oбман

            
                0БМАН.               

            Мамка, ты меня любишь?—Люблю. Нет, скажи любишь….
Как это было давно. 1941г.  Урал. Мне 3,5г. Матери 40лет. Пожалуй, больше о матери в тот период, вспомнить не могу. В 1944г.,после эвакуации, мы возвратились в Бобруйск.   
                Могу только предположить,что особенно она меня  не жаловала, даже, когда я был маленький. Мои предположения строятся, исходя из более позднего периода—между 7 и 12годами. Был я бит почти ежедневно и нещадно. Дисциплина в доме была жесткой. За малейшую провинность следовало наказание, и не всегда адекватное. Для сестры—не идти гулять,в кино и т/д, для меня……здесь надо кое—что предварительно пояснить.    
                В доме было печное отопление.Обед варили в чугунах. Чтобы их перемещать внутри печки, использовались вилки и кочерга.   
                Так вот, основная моя задача—не получить прямой удар по голове,печисленными предметами цивилизации Чаще всего,я увертывался и убегал.В крайнем случае, подставлял руку. Иногда, кочерга летела вслед за мной.С годами я научился не плакать.   
                Сегодня такие меры воспитания кажутся  дикостью. Наверно, после войны—это было оправдано. Спаведливости ради,хочу сказать, что по отношению ко мне, другие меры не помогали.  Я,абсолютно, не держу обиды на мать. Другое дело—эта мера воспитания накладывает отпечаток на детский характер, и не всегда можно достичь желаемой цели. Может от этого, я несколько жесткий по характеру и к себе, и к близким, а мое поведение не всегда адекватно обстоятельствам.  Но то, что это закалило меня,и придало характеру определенные положительные черты—никаких сомнений нет. Мне это в жизни пригодилось. И кто знает, может без этих уроков, я бы не смог выстоять Я тебе благодарен мама. 
                Мать была очень красивой: высокая,в меру худощавая,прямой римский носик, выразительные глаза,гордо посаженная голова,стремительная походка, к этому надо добавить—волевой характер и физическую силу. Родилась в Паричах , недалеко от Бобруйска, в бедной семье. Отец родом из Шатилок ,с обеспеченной семьи.  Как они познакомились с отцом—не знаю. Мать делала попытки рассказать,но….,справедливо заметил  Губерман:”в переживании потерь почти всегда есть нескрываемый  эгоистический  оттенок.  Жалко, что общался много меньше, чем хотелось бы, жалко, что ленился записывать или просто слушать разговоры и истории”.   
                Мать всю жизнь простояла у печки, а каждую свободную минуту использовала для чтения.Читала много и все подряд. Любила рассказывать о своей молодости, как было весело в Паричах, как они бегали на Березину…,к сожалению некому было слушать.   
                И когда тебе 65, ты удивляешься, как история повторяется в твоих детях и внуках. Одно успокаивает—их история тоже не обойдет,она совершит свой круг. Ведь история, это то, что не проходит, а остается,прав был Кючевский. Это даже не история—это жизнь. За все надо платить.    
                Отец—прямая противоположность.Всегда выдержанный,никогда не повышал голос, старался объяснить.что хорошо,а что плохо. Он шел по жизни раз и навсегда установленной дорогой. Никогда не жаловался, хотя сколько помню,его сопровождал целый букет болезней. Не припомню, чтобы он отдыхал. После работы, летом, все время посвящал саду и огороду.  Содержал  хозяйство в образцовом порядке:что—то скрещивал,опылял. Зимой —занимался ремонтом.. После эвакуации мы строили дом. Он всегда был при деле.  Многому научил меня. Первостепенное внимание уделял учебе,правда, с минимальным кооффициентом отдачи. Я же и не стану напрягаться—грешен и весьма. Дисциплину я понимал по своему, это часто не совпадало с установленными правилами.Отец был частым гостем в школе. Вспоминаю его несколько сутулую фигуру,. с опущенной головой.
