Надвигалось окончание нашей ссылки. Кукурузу уже всю собрали, и машины приходили на яму все реже и реже. Только привозили они уже солому. На зиму силосную яму укрывают «шубой», зелёная масса под толстым слоем соломы преет и становится по запаху похожей на квашеную капусту. Мы больше бездельничали и поэтому время тянулось очень медленно. Всеми днями мы валялись на соломе и в старую избушку, ставшей нам вторым домом, приходили все раньше и раньше.
Сергей недавно огорошил меня и Марью:
- Я уже привык к вам и, может, вы поженитесь, а я вас повезу на Байкал, покажу вам все наши красоты. Домой чего только не привезёте: рыбу, оленину, да все что у нас там растёт и водится. До меня, между прочим, только вчера ночью дошёл смысл того вещего сна, Вова! Все совпадает: деревня - вот она и деревня, та тёмненькая девушка - вот она, рядом.
Мы с Марьей захохотали.
- Ну ты, Серёга, даёшь! Как тебе могло такое в голову прийти, там и имя другое было и село другое? Логика железная у тебя! - ответил я.
- А ты не смейся, мало ли что там не совпадает, может это тонкий намёк, на более толстые обстоятельства!
- Да… Серёжа! Вовка уже месяц со мной спит, а предложение не делает, только сцены ревности устраивает, - смеялась Марья.
Серёга возмутился.
- Вов, в чем дело? Мы тебя слушаем, где предложение?
Пришлось просить руки у дамы в обмен на своё сердце и все развеселились еще больше.
- Я согласна! - заявила Марья.- Когда едем на Байкал?
Женька поддавшись общему веселью, принял все за чистую монету и начал переживать:
- Меня с собой возьмёте? Я тоже хочу на Байкале побывать!
- Конечно возьмем! - пообещал я.
Но тут Марья вздохнула.
- Нетушки! Для нас с мужем родители квартиру разменяли, мы с ним и планы состроили на будущее. А тут съездила в совхоз… и нате вам. Шутки шутками…
- Это потому что ты еврейка, - заворчал недовольный Серёга, - всё ищешь повыгодней… чтоб всё по полочкам… а ты знаешь сколько Вовка зарабатывает?
- Нет, а сколько?
- Да побольше, чем мы с Женькой вдвоём.
- Вова, а сколько ты зарабатываешь? - спросила Марья.
- Не скажу, - твёрдо ответил я, слыша, как у неё изменился голос.
- Правильно, Вова, не говори, а то еще начнёт сравнивать, знаю я вашу хитрую женскую натуру, - хихикнул Серега.
- У меня не хитрая натура, Серёжа! Да и Вовка сам не будет разводиться, ведь он сам и года еще не живёт. Так что пошутили… Мечтатель ты, Серёжа, что толку-то воду в ступе толочь? Я уже и домой хочу, а это все скоро закончится, и останутся одни воспоминания. Ты, Вова, сам-то домой хочешь?
- Глупый вопрос, конечно. Для меня эта поездка тоже никогда не забудется, местные хорошо забили гвоздями в мою голову все воспоминания. С парнями мы вместе работаем, я каждый день с ними буду встречаться. А по городу сильно соскучился, я не Серёга, я городской житель и привык жить в цивилизованных условиях. И по работе тоже скучаю, по родным и друзьям.
- А я на охоту хочу, скоро сезон откроют охотничий, жаль, транспорта нет. С кем-то договариваться придётся, - размечтался Серёга.
- У моей матери муж тоже охотник, он военный, полковник, с офицерами охотиться на вездеходе ездит, причём вооружаются капитально, автомат даже берут.
Сергей подскочил и недоверчиво уставился на меня.
- Автомат? Зачем?
- Откуда я знаю, просто слышал, как он по телефону разговаривал насчёт предстоящей поездки. Говорит: один автомат не мешало бы с собой взять, а лучше пару.
Серёга профессиональный охотник, но про автомат ему показалось что-то невероятным, и долго не мог успокоиться. Попросил также познакомить меня с этим человеком.
- Да у вас зверья-то столько нет, чтобы с автомата палить.
- Серый, мы, когда у агронома сидели, ты им там про охоту заливал, у меня ощущение было, что ты зверьё с «калашникова» косил.
- Так это я пьяный был.
Так и провели за пустой болтовнёй время до вечера. Хандра от тоски по городу приводила к полной потере интереса к прогулкам и играм.
