуждающий. Задача насильственного изменения мира с высоты философии требовала поиска субъекта насилия. И он был перед глазами – многочисленный класс наемных работников. Так в центре философии стал пролетариат – якобы последний угнетённый класс. Движение в истории шло от простого к сложному. Борьба, борьба, борьба. Никакого сотрудничества. Борьба непримиримых противоположностей каждый раз оканчивалась рождением нового качества: первобытнообщинный строй, рабовладельческий строй, феодальный строй, капитализм. Это не гегелевское снятие противоречий в голове философа, скажу я, а реальная борьба в общественной жизни, с кровью, с жертвами. И в экономике развитие шло от простого к сложному: товар, деньги, капитал (самовозрастающая стоимость). Здесь процесс вела конкуренция.
Угнетённый класс не может взять себе в руководители жизни идеалистическую философию, Канта и Гегеля он не поймёт. Ему нужна простая теория. Материя – объективная реальность, данная нам в ощущении: материя – есть, вещи – есть, законы столкновения и взаимодействия вещей – есть. А сознание – продукт материи, высокорганизаванной, то ест мозга. Материальный мир помещён в пространстве и развивается от простого к сложному во времени. Маркс, – конечно же, историк, однако его историческая концепция слишком напоминает инструкцию о том, как провести революцию и уничтожить классы, которые, по его мнению, стоят на пути прогресса. Маркс, – конечно же, идеолог. Однако свою общественно-политическую идею он объявляет продуктом вторичным, вышедшим из потребностей экономики. Это должно придать ей силу абсолютной необходимости, неотвратимости её реализации, потому что с экономикой не поспоришь: есть хочется минимум три раза в день. Но и от диктатуры пролетариата нам не было спасения, потому что государство, как надстроечный элемент, по теории выходит из экономического базиса. Не было спасения и от ГУЛАГа, потому что ГУЛАГ – орудие диктатуры.
Поскольку угнетённый класс – субъект истории, а занят он исключительно в производстве, постольку его труд является эталоном общественного труда. Его труд создаёт стоимость. А буржуазия? Она, по Марксу, присваивает чужой труд, живёт за счёт чужого труда. Буржуазия – класс эксплуататоров. У буржуазии есть капитал, и на него она получает прибыль, но этот капитал – создан не её руками, а руками трудящегося человека. Поэтому экспроприация средств производства – естественный акт. Марксова теория проста до гениальности. Мир усвоил её и полюбил.
Но можно взглянуть на историю иначе. Субъектом истории является человек как продукт природы, покинувший царство причинности и вошедший в царство цели Можно предположить, что он жаждет хлеба, безопасности, любви, знания, веры, красоты. А чего больше? Хлеба? – Да, хлеб основа всего. Но ведь человек не только ест! У Ницше человек – существо, стремящееся к власти, у Фрейда – существо, реализующее свое стремление к воспроизводству жизни (Эрос и Тонатос – главные ориентиры). У Гегеля – он носитель философской идеи и стремится к ее познанию, у Владимира Соловьева – он жаждет познать Бога, Шеллинг высоко поднял на щит эстетическое творчество. Человека Шопенгауэра ведет воля к жизни, воля, которая приносит больше страданий, чем радостей. Однако попробуем подняться выше хлеба и прочего и скажем: человек – всего совокупность. (У животных – это неосознанное стремление к жизни, первоначальный порыв, эволюция.) Всего совокупность. Один только инстинкт самосохранения, а также продолжившая его жажда свободной и сознательной жизни. Природа и разум направляют его деятельность. Деятельность, которая в конкретных условиях есть труд, самозащита, любовь, познание, вера, творчество по законам красоты. В разных пропорциях, с разными приоритетами. В зависимости от обстоятельств. Часто на первом месте стоит развитие производства и удовлетворение материальных потребностей, весьма популярна задача укрепления безопасности. Далее – задача укрепления семьи, а еще далее – развития науки. Если в истории развития общества и есть один стержневой принцип, которому все подчинено, который за все «отвечает», то весьма отвлеченный. Что сегодня у России вышло на первый план? Все стоит на первом плане, но впереди – необходимость укрепления семьи, демографическая проблема.
