Танцующий в исподнем
рассказ
Утром на листьях сребрится роса,
Пес улыбается из-за куста;
Жмурится солнце, за окнами май.
Птички поют: Закусило, вставай!
Встану с постели и солнце впущу
В милую сердцу каморку свою,
Сонм ароматов цветущего сада,
Ноздри напоются этой усладой…
В трусиках алых спляшу на заре,
Песню спою, поваляюсь в траве,
Птицам порадуюсь, солнцу и морю,
Выпущу мышь из ловушки на волю…
Чу! Пенье ангелов? Зов милой супруги;
Что может быть слаще, чем голос подруги?
«Стынет овсянка, родной, поспеши!»
Это ли, право, не праздник души!
Завтракать дружно садится семья,
Милые дочки, юнцы сыновья:
Джонни, Жан-Пьер, Кармелита и Федор,
Умница Сара; Пиноккио-лодырь,
Джек, Сэмюэль, Коко и Мадонна,
Бодрый Мишель и Фредриксон сонный;
Фрэнки, Альберт, Каролина и Вера,
Что-то мне худо - пора бы знать меру;
Лиза, Лаврентий, Чжао и Шива…
Катятся слезы из глаз Закусило.
«Милый, скорей, опоздаете в школу!
Счет оплати, - за свет и за воду;
У Сэмюэля сегодня зачет;
У крошки Марии скрутило живот;
Дженни сегодня сказалась больною,
Я положу тебе завтрак с собою…»
Солнце померкло, угасло оно…
Я разбегаюсь, бросаюсь в окно.
Воду холодную льют небеса.
Птицы кричат: аааа-ааа-аа-аААА…
-ААААааа-аааааааа-ааааа!!! – Я падаю с кровати. – ААаааа… Бля…
Ага. Купились, дурачье?
Думали, это так просто - взять в оборот старшего инспектора Винсента Анна Мария Закусило? Черта с два.
Надо все-таки завязывать с абсентом и мюзиклами перед сном. Крыльев у меня все еще нет, а полеты из окна до ужаса реалистичны.
Говорят, в мозгу есть некое голубое пятно, отвечающее за грань между сном и реальностью. Если верить врачам, абсент выжигает его напрочь.
Но я-то ведь в порядке, верно?
Пол холодный. Встаю, ковыляю в ванную. Ободряющий душ, скобление лица, полировка зубов, вояж на кухню, бутерброд с семгой и авокадо, чашка бельгийского кофе, рокировка в гардероб, накрахмаленная сорочка, галстук, парфюм.
Боги, как тихо. Хорошо.
Я все еще холостяк. Дамочки, трепещите!
Выхожу за дверь, соседка на лестнице падает в обморок, возвращаюсь, напяливаю штаны.
Пора на работу!
В Департаменте настоящий бедлам: традиционная предновогодняя битва лимонами в самом разгаре. По стенам стекают желтые пахучие куски; половина личного состава стонет, ползая на полу в лимонной жиже. Микки, взобравшись на барную стойку, лабает жгучие испанские мотивы на лютне; Вагнер лопает воздушные шарики и жрет лимоны из эмалированного тазика, обмакивая их в сахар; Джексон пытается овладеть кем-то из зазевавшихся коллег; Писко плачет и блюет в углу возле стенда Героев Правопорядка.
Распинывая стонущие тела в стороны, я прорываюсь к офису.
-Прочь с дороги, свингеры!
Я уже по колено в желтых соплях. Какого черта я сегодня полчаса надраивал свои новехонькие туфли из кожи индонезийского ската?
-Педерасты!
Писко бредет на знакомый клич, зажимая хавало рукой. Его щеки, как два футбольных мяча.
-Ви! Помоги, Ви! Мне плохо! Я за…блюЭЭЭ!..
Туфлям кранты, на этот раз окончательно. Эх, ну не убивать же его за это? Традиция, как-никак. Я сам виноват отчасти, что забыл о празднике.
-Писко, будь ты… счастлив.
-Спасиб…Б!..
Перебираюсь в офис по хлипким картонным мосточкам, скидываю туфли в урну, надеваю резиновые сапоги.
Писко входит, поскальзывается и падает возле дивана. Откровенно зеленый цвет его лица слегка пугает меня.
-Эй! Ты в порядке?
Писко булькает и мычит что-то из Шекспира.
-Сколько ты их сожрал, идиот?
Глаза Писко округляются. Он снова начинает шлакать.
Я наливаю себе кофе, приземляюсь в кресло и закидываю сапоги на стол.
-С тебя новый ковер, между прочим. И туфли, кстати, тоже. Господи боже мой, и не надоело вам жрать эту пакость? Каждый год одно и то же, ничего нового.
По зданию пробегает ощутимая волна вибрации, входит Вагнер. Его рожа сияет желтизной, под мышкой – тазик с лимонами. Писко пытается сматериться и опять блюет.
-Вкусно? – ласково спрашиваю я.
Вагнер увлеченно трясет башкой.
-Привет, Винни! Хочешь?
-Ты очень добр. Благодарю, нет.
-Он мухлюу..уЭЭ!! - Писко не справляется с очередным приливом. –Он с сахаром жрет, с сааахаарооО…
-Так вкуснее, - искренне удивляется Вагнер. –Никто же не запрещает!
-НельзяяЯАА!., ой.
-Иди ты к черту, - Вагнер садится на диван, сочно чавкая крупным желтым плодом. –Винни, у нас сегодня вечером по плану культурное мероприятие.
Я поигрываю пепельницей на столе.
-Вот как? А я думал, на сегодня достаточно.
-Мы идем в театр, Ви! – торжественно объявляет лопух.
-Скатертью дорога, - я пожимаю плечами.
-Шеф назначил ответственным тебя!
-Час от часу не легче. Он что, смерти моей хочет?