Еле дожидались ночи, так хотелось, чтобы быстрее наступило завтра. Когда свет погасили, Марья спросила у бурята:
- Серёж, ты бы тоже какую-нибудь смешную историю на ночь рассказал. А то Вовка совсем квёлый стал.
- Да я только одну знаю - про сосиски, - прикололся тот.
Охотник не обладал ночным зрением, и он не видел, как я тихо поднял Марьин тапочек, потом второй. Тапочки попали точно в цель.
- Ой! Ты чего?
Но мягкие женские тапочки урона не нанесли. Я поднялся с кровати, вскочил на этого медведя и начал его душить, но задушить его тоже не удалось. А он все ржал, замотавшись одеялом.
Проснувшись утром, я посмотрел на еще спящую Марью. Она спала, по-детски обняв подушку. Спящей, она казалась мне совсем как ребенок и совершенно беззащитной. Я улыбнулся. Не удержавшись, я потянулся, чтобы нежно поцеловать её. Но как только мои губы дотронулись до нее, она сама обняла меня за шею и ответила на поцелуй, но тут, же окончательно проснулась. Смутилась, даже немножко сердито посмотрела на меня и оглянулась, но все ещё спали.
- Змей… - улыбнулась она.
- Тебе, что-то снилось?
- Снилось…Тофик снился… - явно не зная, что соврать.
- Ничего ты Тофика целуешь! – подколол я.
Она в ответ стала меня щекотать и все проснулись от моего смеха.
Предпоследний день пролетел, как и все другие, правда, мы получили расчет. Завтра домой можно было ехать с прямо утра. Максим еще заранее позвонил к бабке в соседнюю Ювалу и он счастливец, должен уехать утром с отцом.
Вечером наш друг Серега, уже порядочно уставший от тимуровских дел, хотел отказать бабе Зине о помощи, неожиданно явившейся вечером, но не смог. Вздохнул и поплёлся за ней. А мне в этот вечер захотелось побыть с Марьей вдвоём.
- Девушка, а вы не хотите со мной прогуляться до пляжа, - предложил я.
- А где вы тут пляж нашли? - в тон мне ответила Марья.
- Пойдёмте, я вам покажу.
Женька вскочил и тоже стал одеваться.
- Жень! Мы твой ватник возьмём, а ты про партизан дочитывай…
- Я не хочу читать, возьмите меня с собой, - заныл он.
- Нет, Жень, так надо. Серёга придёт - передай мы на пляж ушли, он знает где это, мы его там ждать будем, - требовательно я сказал ему, зная, что отвязаться от него бывает не только трудно, а порой просто невозможно.
- Максим ему скажет, а я с вами пойду.
- Женя! Ты комсомолец?! - громко и строго спросил я. Марья, смотрю, зажала нос и губы ладонью, чтобы не засмеяться.
- Нет, а что?
- У нас комсомольское собрание! Так что Серёге передай - явка обязательна, а тебе нельзя! – продолжил я в том же строгом духе, повернулся, забрал его куртку и мы вышли.
Пляж я заприметил еще в тот день, когда после драки перебирался через реку. Не пляж конечно, метров десять квадратных песка, но все же. Мы вышли за околицу и прошли по заросшей тропинке через кусты к реке. Там на берегу разожгли костёр, сели на куртки и смотрели, как языки пламени съедали веточки ивы. Ветра не было, а комары очень редкие еще летали, разбуженные то ли нашим появлением, то ли теплом костра.
- Скоро домой… - мечтательно произнёс я.
- Да… расскажи мне, что-нибудь интересное, - попросиля Марья.
- Я уже всё тебе по-моему рассказал, и про детство и про друзей… уже и в голову ничего не приходит.
- Ну хоть что...
- Давай я про знакомого маленького мальчика тебе расскажу?
- Давай…
- Жил-был мальчик с виду обычный, но только он был «другим». Учился в обычной школе и можно сказать всего лишь чуточку «другим». ОНИ, его одноклассники это знали, всегда подчёркивали это и дразнили. В классе у него был всего один друг, а другие не хотели принимать в свою компанию, потому что он отличался от них. Маленькая мелочь, но отличался. Дети они жестокие - ты не такой как мы, значит всё – ты не наш. Хотя в другой школе где он проучился до пятог класса этому никто значения не придавал, так как все практически были с одного двора и все были его друзьями. Но мальчик привык, что его все сторонятся и перестал обращать на это внимание.