И здесь каждая персона, каждая группа реализуют свою силу, способность, смелость, смекалку. Если использовать деление общества на экономические классы, то выше других по возможностям проявить себя стоит буржуазия, эта часть граждан активнее других в экономической сфере, если разделить общество по духовным способностям, – то таковыми являются учёные, изобретатели, служители культа, деятели искусства. Все их способности даны природой и воспитаны (роль природы, думаю, превалирует). Пролетариат же никак не может быть ведущей силой прогресса, в силу его ограниченных способностей, в силу его придавленности, угнетённости, неопытности, необученности. Особенно ценен интеллект. Отсюда – великая роль науки. Советские правители, позабыв о марксистских догмах, это понимали, не жалели на науку денег, но стимулировали они преимущественно отрасль, которая создаёт оружие: им надо было защититься, защитить свой «бункер», и поскольку народ их кормит – защитить также и народ.
Субъектом истории являются человеческие коллективы – нация, народ, человечество. Можно общество разделить на классы – правящие и управляемые. Правит элита, политическая элита. Правящие (внутри которых также есть подгруппы с разными устремлениями) и управляемые борются друг с другом и сотрудничают. На определённом этапе результат их борьбы разрешается неким новым качеством. Противоречие снимается по Гегелю. Марксову лестницу восхождения до капитализма можно принять. Однако угнетённые, с их примитивными идеями, с их ненавистью к угнетателям, часто нравственно оправданной, никогда до трона не поднимались. Рабы к власти не пришли, крепостные крестьяне к власти не пришли. И рабочие. Как правило, выше поднималась новая, выходящая из недр общества элита (креативный класс), новая компромиссная сила, которая каждый раз начинала новую эпоху властвования.
Радикализм неустойчив. Недолго продержались якобинцы, недолго в историческом измерении продержались большевики. И маоисты мутируют, думаю, их час уже отмерян. Выше капитализма есть что-то другое, но, думаю, не социализм и не коммунизм. Практика социализма и коммунизма показали, что они неэффективны в качестве способа производства и несправедливы в качестве способа распределения. К тому же их внедрение требует неоправданного насилия, требует построения ГУЛАГа. Дальше идти следует, не упраздняя частной собственности, – необходимого условия всех свобод. И искать приемлемые варианты с приемлемым названием.
Труд. Здесь Марксово определение труда, в основном труда пролетария, ущербно: труд буржуа как накопителя, хранителя и умножителя капитала, как организатора и мастера производства, который рискует, отвечает, бережёт, ночей не спит, – в него не впишешь. Неуютно в этом определении чувствуют себя изобретатель, ученый. Не говоря уже об учителе, враче, чиновнике и т.д. Открытие учёного порой применяется через десятилетия. Политик и военный не стоят у станка, их продукт специфичен, но – продукт. Все дееспособные и трудоспособные граждане в обществе участвуют в производстве совокупного общественного продукта. И, следовательно, в производстве его стоимости.
Марксово определение эксплуатации расходится с определением справедливости. У пролетария один инструмент – его рабочая сила, определенному делу обученная, у предпринимателя два инструмента – его рабочая сила (прежде всего – мозги) и капитал. Капитал как воплотившаяся в стоимость и застывшая рабочая сила предпринимателя, которая оживает в трудовом процессе и принимает участие в создании новой стоимости. Пролетарий получает свою заработную плату, предприниматель – свою: зарплату за должность, если он не отошел от дела, не превратился в рантье, и зарплату в виде прибыли на капитал.
Свободный рынок в свободном государстве отмеряет, кому какая часть стоимости совокупного продукта принадлежит, однако «инструмент» его весьма несовершенен и часто позволяет выходить за черту, прочерченную социальной справедливостью. Слишком большая дифференциация в распределении богатства отрицательно влияет на общественную стабильность. Собственник и наемный работник с помощью власти должны договориться о гармонизации отношений (иначе – забастовка, бунт, революция, социальная нестабильность). И конкуренция должна идти по правилам. Важно блюсти принцип: обогащайся, но помни, твоё обогащение не должно парализовать экономическое стремление тех, кто пока не преуспел. Проблема «эвтаназии рантье» (термин Д. Кейнса), думаю, для России сегодня неактуальна (всё у нас будет в своё время). Сегодня актуально для России – остановить бегство капитала за рубеж, где ему не угрожает экспроприация, где предприниматель защищён от произвола власти традицией и законом. Где коммунисты в парламенте не являются главной оппозиционной партией. Возродить дух предпринимательства (законопослушного), под корень уничтоженный большевиками, – вот что является для нас сверхзадачей!