-Я люблю театр, - Вагнер мечтательно закатывает глаза куда-то вверх. – Все эти слоны, обезьянки на велосипедах, и еще я в детстве видел таких людей в блестящих обтягивающих костюмах, как у Валентина, которые ходят по веревке и подбрасывают такие специальные мячи, а потом ловят их…
Восторженное повествование жирного сопровождается побулькиваниями Перси. Последнему явно есть что возразить, но желудок в который раз подводит беднягу.
Я закуриваю. Спокойно, Ви. Предстоит нелегкий день и еще более жуткий вечер. С другой стороны, почему все всегда должно быть гладко? Если это мой крест, я должен нести его с достоинством.
-Валите на хер отсюда, вонючие свиньи!! – ору я, срываясь на визг.
В семь наш Департамент в почти полном составе прибывает в театр Ласточкино дупло, что на Страстном бульваре. Дают «Танцующего в исподнем» Дэмьена Животина, одну из моих любимейших музыкальных пьес. Хоть что-то приятное в этом адском испытании.
Перси уже отошел и даже пытается строить из себя знатного театрального критика.
-Максимилиан Ангорский в роли Сильвии – это нонсенс! Если даже опустить тот факт, что ему явно недостает шарма великой Капеллы Клодье и ее природного обаяния, как закрыть глаза на то, что до сих пор он не показал себя ни в одной из драматических ролей Животина? Я не спорю, возможно он неплохой комедийный актер, но пригласить его на премьеру «Танцующего» - это неоправданный риск со стороны Жоржа Лакло!
-Хайло заткни, – я занят подсчетом скидок на билеты, приобретенные в кассе. Похоже, тут и мне перепадет нехило. – Мне по барабану твой Максимилиан. Кто играет главного героя?
-Вачлав Родосский, пастух из «Двенадцати ягнят» Карло Ибейкина. Я, кстати, возлагаю на него большие надежды. Помнишь, как тонко была реализована любовная линия между ним и овечкой Салли?
Я закрываю лицо руками. Господи, нет. Я бы выдержал даже Марти Бартоломью в роли Сильвии, но Вачлав Родосский, да еще в гениальном образе Альфонса Пиньона, - это выше моих сил. Надругательство над классикой!
-Перси, скажи, что это неправда.
-Ну что ты, Ви! А вспомни великолепную роль изрезанного лодочным винтом дельфина, после которой он проснулся знаменитым!
-Вне всякого сомнения, это лучшая его работа.
-Вач…лав…ро…дос…ский… впер…вые…на…на…шей…сце…не… - Вагнер читает афишу на стене. Я тяжело вздыхаю.
-В зал, дегенераты. Представление начинается через десять минут. Наш ряд – первый.
Блея и похрюкивая, толпа бравых полисменов вваливается в узкий проход. Кого-то задавили, - раздаются приглушенные повизгивания.
Наша степенная троица замыкает процессию.
Младший теребит меня за рукав.
-Не будь столь предвзятым, Ви, - сопит он. – Я думаю, Вачлав - хороший актер, просто он еще не имел возможности раскрыть весь свой потенциал…
-Надеюсь, меня не будет в зале, когда это произойдет. Я сказал – первый ряд, уроды!
Когда мои животные наконец рассасываются по местам и начинают жрать, издавая неприлично громкие органические звуки, свет в зале гаснет. На сцену выбегает патлатый паренек, спотыкается, падает, кричит: «Танцующий в исподнем. Акт первый, действие первое!» - и убегает за кулисы, размазывая кровь по лицу.
Откуда-то сбоку выгребает Сильвия, поросшая обильной трехдневной щетиной. Она испуганно озирается по сторонам, явно не соображая, где находится. Из-за кулис возникает рука, хватает Сильвию за волосы и утаскивает в небытие. Раздаются удары и всхлипывания.
-Сейчас мой выход, чмо!
-Прости, прости!
С задних рядов слышится зазывное блеяние. Естественно, кулисы разъезжаются в стороны, и на сцене появляется Танцующий в исподнем, - Альфонс Пиньон, один вид которого вызывает у меня рвотный рефлекс.
-Достаточно смелое прочтение, - шепчет Писко. – В оригинале у него не было локонов из стружки карельской березы и золотой упряжи с бубенцами.
Дешевые декорации, очевидно, должны означать скалистый берег. За спиной Вачлава видны головы карликов, бегающих туда-сюда по заднику с картонными барашками, изображающими волны.
-Последний миг в раю. Как призрачен мой путь, как эфемерен! – начинает Пиньон. Хруст чипсов и чавканье стихают: зал засыпает. – Сегодня сон затмит наш разум… В последний раз. Приди же, Сильвия, взгляни на плод любви, разбившийся о скалы с криком чаек…
-Плот любви, идиот, ПЛОТ!! – доносится из суфлерской будки, полное ненависти.
Храп в зале растет. Я некоторое время с ужасом наблюдаю недоразумение, происходящее на сцене. Когда появляется хромающая Сильвия в парике замшей наружу и бросается мимо объятий Альфонса прямо в суфлерскую будку, становится ясно, что ничего интереснее уже не будет. Свернувшись калачиком в оловянном кресле, я засыпаю.
Меня будит грохот. Шум, гам, крики.
-Родосский убит!
Аллилуйя, думаю я. Кто услышал мои мысли?
-Спокойно, полиция! – лезу на сцену. Вачлав лежит в луже крови и ошметках плоти, не подавая признаков жизни. В глазах его – нечеловеческий страх, во рту – огромный тухлый помидор.
Вокруг толпится перепуганная театральная челядь. Сильвия сидит рядом и сморкается в парик. Прибегает режиссер Жорж Лакло.
-Боже! Что с ним, инспектор?!
-Мертв, - констатирую я. Зал аплодирует.
Просыпается Писко. Скоблит к трупу, выковыривает томат из пасти позера. Тот начинает кашлять и рыгать.