Неизвестно что случилось в тот злополучный день с его учительницей, может просто, не с той ноги встала, а может что-то личное. Но почему-то ей захотелось устроить показательное выступление с участием этого мальчика и показать как он будет смешон и жалок, потому что он «другой». Учительница с какой-то нехорошей ухмылкой вызвала его к доске и издевалась весь урок. Класс покатывался со смеху, не смеялся только один человек - его друг. Он не был тогда даже подростком, который бы хлопнул дверью и ушел из этой школы навсегда. В эти минуты он был в шоке, как же - учительница - это почти бог, её надо любить и внимательно слушать, ведь она тебя учит разумному, доброму, вечному. После урока одноклассники, выходя из класса, били его по плечу и хохотали дальше.
На другие уроки он не пошёл. Дома у него тряслись руки, он в этот миг хотел только умереть. Он чувствовал себя настолько раздавленным, что даже не мог плакать. Мать его всегда любила и заметила сразу, что с ним что-то не так. Конечно, ему пришлось рассказать про то, что произошло в школе.
- Мама, я не хочу быть «другим». Я хочу быть как ОНИ!
- Знаешь, уже ничего не сделаешь, придётся с этим жить, я сама много ночей проплакала, когда узнала, что ты таким стал. Но это не главное жизни, ОНИ все глупые и ничего еще не понимают. А ты должен быть сильнее и лучше их, чтобы они тебе завидовали. Я знаю как тебе сейчас тяжело, но не сиди просто так, возьми почитай книжку, пусть она для взрослых, но именно сейчас она тебе нужна. И дала ему в руки книгу со странным названием: «Николо Паганини». Прочтёшь её и поймёшь многое. А я не хочу, чтобы ты был как ОНИ, я хочу, чтобы ты вырос СОВСЕМ ДРУГИМ. А с учительницей я поговорю.
Да, это книга ему многое объяснила. В этой книги он прочитал, что путь к славе у виртуоза скрипки не был усыпан розами. Он понял, чтобы стать СОВСЕМ ДРУГИМ придётся пройти очень многое, увидеть и плохое и хорошее и, засыпая, он прошептал:
- Я им стану… я всегда буду стремиться везде быть первым…
Марья, лежа на куртке, подложив кулачок под подбородок, прослушав рассказ, на минутку задумалась.
- И у него получилось?
- Не всегда, но иногда получается, - улыбнулся я.
- Я знаю, про кого этот рассказ. Мне Серёжа на второй день про тебя все рассказал и я узнала, что ты плохо слышишь, но ужасно стесняешься этого. Хотя это на первый взгляд почти незаметно, но я сразу заметила некоторые странности у тебя, особенно стоит только свет выключить. Ты словно перестаёшь видеть что тебе говорят. А потом я подумала - раз ты не признаёшься сам, значит, я не буду у тебя ничего спрашивать, - сказала Марья, и повернув голову, посмотрела на меня как-то по-особенному, - Обними меня, мне уже холодно.
Мы сели на Женькин ватник, я обнял Марью и, растегнув куртку пошире, накрыл ее плечи.
- Знаешь, Марья, честно говоря, когда я уже подрос, понял, что для меня этот случай оказался полезным, после этого во мне злости стало больше, а мне её так не хватало. Да и мыслить, я начал по-другому. Стал смотреть на мир другими глазами и видеть, что хороших людей много, но гораздо меньше чем плохих. Отец мой любил говорить:" За одного битого двух небитых дают»... Хоть и злее стал, но это мне не мешает чувствовать чужую боль.
Марья подняла голову и прислушалась.
- Наш медведь ломится через кусты, - сообщила она.
Забайкалец сбежал со склона и на повороте чуть не улетел в воду.
- Вон где вы спрятались - еле нашёл. Мне Женька сказал, что вы сюда пошли и мне прийти велели. Сам он разобиженный: они меня, мол, не взяли. Про какое комсомольское собрание ты ему там наплёл,Вова, зачем его обижаешь?
- Мы в последний день хотели хотя пару часиков побыть вдвоём, - ответил я за себя и за Марью.
- Я вам помешал?
- Нет, конечно, зачем бы мы тебя звали,- успокоил я его и обратил внимание на сумку в его руке.- А что ты принёс?
- Да решил отметить с вами последний день, знаю, что Марья самогон пить не будет, потому медовуху раздобыл. У бабки Зины брат пасеку держит.
- Я знаю её брата, он за рекой живёт в самом краю деревни, мы в прошлый заезд с моим другом Витькой у него картошку убирали, медовухи напились, так еле домой дошли, - вспомнил я.
Серёга достал из сумки бутылку с бело-жёлтой жидкостью и кружку.
