Третий стул опустел...
Сначала мы пытаемся действовать по инерции, чтобы перенести на попозже ощущение удара. Действие или иллюзия деятельности отвлекают от осознания. Потом мы уничтожаем и прячем все вещи, напоминающие о нашей боли. Мы избегаем оставаться наедине с собой, потому что недовыброшенная записка в три слова вызывает слезы и гримасы, чтобы эти слезы сдержать.
Годами сдерживаемое и вырывающееся раздражение сменяется режущим ощущением неизбывной вины, с которым теперь придется жить. В привычках и словах начинаем замечать неосознанное подражание. То, что легко делалось вместе, больше не с кем разделить. И делить больше ничего не надо.
Наконец, приходит мысль, что от человека почти ничего не остается. Ну рукописи, ну фотографии - и это всё?! Память услужливо преподносит нелицеприятные сцены вместо умилительных картин давних лет. Почему мы не сочувствовали вовремя, почему оставались глухи к чужому страху, просьбам? Да и сейчас такая же боль у другого не сплачивает, не объединяет в горе. Горе - это личное, внутреннее, неделимое. С каждым днем становится тяжелее. Время не лечит. Труднее всего пережить ночь, когда дела больше не отодвигают мысли. А чувства убивают тело бездействием, а душу - эгоизмом. Себя жалко, потому что кончились цветы и танцы, поездки и рестораны, и жизнь уже никогда не будет прежней. Нет, можно сходить однажды вечерком куда-то в свет, но это больше не радует так, как раньше. Ведь надо скрывать свою ширящуюся сосущую дыру внутри - часть тебя вынули, и не заростает. Улыбка получается неискренней. Все думают, что у тебя депрессия, и избегают общения.
Считаем дни, месяцы, годовщины. Когда станет легче? У боли больше нет имени, есть страшный образ агонии, и этот образ мы пытаемся если не забыть, то отодвинуть в прошлое...
Выпью до дна боль и отпущу... Нет, не получается: сосуд тела переполнен ей. Она отравляет воздух вокруг.
Через какое-то время мы ловим себя на том, что можем думать о чем-то другом. Мы смущены и неприятны сами себе. Что поделать, жизнь идет дальше. Это говорит нам каждый, выражающий свои соболезнования. К чему эти пустые слова, вновь и вновь бередящие рану?
Жизнь не идет дальше - она осталась в прошлом, и теперь началась совсем иная жизнь, с которой не хочется жить и нет права умереть, потому что сейчас никто не готов снова оплакивать.
Мы лихорадочно хватаемся за старые привычные занятия, приносящие раньше столько радости и не радующие теперь.
Иногда невесомый полупрозрачный образ проходит из коридора в кухню, как бы успокаивая, а мы снова рыдаем и бежим к врачу. Это нормально, говорят нам, это пройдет. Пройдет? Значит уйдет насовсем, навсегда и это призрачное видение? И с этим надо примириться. Мы не хотим, не умеем, не будем мириться. Мы хотим прежней привычной уютной жизни. Самое трудное - засыпать и просыпаться. Мысли, мысли, крики памяти, слезы... Мы отвергаем реальность, уходим в себя. Знакомые больше не звонят, встречные напряженно здороваются и делают вид, что спешат. Боль - это болезнь, и она теперь стала заметна издали...
Темное окно. Маяком в тумане окно говорило: тебя здесь всегда ждут. Теперь оно погасло, зовущий свет исчез навсегда. Черный квадрат проема - и никого за ним.