-Он жив, слава небесам!
Аплодисменты стихают, раздаются разочарованные возгласы.
У Писко призвание такое – обсирать мне всю малину в самый неподходящий момент.
Вагнер тут как тут . Обмакивает картошку фри в красную лужу, жрет.
-Это не кровь, Ви! Это томатный сок!
Я хватаю чудесно воскресшего Вачлава за космы и отвешиваю ему оплеуху.
-Вставай, мразь. Ты же мужик!
Родосский захлебывается томатной жижей и соплями.
-ААааяяяя…
-Потише, инспектор! – Лакло нарезает круги вокруг нашей компании, во многом напоминающей композицию рождения Иисуса в хлеву. – Ваши методы весьма суровы!
-Еще как, - я легонько бью Вачлава ладонью по голове. – Очухался? Кто тебя так, урод? Ты видел, кто это сделал?
-Нееет… - стонет фрик. – Все произошло так неожиданно… я не успел даже понять, откуда оно взялось!..
-Оно? Что это значит?
-Не знаю, сэр… Это было так быстро, так стремительно!..
Я беру деревянный меч и запускаю им в первый ряд. Кто-то ойкает. Наши тупни начинают просыпаться.
-Задержать зрителей, немедленно! Допросить всех!
Пока копытные соображают, что бы могло означать это зашифрованное послание свыше, зрители срываются со своих мест и бросаются вон из зала.
Черт!
Надо ковать железо, пока горячо.
-Всех в гримерку, живо! – командую. – Где суфлер?
Вагнер заглядывает в будку.
-Спит, Ви!
-Вот как? Сюда его.
Спустя двадцать минут вся театральная труппа во главе с режиссером в гримерной. Осмотревший Родосского лекарь констатирует сотрясение мозга и глубочайший культурный шок, граничащий с параличом.
Разумеется, никто ничего не видел, режиссер отлучался за табаком, карлики занимались любовью в подсобке, суфлер уснул еще во время второго акта. Подозрительный тип, следует заметить. Все время поигрывает выкидным ножичком и делает засечки на руках. Судя по цвету лица, скоро умрет от потери крови.
-Сильвия! – вскрикивает вдруг Писко.
-О боже, ее нет! – спохватывается Лакло.
Толпа, галдя, устремляется прочь из гримерки. Сильвию находят быстро, - она валяется под сценой с бутылкой виски в руке.
Усевшись сверху, я луплю девушку по мокрым небритым щекам.
-Максимилиан! Очнись, ублюдок! Зачем ты сделал это?!
Ангорский просыпается неохотно и долго глядит на меня мутным глазом.
-Сууукаа... – фурычет он на чистейшем древнегреческом.
-Воды!
Ледяная струя из пожарного брандспойта делает свое дело. Через минуту Максимилиан разговорчив, как никогда.
-Я не помню, черт, я ничего не помню!! – визжит он, когда Вагнер берет его щипцами за яйцо. – Идите к черту, долбаные копы! Ну выпил, что такого?
-Ты еще и пила?! – Лакло хватается за голову.
-Полагаю, это не самое худшее из того, что он сделал, - я закуриваю.
Ангорский начинает рыдать. Тушь течет по его упрямому скуластому лицу.
-Вам не понять, каково приходится непризнанному австралийскому актеру в провинциальной дыре вроде этой! Я не травести, я нормальный мужик, я хочу…
-Как ты могла, вероломная!.. – Лакло мотает башней.
-Отвали, козел!!! - Максимилиан берет верхнюю «си». – Никогда я не буду твоей, слышишь??! Никогдаааа!!!
-Она пьяна, - режиссер разводит руками и воровато лыбится. – Не обращайте внимания.
Я привожу Ангорского в чувство новой порцией воды.
-Это ты избил Вачлава?
-На кой хрен он мне сдался?!
-Вы повздорили за кулисами, я слышал.
-Бог ему судья, чтоб сдох пидор.
-Меньше пить надо, чумная проститутка, - шипит суфлер, поигрывая ножичком. Я оборачиваюсь к нему.
-Мистер…
-Сабамани, - хищно улыбается тот, покачиваясь на слабых ногах. Кровь стекает по его запястьям на пол.
-Весьма приятно. У вас капает.
-Я в курсе.
-Отлично. Как спалось на рабочем месте?
-Хорошо.
Я немного сбит с толку.
-Должен заметить, вы недолюбливаете месье Родосского. Чем вызывана ваша неприязнь?
-С чего вы взяли? – прищуривается Сабамани.
-Нет смысла отрицать очевидное.
-Увы, ваши доводы безосновательны. Вачлав отличный актер. Когда он на сцене, я просто отдыхаю.
Я поскрипываю зубами.
-Еще увидимся.
-Всегда к вашим услугам, инспектор.
Происходящее начинает меня утомлять. В поле моего зрения попадает приятная рыжеволосая девица с милым веснушчатым носиком. Я галантно беру ее под руку, отчего у бедняжки подкашиваются коленки.
-Как ваше имя, дитя?
-Ванесса, - прелестница прячет зеленые глазки и густо краснеет. – Я гример сеньора Родосского.
-О! Мне жизненно необходимо поговорить с вами наедине. Если позволите, господа!
Мы с Ванессой удаляемся. Я подмигиваю Перси:
-Не ждите меня. Закончите тут сами, потом отзвонитесь.
-Без проблем, Ви. Кстати, как тебе пьеса?
Я оценивающе поглядываю на бюст Ванессы.
-На троечку, Перси.
Моя спутница хихикает.
-Какой вы смешной, инспектор!
Ее товарки игриво стреляют глазками изо всех углов. Я чувствую себя, как ребенок в кондитерской.
-О да.
Конечно, неприятно признавать сей факт, однако приходится: один из солистов крупнейшего в Республике театра был до полусмерти забит тухлыми помидорами именно в тот вечер, когда весь Департамент полиции находился на премьерном показе. Нетрудно догадаться, с какими заголовками вышли бульварные газетенки на следующий день.