- А почему пряников не принёс, они у Женьки на окне лежат, чем мы её закусывать будем? - отругала Серегу Марья.
- Она и так сладкая, зачем закусывать? - удивился наш друг.
Марья до этого ни разу не пила медовухи, и она ей очень понравилось. Но у медовухи есть свойство: голова остаётся вроде почти чистой, а ноги идут плохо. Это было заметно по Сергею, когда он после пляжа с трудом забрался на склон.
Женька, глядя на пьяного медведя, был очень удивлен:
- Ну у вас и собрания комсомольские…
В эту ночь я проснулся, оттого что Марья меня разбудила. Приложив палец к губам, долго внимательно смотрела мне в глаза своими черными как ночь глазами. Да и почти ничего не видно в такой темноте, просто я знал какие у неё глаза, в которые нельзя долго смотреть, иначе начинает теряться разум. Потом приложила губы к моим и волшебный поцелуй утащил меня куда-то туда, где люди не обитают, в пространство, где никого кроме друг друга не существует. Я стал стаскивать с нее все, она даже не сопротивлялась. Все спали крепко, но я всегда был невезучим по жизни…
В этот момент проснулся Женька, и черт бы его побрал, собрался идти в туалет. Серега, напившись медовухи, спал как убитый, а этот …
- Сейчас он придет, ляжет, а ты подай мне Серегину куртку, пойдем в другое место… - тихо сказала мне, вдруг ставшей такой доступной, маленькая женщина. На Марье уже ничего не было, и я руками ощущал, все то, что раньше было табу…
Подождали, когда вернувшийся Женька угомонится, поднялись и, тихонечко прикрыв за собой входную дверь, вышли на задний двор и переместились в баню, в ней всегда было тепло.
Марья села на полку в самый угол. В накинутой на себя огромной куртке, напоминала чем-то забившегося в угол воробья. Я приблизился к ней, обнял ее и крепко прижал к себе. Марья уткнулась мне лицом в щеку. Я попытался ее поцеловать, но она почему-то сказала мне:
- Подожди... не надо… я не знаю, что на меня нашло, просто в голову какая-то волна влетела, и мне просто так этого захотелось, что не могла себя сдерживать.
Я, уткнувшись губами в ее лоб и шевеля носом ее черные волосы, слушал ее, похоже, холодный воздух сентябрьской ночи остудил одуревшие от страсти головы, и в большей степени её, чем мою.
- Я уже сейчас подумала, если это случится, то уже не смогу жить как раньше.
Подняла на меня грустные глаза и добавила:
- Ты не обижайся, прости меня. Я передумала. Мне завтра домой, муж у меня страшно ревнивый, и мне кажется, сразу поймет, что со мной что-то не так. А ты сам как будешь смотреть в глаза своей жене?
Я отпустил ее, опечаленно вдохнул и сел рядом. Мне нечего было сказать. Марья была словно ребенок, я старше ее на четыре года, но такой же ребенок как и она. Это уже потом жизнь сделала меня взрослее, научила разбираться в людях, отличать ложь от правды, принимать ответственные решения. Да, мы были еще как дети, которые еще не научились лгать близким… в то время слово «верность», не вызывало еще такого пренебрежительного хохота как сейчас… мы были в то время совсем другими…
Я первым нарушил молчание.
- Утром отец Макса приедет, ты поедешь с ними?
Она кивнула головой и положила боком голову на свои колени и, внимательно меня рассматривала.
- Что ты так на меня смотришь? - спрсосил я.
- Да так… это все из-за Серегиной медовухи… пойдем отсюда, мне уже жарко.
На улице у двери Марья остановилась и попросила:
- Не ходи курить, полежи со мной лучше.
Только заснули, уткнувшись друг в друга носами, как услышали шум автомобиля, хлопанье дверцы и стук в окно.
- Максим! Парни, откройте! - услышали голос Геннадия Сергеича, откуда его принесло? Говорил утром приедет, а приперся ночью. С другой стороны - странный он, чему тут удивляться.
Пришлось вставать, включать свет и идти открывать калитку да дверь. Все от шума проснулись, Серега еще сонный и не протрезвевший, с трудом поднялся и долго не мог попасть ногами в свои штаны.
- Собирайся, через четыре часа, максимум через пять, ты уже будешь дома, - сказал я Марье и вышел на улицу.
Я пошел на завалинку, закурил, а в голове все крутились Марьины губы, ее руки обвивающие мою шею, глаза жены, да и просто винегрет какой-то. Вернувшись в избушку, наблюдал, как все собираются. Серега тоже суетился, помогая парням упаковывать рюкзаки. Заметил, что Марья старается на меня не смотреть. Хотя украдкой иногда все же кидала секундный взгляд.