Продукты труда сопоставляются на свободном рынке и продаются в соответствии с количеством вложенного в них общественно необходимого труда, а также – в соответствии с их полезностью, редкостью. Их сравнивание – в меру рациональный в меру мистический факт. Рабочая сила в рыночной экономике также является товаром. Включить полезность в стоимость товара необходимо потому, что она регулирует естественную пропорцию в производстве разных видов товаров. Избыток того или иного вида продуктов уменьшает их стоимость, недостаток – поднимает. (Не смешивать избыток и недостаток, связанные с уменьшением и увеличением спроса, который зависит от конъюнктуры рынка.) Стоимость редкого товара весьма зависит от того, насколько он действительно редок и как велика в нем нужда.
Эксплуатация. Это насильственное присвоение чужого труда. Все диктаторские режимы – эксплуататоры. Но особенно режимы типа большевистского, создающие принудительные лагеря для инакомыслящих, лагеря, куда загоняют пьющих и уклоняющихся от работы граждан, колхозы. Главный признак эксплуатации – это политическое и физическое насилие над личностью. Это страх работника перед наказанием за невыполненную норму, за ошибку, за отказ взять в руки лом или лопату. Предприниматель в условиях рыночной экономики может мало заплатить работнику, но у работника в современном цивилизованном государстве есть возможность поменять работу, потребовать справедливой оплаты через суд или организовать сопротивление. Диктатор марксистского типа заплатит мало, работу поменять позволит далеко не всегда, а за организацию сопротивления посадит надолго. Марксов коммунизм явился не освобождением труда, а тотальным его закабалением. Это доказано и самой жизнью, доказано советским опытом.
Понятия естествознания определённы, понятия общественной науки – текучи. Настолько текучи, что иные стали сомневаться, возможно ли вообще такое явление, как общественная наука. Утешим себя, однако, тем, что общественные науки изучают жизнь, а естественные – или мёртвую природу или природу, себя не сознающую. В течение десятилетий капитализм был для нас воплощением зла, а коммунизм – наоборот. Научный прогресс и сама жизнь уточняют старые понятия и создают новые. За марксизм его последователи ещё долго будут «цепляться»: он сытно кормил их, он глубоко укоренился в их душах. Через два-три поколения, думаю, марксизм у нас если не угаснет, то потеряет блеск. А потом снова может стать востребованным, потому что бедные, неудачники, бездарности, больные, алкоголики никуда не денутся. И нацистская идеология будет время от времени воскресать, расцветать и угасать. И религиозный фундаментализм. «Плодоносить ещё способно чрево, которое вынашивало гада…» (Е. Шварц. Дракон). Жизнь – вечный круговорот. «Небритый социализм десантника Серёги Миронова» (выражение Г. Зюганова) тоже имеет шанс на жизнь
«Ни одна философия в современном мире не имеет перспективы и не является авторитетной. Каждое философское направление переживает состояние кризиса», – написал Евгений Яцкевич в статье «От марксизма к достойной философии». (Я бы добавил: каждая политическая доктрина переживает состояние кризиса; всё живое на земле подвергается испытаниям.) Для чего он это написал? – Стало жалко марксизма. Слеза прошибла. Хорошая, дескать, вещь и не будем её выбрасывать. Пригодится когда-нибудь. Так, скаредный хозяин (Собакевич или Коробочка, например) бережёт всякий ржавый гвоздь, обрывок верёвочки. А тут тебе не гвоздь и не верёвочка, а целая философско-политическая конструкция. Интересно, а гильотину (один-то экземпляр!) французы сохранили? И если сохранили, то как используют её? Корягин Сергей Осипович.
23 декабря 2007 года