В то время как Ванесса с раннего утра работает над реанимацией моего восприятия прекрасного, звонит Писко. Ну конечно, как всегда.
-Ви, шеф гневается. Велел нам немедленно отправляться в Ласточкино дупло и оставаться там до выяснения обстоятельств вчерашнего происшествия.
-Поезжайте с Куртом, - говорю. – Я буду позже.
-Ты назначен ответственным, Ви.
-Черт! Почему как какой-нибудь висяк, так сразу на мне?
-Почему висяк, Винни?
-А разве неясно? Этого фрика мог отметелить кто угодно. Да что там – сам Животин мог прилететь из Парижа, чтоб напихать ему лососей. Ты видел, как он играл? Отвратное зрелище. А сколько патетики!
-Ви, я думаю, это не связано с его деятельностью. Тут замешаны личные мотивы…
-Да! Это существенно ограничивает круг подозреваемых. Ангорский, суфлер Сабамани, Лакло, шесть карликов, Ванесса…
-Да, милый? – томным голоском встревает глупышка.
-Ви! Ты опять делаешь это, разговаривая со мной? – голос младшего подрагивает.
-Прости, Перси. Это необходимые профилактические работы.
Писко бросает трубку.
Между прочим, нам с Ванессой оказывается по пути. Как необычно.
В театре полным ходом идет репетиция вечерней постановки. Декорации свежевыкрашенны, Сабамани тихонько режет вены у себя в будке, Ангорский выбрит и странно трезв. В общем, идиллия восстановлена.
Вместо временно выбывшего из строя Родосского на роль Пиньона приглашен начинающий актер, при виде которого у меня схватывает сердце.
После Вачлава я думал, что готов ко всему, однако Марти Бартоломью в золотой упряжи – то еще зрелище.
-Успею ль насладиться поцелуем, что дарит щедро ночь мне на исходе, где дымкой предрассветной уж стелется туман и на заре восходит солнце? Душа к тебе стремится, о Сильвия!..
Ангорский в свадебном платье появляется из картонных волн.
-Альфонс, о боги! Ты ли это? Приди, я обниму тебя руками…
-Ты пламя страсти разожги в усталых чреслах, невмоготу терпеть…
-Прочь, педота! – из суфлерской будки на сцену летит окровавленный ботинок. – Читайте по тексту!
Я бочком пробираюсь к комнате с театральным реквизитом, избегая встречаться глазами с Марти. Он все же засекает меня.
-Ты!.. Стой! Я знаю тебя!
Дело плохо.
-Это катастрофа, - через несколько минут я в подсобке рыдаю на плече у Писко. – Перси, ты видел ЭТО?
-Ви, помнишь, как мы забыли его в кустах возле телестудии? Он пролежал там пять дней, подхватил туберкулез и кишечную инфекцию, пока его не нашел дворник, сжигавший листву.
-Да к чертям собачьим!
-Как думаешь, он запомнил нас?
-Похоже на то. Он Танцующего играет, ты понимаешь?! Они бы еще Кржыжановски взяли на роль Сильвии.
Писко пожимает плечами.
-Это прихоть Лакло. Кто их разберет, режиссеров…
В зале раздается душераздирающий вопль. Сперва мы думаем, что это часть постановки, однако секунду спустя слышим слоновий топот Вагнера.
-Ребята! Сюда!!!
Удивительная штука – рок! Нет, я говорю не об этой кошачьей музыке, а о злой судьбе, порою преподносящей нам удивительные сюрпризы. Кто из нас мог представить, что, спускаясь со сцены, Марти Бартоломью попадется в огромный медвежий капкан, невесть откуда там взявшийся? Кто, тем более, мог мечтать о таком?!
Лакло бегает вокруг прохваченного поперек пояса коротышки и причитает:
-Нет, нет! Невозможно! Второй, второй подряд за сутки! Это заговор!!
Около получаса уходит на то, чтобы распилить капкан. Братец Валентина едва жив, его увозят.
Ангорский сидит в углу и быстро пьет что-то из бутылки без этикетки. Сабамани, провожая носилки взглядом, подбрасывает ножичек и зловеще ухмыляется:
-Хм… Кто же следующий, инспектор?..
Я бью его ногой в пах.
-Крышка тебе, суицидальная мразь! Сейчас ты мне все расскажешь.
-Стойте, инспектор! – рядом возникает малышка Ванесса. Ее глаза пленяют меня и шевелят внутри чувства. И снаружи. – Сеньор Сабамани не покидал рабочего места с самого утра. Я тому свидетель!
Я развожу руками.
-Ну, кто-то же сделал это, верно? Максимилиан!
-Отвалите со своими щипцами, сэр. И дебилу своему скажите! Я не видел, кто принес капкан. Когда мы начинали репетицию, его там не было.
Режиссер пытается поймать меня за ногу.
-Инспектор, что происходит?! Я требую немедля разобраться, кто стоит за этими чудовищными преступлениями!
-Полноте, дорогой Жорж. Я вам поражаюсь – что это за театр такой, где сам черт ногу сломит? Капканы разбросаны повсюду. Что здесь, тайга? Откуда у вас капканы, потрудитесь объяснить?
Лакло вне себя.
-Это ТЕАТР, черт возьми! У нас много чего есть! У нас есть капканы, ружья, сабли, виселицы, мечи и пушки!
Мы с Писко переглядываемся.
-Мы все умрем, - подытоживает Ангорский и громко рыгает.
-Продолжайте работать, канальи! - режиссер пинает челядь. – Вы все умрете – и я лично поспособствую этому! – если сегодня же вечером произведение месье Животина не предстанет на этих подмостках в лучшем виде! Все билеты уже распроданы! Сильвия, на сцену!
