Мокко для счастливых людей

Лауреаты Фонда Всм
МАРИКА МИ - ВТОРОЕ МЕСТО В ИМЕННОМ КОНКУРСЕ МАКСИМА ВАЛОВА


Она подняла глаза.

– Наверное, я уже слишком старая, - она рассмеялась, но смех ее был грустным, как дождик за окном. Она посмотрела на улицу.
–  Когда ты молодой, думаешь, жизнь такая интересная, необычная.. Феерия, а не жизнь!  Вечное движение, ни секунды на месте, все скорее, скорее, нужно куда-то бежать, что-то делать. Столько мыслей и мечтаний, а потом … Куда это все девается?

– А я никуда не бегу, – робко заметила Василиса. Ей нравилась эта женщина, которая откликалась на имя Марфа, всегда заказывала себе мокко с белым шоколадом и непременно садилась у окна.

Матильда, хозяйка кафе, как-то шепнула Василисе, что сладкое особенно  любят те, кому очень одиноко. Глядя на Марфу, Вася почему-то начинала в это верить.

– Я же была балериной, ты знаешь? Мать отдала меня в балетную школу, когда мне еще и пяти не было. А я уже с четырех лет хотела быть художницей.  Рисовала на всем, на чем можно. Исчеркала все школьные тетради, все альбомы.  Ходила  в ботанический сад каждые выходные, а один раз даже на кладбище пошла, страшно было жуть, почему-то казалось, что мертвецы решат - непочтительно то, что я пришла к ним рисовать. Маленькая еще была и жутко мечтала о мольберте на день рождения.

– Получили? – спросила  Василиса, затаив дыхание.
– Нет, -  Марфа смотрела невидящим взором  в чашку. – Мне подарили новую балетную пачку. Мать считала, что она нужнее.

Марфа часто рассказывала о том, что так и не бросила балет, не смогла подвести родителей, которые видели ее великой балериной.   Василисе казалось, что это не правильно – не идти за мечтой, а Матильда говорила, что Вася просто молодая и ничего не  понимает.

Это было грустно, но зато Марфа каждый раз, когда приходила в кафе, рисовала Василисе. Чаще всего  посетителей, или хозяйку, или старика Олега Лукича, или местного воробья, или саму Васю.

Матильда ставила на стол большую чашку горячего кофе, и пока он остывал, Марфа рисовала. Как только в руках у нее оказывался карандаш, ее лицо преображалось, с него исчезало грустное выражение, взгляд становился сосредоточенным, а в глазах загорался огонь. Женщина молодела лет на двадцать и казалась совсем юной.

Василиса обожала смотреть, как появлялись на листе линии.  Сначала они кажутся случайными, никак не связанными черточками и загогулинками, потом проступает чье-то лицо или рука, мордочка щенка, ветвь дерева.
 
Марфа рисовала, и казалось –  весь мир кружился только ради этого.
Затем она заканчивала, писала  «с любовью» – никакого имени – и отдавала Василисе. Та с трепетом смотрела на новую картину и бережно убирала ее в папку. Марфа не разрешала никому показывать.



В то утро ничего особенного не случилось. Не было ничьего дня рожденья, по крайней мере, из знакомых, и Марфа, как обычно, накинув платок на плечи, шла посидеть в кафе.

Эти посиделки – лучшее, что было в ее жизни, единственно ради чего еще стоило жить. Она приходила и садилась за столик у окна, заказывала мокко и даже иногда позволяла себе рисовать.

Боже, какое это было счастье, хоть на миг, на минутку взять карандаш..  Она уже старая и ей позволительны всякие причуды, и девочка ведь никому не показывает ее каракули, значит можно немножко разрешить себе  эту глупость?

Все выходящие из кафе почему-то смотрели на  Марфу. Наверное, все-таки был какой-то праздник, а она и позабыла.

И только когда женщина вошла внутрь, она заметила, что все стены увешаны ее «с любовью», а люди вокруг улыбаются счастливо.

Марфа упала на ближайший стул и вертела головой, пытаясь понять, что происходит. Хозяйка тем временем уже несла ей мокко, карандаш и лист бумаги, а одна женщина подошла неуверенно к Марфе и тихо спросила:

– А можно я возьму вот эту картину? На ней мой сын, и я никогда не видела его таким счастливым, как здесь.

И тогда Марфа заплакала.

А люди смотрели на рисунки, и казалось, что все кафе светится.