Веселый, золотистый октябрь вышел весь. То есть закончился… Ноябрь забился невесть откуда взявшейся лихорадкой. Хотя почему «невесть»?
Задумала Лисонька малость развлечься: себя показать да зверей посмотреть. Шерстка-то зимняя роскошная по случаю зимы распушилась. Кому в своей крохотной норочке ее показывать? Зрителей да ценителей надо подсобрать, подиум на главной поляне уже давно стоит. Раньше дятел на нем выстукивал, в коротких перерывах между полетами на кладбище. Любил там бывать почему-то. А теперь ее, рыжей, время пришло. С музыкой только вот туговато стало: настоящие певцы и певуньи за море улетели! Те, кто не побрезговал жирными курочками из лисонькиных стратегических запасов, явились. И чирикали так искренне, что даже воробьи поверили: краше Лисоньки зверя нет!
Картину общего ликования и счастья портили только какие-то блондинистые хрюшки со странными плетенками из мочалок на головах. Старые, облезлые, розовые от непонятной ориентации, они умильно заглядывали в рот красавице Лисоньке. Правда, та тоже была в состоянии постпостбальзаковского возраста.
Дефиле удалось на славу! И чтоб никто не затмил впечатления, Лисонька в срочном порядке хвосты накрутила стае сорок: нужен немедленно Апокалипсис! Чтоб никто больше её поляну не загадил, не испортил до весны.
Сороки, недолго думая, про пошесть застрекотали. Даже ворон к этому делу подключили. А тех хлебом не корми – дай накаркать!
Что там греха таить? Грипп чумовой придумали, заморский! Там где-то, далеко-предалеко, заразу эту придумали, а заодно и лекарство от нее, от заразы этой. То ли баловались, то ли зеленых листиков в их стеклянных банках не хватало – никто не знает. Секрет великий! Лабораторный. Только очень кстати жизнь в лесу замерла: сидит зверье по норкам да в двадцать пятый раз Лисоньку в новой шубейке лихим словом поминает. Ей-то без разницы, кто и что думает. Хозяйкой по лесу хвостом метет: ни орешка, ни зернышка, ни листика не оставляет – все сгодится в студеную зиму. Благодетельницей еще назовут, когда косточки оголодавшим простачкам разбрасывать будет, чтоб доброту ее нежную и ласковую помнили! Сидит Лисонька у себя в замке-«хрущевке» и хохочет с дружком – Хорьком Лысым – над доверчивым зверьем, что с перепугу намордники какие-то белые надели. Еще и в истерике бьются, если кому не хватает! В лесных аптеках. Хвостами обматываются, готовы сгрызть любого зверя, если рядом чихнет. Решила Лисонька: даст передышку зверью, а после по новой хвостом сорокам знак подаст. Это когда на тихаря в лесу еще надо будет «почистить» незаметненько: все сгодится в лютом январе!
А белый цвет она очень любит: кровь от курочек на снегу так вкусно пахнет! Даже печать себе придумала ловкую: кровавое сердечко на белом снегу. Враги да насмешники все советовали перевернуть сердечко острым кончиком вверх. Говорили, что так сексуальней! Так то враги. Что их слушать? На себя бы посмотрели, на свой знак! Какой-то штырь с одним яйцом, в полукруг воткнутый. Вообще несерьезно. Молодняк какой-то придумал, сексуально озабоченный, это уродство.
Так и стоит лес, помертвевший, опустевший, безрадостный. Каждый в своей норке с тоской в сторону своих тающих скудных запасов поглядывает: не до жиру – быть бы живу! Декабрь уж первым морозом хлестнул! Что дальше?
15 декабря 2009 года