-Чего я там делать буду, придурок? Прыгать с шестом?!
-Где вы возьмете Пиньона? – я поигрываю бровями.
-Найти Пиньона не мудрено, - скрипит Сабамани, поигрывая лезвием на венах. – Главное его сохранить!
-О безопасности актеров позаботится месье инспектор. Лично! – режиссер глядит на меня с вызовом. Я усмехаюсь:
-Откуда такая уверенность?
-Это ваша работа, в конце концов!
-Мне за нее мало платят.
-Полагаю, мадемуазель Ванесса сполна покрыла расходы.
Признаться, моя карта бита. Что есть, то есть, черт возьми!
-Ваша взяла, старый вы пес. Я присмотрю за этим зоопарком. Итак, где мы возьмем Пиньона?
-Да, кто следующий на роль пушечного мяса? – прищуривается суфлер.
Лакло потирает руки:
-Сеньор Сабамани, у вас ровно пять минут на то, чтобы переодеться и войти в образ.
У итальяшки подскакивает давление, кровь струями бьет в дощатый пол.
-Карамба! Почему я?!
-Вы как никто другой знаете этот сценарий, мой друг.
-Чепуха! – восклицаю я. – Я знаю текст «Танцующего» не хуже! В своем ли вы уме, Жорж?! Посмотрите на это убожество, – какой из него Пиньон?
Сабамани резко бледнеет и обмякает всем телом.
Ванесса робко добавляет:
-А я наизусть помню роль Сильвии, месье Лакло…
Режиссер непреклонен.
-Ваши связи в полиции не дают вам превосходства над остальными членами труппы, мадемуазель! Сеньор Сабамани поступает в ваше распоряжение. Немедленно!
-Черствый вы человек! – укоризненно говорю я, помогая Ванессе поднять суфлера с пола. Пара ударов в кадык и глоток коньяку из моей серебряной фляги приводят обескровленного в чувство.
По прошествии получаса репетиция возобновляется. Наша троица сидит прямо перед рампой. Писко потягивает кислородный коктейль, Вагнер жрет индейку с подливой и яблочный штрудель. Я нервно покуриваю.
-Не спускайте глаз со сцены, идиоты.
-Я спать хочу, - недовольно буркает Писко.
-Закроешь зенки – проснешься инвалидом, тварь.
Сабамани с перебинтованными руками, в тоге из рыбьей чешуи и терновом венке стоит подле картонной лошади, слегка опираясь на нее. Назревает битва с римлянами, - ключевая сцена пьесы. Римлян изображают шесть карликов, обернутых фольгой. Оркестр бродячих музыкантов за кулисами играет увертюру.
-Не знать покоя мне, любовь моя, покуда враг у стен твоих. Скребется в ставни, алчет крови! О, Сильвия, прости за все. Я не сберег любовь, но грудь твою уберегу от копий!..
Сильвия икает, скатывается с холма и таранит строй римлян. Слышатся стоны и проклятия.
-Как остры их мечи, Альфонс! Острее не видала я, но злые языки острей… Ответь, за что камнями ты забил Горацио?
-Он много знал!
-Не в знанье ль сила?
-Быть может. За то и поплатился!
-Он был мне братом!
-Не может быть!
-Поверь! Покайся, справедливый муж. Ты ошибался! Мы с детства спим в одной кровати.
-О, подлый мир, - Сабамани закуривает сигарету. – О, подлые людишки! Доверившись молве, лишился я любви и чести. Но долг мой – защитить народ, столь подло сына обманувший…
-Он не так уж плох, - удивленно шепчет Писко.
-Отстой, - фыркаю я. – Дешевый балаганный клоун. Гляди, прибью.
-Я не хотел тебя обидеть, Ви.
-Пустое.
Между тем тревожная музыка нарастает. Сильвию берут в плен, она машет Пиньону платком из-за поддона для кирпичей, символизирующего темницу.
-Альфонс, любовь моя! То не полон, то – смерть! Я выпью яду!
-Стой! Подмога уж близка, ты подожди еще минут пятнадцать!
-Я выпью! – Сильвия украдкой прикладывается к бутылке виски. – Поругана и честь, и дом сожжен дотла. Пора мне стать синицей, чтоб в небеса вспорхнуть свободно и там уснуть навеки!
-Нет! Погоди, не улетай! Умрите, подлецы!
Пиньон вынимает из-за пояса нож и вяло семенит в сторону римлян. Один из воинов встречает его ударом картонного копья в колено. Сабамани синеет и валится ниц.
-В оригинале не так! – возмущается Писко.
Некоторое время римляне с интересом осматривают распростертое тело. Потом центурион с копьем поворачивается ко мне и говорит блеющим голосом:
-Это не я, инспектор!
Поперхнувшись дымом, я начинаю кашлять. Изо рта Сильвии выплескивается фонтанчик виски. Вагнер продолжает жрать, не замечая происходящего.
-Мать вашу! Неужели опять?! – хрипит Сильвия испитым басом, выбираясь из-за поддона.
Мы с Писко прыгаем на сцену. Сабамани выглядит вполне сносно, если только фиолетовый цвет лица можно считать нормальным.
-Он задыхается, Ви!
Я хватаю карлика за ногу и бью его головой об пол.
-Попался, скотина! Зачем тебе все это? Скажи, зачем?!
-Это не яяаааа!!! – орет мелкий злодей.
Прибегает Лакло и силой отнимает у меня своего питомца.
-Опомнитесь, инспектор! Что с вами?!
-Что с НИМ? – я пинаю багровеющего суфлера. – Месье режиссер, ваша привязанность к этим подонкам весьма подозрительна!
-Они мои актеры! – Лакло прячет мерзких лилипутцев за спиной. – Боже, да что ж вы стоите! Он умирает!
Вбегают врачи, кладут Сабамани на носилки и убегают вон из зала.