 —после собеседования с директором. Ему было стыдно и за меня и за себя.
                Время шло своим чередом. Без всякого сожаления со стороны родителей ушел служить. Отец возлагал большие надежды на армию.Они оправдались. После армии —женился и переехал в Минск. Отец вышел на пенсию. Я часто приезжал к родителям—помогал по хозяйству. Годы брали свое. Отец сдавал на глазах.Мои сестры тоже переехали в Минск. Они остались одни.      
                Однажды, летом 1963г раздался звонок—у отца исульт. Случилось это на улице и мать тащила его на себе.Ноша оказалась не для ее сердца. У матери —инфаркт. Выхода не было. Мы продали недвижимость, и перевезли родителей в Минск. Прощание отца с домом было печальным. Он плакал навзрыд Он понимал —это прощание не только с домом. Я торопил водителя.Отец  взял меня за руку и попросил постоять еще минуту,потом долго оглядывался назад, не отпуская моей руки,будто хотел остановить время.Плачущим отца,я видел впервые. Я позорно прослезился.   
                Жили  родители у старшей сестры на 4 этаже.Моя работа  была недалеко. В обед я забегал, и видел всегда одну и ту же картину:они сидят в зале, как их посадила сестра,никогда не улыбались, ни о чем не просили.Вспомнил—мать просила меня свозить ее в Паричи, на кладбище,где похоронены ее родители. Она  хотела попращаться,а может,как и я сейчас, за что—то попросить прощение, прежде,чем уйти в небытие. Я не нашел времени,хотя впереди была вся жизнь.   Как, должно быть тяжело, уйти из жизни с чувством не выполненного долга.      Она не настаивала—знала, что история свой круг сделает.   
                Они жили воспоминаниями—единственное богатство,которое у них осталось. Мечтать они не могли—это прироготива молодых. 
                Удивительно, как Гете мог сказать:”старость—лучшая пора жизни”. Недаром, Мариегоф парировал:”Дурак этот Гете, старость—такая гадость’. С этим трудно не согласитъся.   
                Зима  прошла. Летом решили отвезти отца в Бобруйск к родственникам.
, в надежде, что на свежем воздухе он быстрей поправится. В августе 1964г.,ночью, никого не беспокоя, тихо отец умер.Ему было 62г.Похоронили его в Бобруйске.  Прошло столько лет, а мне трудно смириться с этой потерей. В моей жизни, в моем становлении он много значил. 
                О смерти отца мы решили матери не говорить. Вернее никто не мог взять на себя эту ответственность. Состояние ее было плохое: началась сердечная недостаточность. Жила  она благодаря лекарствам, и профезиализма домашнего врача. Больница стала вторым домом. И каждый раз, когда я на руках  сносил и заносил ее на  4й этаж—она плакала, обняв меня за шею Наверно, вспоминала Паричи,свою молодость, а может, и не всегда справедливое отношеие ко мне. Кто знает?   
                Часто говорила, что жизнь не интересна, и просила бога о смерти. Но жизнь сама себе мера. Спрашивала об отце, почему не  приезжает, не звонит. Письма за отца писал д.Александр—муж сестры отца. У них схожий почерк.  В последнее время она перестала спрашивать.   
               Я видел — вместо моей красавицы мамы—маленькую старушку с печальными и потухшими глазами. Она прожила еще шесть лет. Шесть лет мы ее обманывали. Так думали мы.И, когда доктор, предупредил нас, что она умрет ночью— я сообщил ей о смерти отца.Она сказала—я знала.   
                Похоронили мать в Минске. 
                П/С.  В 1992г. Мы решили эммигрировать.Я не мог, перед расстованием  навсегда,  оставить родителей порознь. Я приехал в Бобруйск. Рабочие раскопали могилу, но переложить останки в другой гроб отказались. И через 28лет я снова встретился с отцом. Бог простит меня. Он милостив.   Они снова вместе.