Ну, вот и все, вещи упакованы, взялись с Серегой за сумки, поволокли к машине и. поставили в багажник. Пожали парням руки. Женька все время нервничал и выспрашивал у Сереги, сколько всем могут дать отгулов, и переживал, как бы Серега не потерял справки на всех. Геннадий Сергеич захлопнул крышку, оглядел нас.
- Ну, с богом. Вам, Сергей Иванович, огромное спасибо за сына! До свиданья парни, а вы девушка садитесь, не стесняйтесь.
Марья повернулась к нам, обняла и поцеловала засмущавшегося Серегу. Затем повернулась ко мне… Я не знаю, что выражало мое лицо в этот момент… думаю, она поняла…
И тут я испытал лёгкий шок. Наша принцесса делает громкое заявление:
- Я не еду! Николай Геннадьевич, напишите на бумажке ваш адрес, мы с мужем заедем потом, заберём вещи.
Я растерялся и стоял как истукан. Серега тоже был ошеломлен:
- Чокнулась что ли?
- Обещала быть до конца, значит завтра с вами и уеду!
Затем неожиданно запрыгивает на меня и кричит:
- Ты рад?!
- Угу, - промычал я.
Машина тронулась, скоро уже должно было быть утро.
- Ты ненормальная? Марья, я тебя не понимаю, - спросил я и поставил ее на землю.
- Ты сам дурак, Вова, - вставил Сергей, - запудрил девчонке мозги. Чего творите-то? Ехала бы спокойно на машине до самого дома.
- Сережа, перестань, - ответила ему и, обняв нас за плечи, крикнула, - несите меня домой!
Спрыгнув у порога и пнув ногой дверь, Марья с ходу влетела в избу и сразу начала прыгать по комнате.
- Давайте все порушим! – веселилась непонятно от чего и принялась срывать со стен все картинки из журналов.
Тут и Сергей заразился:
- А давайте я стол одним ударом кулака разобью?!
Я оказался самым благоразумный, хотя на секунду тоже чуть не дернулся вместе с ними.
- Э, нет! Прекратите! Нам избушку утром Антонине Петровне сдавать! Она нам справку не подпишет, пока мы здесь не приберемся.
Выяснять отношения с Антониной Петровной никому не захотелось, и вандализм сразу прекратился.
Сон у всех выветрился, я предложил придвинуть Серегину кровать вплотную к нашей. Смеялись и болтали до утра. Сергей все рекламировал Марье свои унты, приглашал к себе на работу делать набойки, клялся, что денег никогда с нее не возьмет.
В комнате света не было, рассвет только вот-вот обещал быть, и мы пытались с Марьей украдкой целоваться, но Сергей пинал меня ногой и злился: «Да хватит вам!». Не любил он все эти «телячьи мерзости». Я даже не знаю, бурятские девушки умеют целоваться или нет, как-то не догадался у него спросить. Потом мы неожиданно заснули. Спали как убитые, прокричали уже и третьи петухи, а потом и десятые.
Не знаю, сколько бы продолжался бы сон, но незапертая дверь распахнулась и шумно влетела незабываемая Антонина Петровна. Грузная начальник по быту от длительной и быстрой ходьбы тяжело дышала. Ругаясь еще на пороге, что ей надоело ждать, когда мы за ней придём, влетела на середину комнаты и уже готовилась перевести дух. Но увидела картину тройственного союза.
Революционный дух женщина-революционер перевести уже не смогла. Она, кое-как набрав воздуха в лёгкие, глядя на Марью, с трудом выдавила:
- А ты что, уже с двумя спишь?
Марья ничего не ответила, только уткнулась в подушку и начала рыдать. Рыдать от смеха, который её полностью парализовал и видно только вздрагивающие плечи. Еле только смогла произнести:
- Ага!
Антонина Петровна поняла, что лекции о морали теперь читать поздно, да и скорей всего и не нужно. Горько вздохнув и даже не проверив комплектность утвари в избушке, она подписала «обходную», и с расстроенным видом направилась к дверям. И тут Марья подняла голову и с бесовскими смеющими искрами в глазах спросила:
- Тётя Тоня, а вы мне завидуете? У меня в городе и третий есть, - и упала дальше.
- Дурочка ты, - бросила Антонина Петровна и хлопнула дверью.
http://www.proza.ru/2010/01/02/640