Я осматриваю орудие убийства. Оно безопасно, как ватная палочка в руках сапера. Похоже, я и впрямь малость погорячился.
-Что с ним произошло? – спрашивает испуганный Писко.
-Не знаю, Перси. Может, сердце. Он потерял много крови.
-Но все случилось так неожиданно!..
Вагнер после обильного обеда страдает излишней активностью мозга:
-Ви! Я знаю, кто это сделал!
-Это не брауни и не тролли, Курт.
-Не-не! Послушай. Матушка рассказывала мне, что есть такая краска, которая закупоривает поры в коже и человек может загнуться от удушья. Кто гримировал этого хмыря?
-Ванесса! – Глаза Писко округляются.
-Тише вы, кретины! – я понижаю голос. – Не может быть такого!
-Почему нет, Ви? Все сходится! Это она!
У меня сжимается желудок. Нет, нет! Чушь все это.
-Инспектор! – сурово говорит режиссер. – Я жду объяснений!
Я тяжело вздыхаю.
-Я, вообще-то, тоже. А пока пусть карета скорой помощи подежурит у входа. Боюсь, ваша труппа медленно, но верно вымирает.
-И вы смеете иронизировать! – Лакло топает ножкой. – Немедленно прекратите! Одно несчастье – это случайность, но три – уже злой умысел! Здесь, в моем театре, моей обители, завелся какой-то маньяк, а вы даже пальцем не пошевелили, чтобы остановить его!
-Чего вы так разорались, Жорж?
-Стоп! У меня спектакль через шесть часов! Что я покажу зрителям, по-вашему?!
-Да по мне хоть тыкву. Что я, разорваться должен?
-ДА!!!
-Идите к черту!
Лакло в сопровождении карликов валит прочь со сцены.
-Не нравится он мне, ох как не нравится, - я закуриваю.
-Надо что-то делать, Ви! – Писко чешет чайник. – Нужно допросить девицу!
-Я уже допрашивал, черт побери! Это не она. Хотя… - я задумываюсь. – Пожалуй, допросить еще разок не помешает.
Посетив гримерную, я обнаруживаю Ванессу в слезах.
-Что случилось, дитя? – обнимаю малышку.
-Ах, инспектор! Лакло заставляет меня играть Пиньона! А я и половины текста не знаю, боже мой… И это куда деть? – прелестница теребит свою королевскую трешку.
-Да он вовсе спятил! Когда он приходил?
-Только что. Сказал, чтобы я переодевалась и отправлялась на сцену!
-Боюсь, ваш режиссер болен, моя дорогая, и притом весьма серьезно. Давно ли вы знаете его?
-Не так давно, чуть больше полугода.
-Ах, сукин сын! Похоже, я догадываюсь, в чем тут дело. Он извести решил под корень вас, больной чудак!
-О ужас, милый мой инспектор! Что ж делать нам?
-В обиду вас не дам, мадемуазель. Уж можете поверить!
Схватив крошку за руку, бегу к выходу. Не тут-то было, - на пороге уже поджидает зловещий Режиссер Смерти.
-Инспектор, что я вижу? Побег? Не вижу смысла в спешке!
-Лакло, причины нет для беспокойства. Довольно рисковать людьми. Пиньона сыграю Я!
Мерзкий фрик хихикает.
-Инспектор, полно! Что вы несете? Покуда режиссер здесь я, вам лавров не видать, как ушей своих!
-Другого и не ждал! - хватаю табурет и точно в лоб злодею – хрясь!!
-Нет, нет!.. – кричит Ванесса.
-Писко! Вагнер! Сюда, быстро!!
Прибегают на зов.
-Черт! Винни, что случилось?!
-Наручники надень ему, живей!
-Это же режиссер, Винни!
Пинком придаю младшему уверенности.
-Уже нет! Полюбуйся, - вот чьи проказы здесь творятся!
-О, господи! Как ты вычислил его?
-Нетрудно было догадаться, право слово. Пиньона невзлюбил злодей, решил изжить любого в образе героя!
Писко чешет репу, глядя на тело.
-Чушь какая-то. В голове не укладывается!
-Поменьше думай, да шевели копытами, повеса! Спрячь тело в подполе, его мы после заберем.
-Почему ты так странно говоришь, Ви?
-Час премьеры близок. Исполню роль Пиньона я, а Сильвию сыграешь ты, душа моя!
-Я? – Писко смущенно улыбается.
-Ванесса, идиот.
Малышка хлопает в ладоши.
-Инспектор, мой герой! Мечтала с детства я об этом!
-Вот видишь, Перси, как все ладно! Премьеру мы спасем, а заодно и испытаем, верны ли подозрения мои насчет злодея-режиссера. Коль невредим и жив останусь, так, стало быть, не зря огрел его я стулом!
-Ты гений, Ви! – лопочет Вагнер. – С тобою я навеки!
-Приступим же, друзья, немедля!
И закипает работа! Отыскать карликов не составляет труда, - они прячутся в подполе. Поначалу работать они отказываются, однако кнут из конских хвостов делает свое дело, черт возьми!
Режиссером (не более чем формально, разумеется) я назначаю Ангорского, - он смыслит в театральных делах. Карлики возводят декорации в натуральную величину, выстругивают из цельных стволов деревьев щиты и копья; девушки шьют костюмы из парчи и шелков; Вагнер с Писко затачивают клинки и чистят ружья.
Это будет величайший из спектаклей всех времен, лучшая постановка «Танцующего» в мире! И зрители, пришедшие к нам сегодня накануне этой волшебной новогодней ночи, узрят поистине шедевр театрального искусства! Это говорю вам Я, - Винсент Анна Мария Закусило!
В какой-то момент я обнаруживаю, что говорю все это вслух, стоя на сцене со строящимися декорациями.
-Чего уставились, фрики? – говорю карликам. – Работайте!
-Ви, тебе не кажется, что ты слегка перегибаешь палку? – спрашивает Писко.
-Молчать, плесень! Работай поживей, не то узришь мой гнев.
-Ничего не перегибает! – Вагнер хватает одного из карликов за волосы и бросает в потолок. Тот цепляется за балку и остается висеть. – Круто!
Когда остается час до премьеры, мы с Ванессой идем в гримерную. Там мы раздеваемся и кормим друг друга духовной пищей, после чего облачаемся в театральные костюмы и шествуем за кулисы.
Начинают прибывать зрители. Писко стоит на входе во фраке и лично здоровается со всеми за руку. Вагнер разносит воду и соки. Ангорский, воодушевленный издержками своей новой профессии, в последний раз проверяет реквизит и делает напутствия актерам. Основная проблема состоит в том, что карликам довольно затруднительно передвигаться в шестидесятикилограммовых рыцарских латах, а поднять мечи они вовсе не в силах. В последний момент приходит решение поставить их на березовые распорки, а руки растянуть веревками.
Вот и он, - светлый миг, о котором я мечтал всю жизнь! Минутное затишье, шелест кулис, легкие аплодисменты…
-Внимание, внимание! – объявляет мальчик. – Впервые на нашей сцене, дорогие друзья! Великий и неповторимый, единственный в своем роде и лучший из лучших! Услада женских глаз и бездарей гроза, Танцующий в исподнем! Встречайте, - Король Винсент Узурпатор Первый!
Вкрадчивая оркестровая прелюдия предвосхищает мое феерическое появление на сцене. За спиной плещутся волны в теплом бассейне; приятный морской бриз огромного вентилятора обдувает мое разгоряченное лицо. Боже, сколько людей!.. Я в жизни столько народу не видел. Зал забит до отказа, - видимо, сработала пущенная за два часа до премьеры реклама показательной казни турецкого шпиона.
Слегка облокотившись на скалу, – чтобы полы багрового парчового плаща развевались на ветру как можно эффектнее, - я начинаю:
-Последний миг в раю... Как призрачен мой путь, как эфемерен! Сегодня сон затмит наш разум… В последний раз. Приди же, Сильвия, взгляни на плот любви, разбившийся о скалы с криком чаек…
За кулисами раздаются крики чаек.
-То утлое суденышко, что нас спасло не раз в водоворотах жизни… Что было нашей радостью и болью вот уже двенадцать лет подряд!.. Разбито все. И враг не дремлет, на острие копья судьбу мою коптит над пепелищем серым… Вдохни в последний раз зеленых ароматы трав, ты не услышишь боле их. Прости…
Вдоль края рампы вспыхивает полоска огня, имитирующая пожар в степи. С потолка медленно падают крупные хлопья пепла и осенние листья.
В зале мертвая тишина. Я упиваюсь осознанием грандиозности картины, происходящей на сцене. Эмоции прямо-таки переполняют меня. Слегка прикрыв глаза рукой и опершись на золотое копье, я читаю дальше знакомые до боли слова:
-Страстей метель и буря чувств… Как душу рвут мою переживанья – я потеряю навсегда свою любовь, а может быть и жизнь – но не страшусь. Жизнь потерять я не страшусь, а вот любовь… Уже ли в этом участь мне?
Никогда!
В оркестр включаются духовые и ударные, темп заметно ускоряется, степенное модерато переходит в оживленное аллегро. Элегантным движением плеча скинув плащ и оставшись только в шелковом белье, я привстаю на цыпочки и… Взлетаю!
Да-да, я парю над сценой добрые десять секунд, пока трос не отстегивается. Исполнив в воздухе замысловатые акробатические антраша, я приземляюсь на пальцы ног, резво пробегаю до конца сцены и заканчиваю этюд изящным пируэтом. Пуанты слегка жмут, но это ничего.
Наконец-то я обрел крылья! Похоже на сон.
Первый акт заканчивается бурей аплодисментов. На сцену ко мне летят цветы, трусики и драгоценные камни. «Танцующий в исподнем» с абсолютным триумфом уходит на антракт.
За кулисами уже вовсю отмечают успех. Ангорский еле держится на ногах, однако такие мелочи меня мало заботят. Я лично проверяю реквизит, бью Вагнера ведром, подпинываю Писко. Отбираю у Ангорского початую бутылку виски и выбрасываю в окно.
-Черт возьми, это была последняя! – хрюкает тот.
-Прекратите жрать! Максимилиан, друг мой, имейте терпение. Праздновать будем чуть позже!
После десятиминутного перерыва объявляют второй акт. Мы с Ванессой выходим на сцену, держась за руки.
-О, моя королева!
-О, мой король!..
Декорации изображают выжженную пустыню. Карлик сверху сыпет на вентилятор песок; в углу стоит понурый верблюд, которого нам посчастливилось выкрасть из бродячего цирка.
Действие первое. Красавица Сильвия сидит в окне огромной башни и чудным голоском поет о своей нелегкой доле узницы замка аббата Йокогавы. Альфонс Пиньон, то бишь я, плывет по бурным волнам океана в индейской пироге. Поскольку пироги не нашлось, я гребу на надувном матрасе. Вагнер раскачивает бассейн, создавая подобие шторма. Писко стоит возле выключателя и делает молнию, быстро включая и выключая свет.
-Воды не реки, но моря с тех пор уж утекли, когда злодейский заговор начало положил конца… Похищена была красотка, юная жена моя, луч света в темном царстве! С тех пор ищу по свету Сильвию… О, Сильвия!.. Настанет ль час, увижу ль локоны волос твоих, глаза твои, как две звезды, что в небе путь мой освещают...
К тебе?..
Оркестр на миг затихает. С новым тактом вступает Ванесса:
-К тебе!.. К тебе душа моя стремится, милый муж! Мечом ты порази врага, освободи жену из заточенья!..
-Но где ж искать тебя? Подай хоть знак, скупую весточку скитальцу!
-Письмо!.. Лети, мой сизокрылый друг, найди супруга. Ему дорогу подскажи к любимой!
Ванесса по леске спускает мне чучело голубя с письмом. Через минуту я уже на берегу. Из башни вываливается закованный в цепи Лакло с мешком на голове. Он что-то кричит, однако из-за кляпа не слышно. Получается довольно жуткий персонаж, народ в зале пугается.
-Поди сюда, проклятый людоед! Меня не остановишь рыком грозным. Чревоугодник, сластолюбец!.. Познай же силу моего меча!
Лакло мычит и рвется из цепей. Зрители кричат:
-Убей чудовище, убей, убей!!
-Спаси меня, любимый!.. – это Ванесса.
Мой меч тяжел, - пять фунтов стали, как-никак! Горят глаза мои, и кровь кипит. Лакло! Умри же, грязный пожиратель!!
Меч занесен, однако я не успеваю совершить удар. Одна из кулис вдруг обрывается и падает на сцену, открывая зрителю жуткие тайны закулисья. Я не верю своим глазам: запутавшись в тяжелой ткани, на сцену выползает режиссер Максимилиан Ангорский собственной персоной! В руке у алкаша моя серебряная фляга с коньяком, - должно быть, спер в гримерной. Я готов убить пьяную рвань, однако фиолетовый цвет лица Максимилиана говорит о том, что дело уже сделано.
-Спасите… Умираю! – Ангорский падает без сил.
А музыка все громче! Лакло беснуется, Ванесса в панике. На сцену выбегают Писко и Вагнер.
-Врача, врача! – кричит Ванесса. Зал в недоумении.
-Отравлен! – констатирует лекарь.
Писко поднимает флягу. Таращится на меня.
-Ви, это же твоя!
-Я вижу, черт бы вас побрал. Злодей и мне хотел попутать карты! – пинаю Лакло в живот.
-Ви, но ты ведь жив!
-Не пил я.
-Тут коньяк! Ты пьешь абсент, покуда помню я себя!
-Окстись, убогий! В своем ли ты уме?! К чему ты клонишь?
У младшего дрожат губы. Он пятится назад.
-Послушай, Ви… Я понял! Ты злодей! Все это – лишь твоих рук дело!
Вагнер портит воздух в наступившей тишине.
Я усмехаюсь. Что ж… Вспотели руки, меч тяжел, однако ж… Поднять смогу.
-Недооценивал тебя я, Перси. Закончил школу Закусило ты с медалью… Не вижу смысла отпираться. Да, ты раскусил меня, легавый!
-Зачем же, Ви? Ответь скорее! Зачем все это?!
-Всему виною детские мечты, мой юный друг. Я с детства грежу сценой!
-Но как ты мог! Ты же полицейский!
-Негоже сковывать себя законом, коль ты и есть Закон!
-Нет, Винни, ты не прав!
-А вот мы поглядим. Вы сами разбудили дремлющее зло, сманив меня на сей спектакль бездарный! Покуда Вачлав сон в округе наводил, я сбегал в рынок и купил мешок томатов тухлых. Бездарный фрик и не моргнул, а я уж тумаков ему по первое число отсыпал! Гнильцою вдосталь накормил, под стать игре!
-А что же дальше?
-Не помышлял я лавры пожинать Лакло, однако Марти похитителя во мне признал… Себе же на беду. Капкан нашелся в реквизитной, а план уж сам собой пришел. Тогда я понял: это шанс, мечта всей жизни так близка! Но режиссер преградой стал… Тупой французишка уперся как баран, за что и поплатился! А Сабамани пал случайной жертвой, его я опоил барбитуратом. И все бы ничего, да вот алкаш разрушил планы! И славу попрал… Мразь! Покуда меч поднять я в силах, не все потеряно…
-Постой! – Писко смахивает набежавшую слезу. – Ви, я не враг тебе! Злодейства велики твои, а вот игра… Божественна! Лучшего Пиньона я не видел.
-О, Перси… Правда?
-Клянусь могилой матери, мой друг! Спасибо за чудесный мир, что подарил нам гений твой…Да здравствует Король!
Зал взрывается аплодисментами. «Бис!» - кричат зрители. Карлики пускают дымовую завесу.
Это ли не счастье? Раскинув руки, я медленно падаю в кучу цветов на сцене.
На сей раз Зеленая Фея мне не нужна.
Я самодостаточен!
Наутро голова раскалывается. Я лежу в кровати, потихоньку вспоминая вчерашние события. С каждым воспоминанием мне становится все хуже.
Писко сидит рядом, с бокалом шампанского в руке.
-С Новым Годом, Ви.
-Черт… И тебя туда же, подонок. Это ты надоумил карликов пустить на сцену паралитический газ?
-Мы должны были остановить тебя, Ви, пока ты не натворил чудес.
-Ага, - Вагнер жрет что-то у окна. – Без обид, Винни.
Я закрываю лицо руками.
-Господи. Сколько народу я завалил?
-К счастью, ни одного. – Писко улыбается. – Сабамани и Ангорский живы, их вовремя откачали. Марти зашили, он тоже в порядке. Послушай, ты вообще можешь объяснить, что произошло?
Я тяжело вздыхаю.
-Кабы знать, черт возьми… Похоже, абсент все-таки не доведет меня до добра. Голубое пятно окончательно накрылось.
-А я тебе говорил, Ви! Вспомни, – сколько раз я тебе говорил!
-Все, все, не гунди. Твоя взяла, завязываю.
Писко допивает шампанское, наклоняется ко мне и говорит шепотом:
-Ви, между нами: твой Пиньон действительно покорил меня. Он поразил меня в самое сердце! Увижу ли я его еще когда-нибудь?..
Я мечтательно гляжу в потолок.
-Вряд ли, Перси. Вряд ли. Хотя… Кто знает?
КОНЕЦ 30.12.09г.