Оборона Севастополя 1854 – 1855 годов волновала меня ещё школьником. Да и что удивительного, если детство и юность прошли среди севастопольских бастионов? Услышанное в школе на уроках истории подтверждалось старинными чугунными пушками на Историческом бульваре, памятником Затопленным кораблям, Малаховым курганом, Братским кладбищем, Инкерманом, Владимирским собором с могилами четырёх адмиралов, да, в общем-то, весь город и его окрестности были памятниками минувших войн.
Меня увлекали книги Константина Станюковича. Памятная доска на стене с надписью, что на этом месте стоял когда-то дом, в котором жил писатель, не удивляла, потому что сам видел, как засыпали развалины, а по ним прокладывали новые улицы. Когда я читал «Севастопольского мальчика», то не только представлял себе картины той далёкой жизни, но и побывал во всех местах, упомянутых в повести писателем. Много лет спустя, читая в архивных документах и воспоминаниях, во что превратился Севастополь после Крымской войны, я нашёл много общего со своими собственными впечатлениями от Севастополя после Великой Отечественной войны.
В 1944 году мама вернулась со мной из эвакуации в освобождённый Севастополь, точнее, в то место, где он был. От города остались одни развалины, на которых минёры писали: «Проверено. Мин нет», а иногда - свою фамилию. Я был свидетелем, как создавалась «кинохроника» освобождения города. Кинооператоры снимали танки, проезжавшие по улицам, на которых не было ни единого целого здания, проводили колонны пленных немцев. Развалины дымились – в них установили подожжённые дымовые шашки, создавая иллюзию только что закончившегося боя.
Расчистили сначала лишь середину улиц с остатками трамвайных путей. В центре города по удивительному стечению случайностей уцелели два здания - почта, у которой пострадали только балконы - они свисали на проволочной арматуре - и татарская мечеть. По узкой винтовой металлической лестнице я поднимался на минарет, откуда открывался вид разрушенного города. Когда татар выселили из Крыма, минарет на мечети снесли, а остальную часть здания использовали для размещения каких-то городских служб.
На юге темнеет быстро, вечером жизнь сразу замирает. Прохожие торопились поскорее добраться до дома засветло. Желающих гулять в темноте среди жутковатых развалин не было, тем более - криминальная послевоенная обстановка… Найти оружие и патроны не составляло труда, и преступники этим пользовались. Но город и окрестности очищали от этих шаек.
Недалеко от нас, когда мы жили на улице Ленина, располагалась милиция, и я наблюдал, как пойманных бандитов со связанными за спиной руками усаживали в кузов полуторки. Сверху на них натягивали до пояса мешки, в кузов садились около кабины конвоиры, арестованных куда-то увозили. Хорошо помню «квартиры» на Северной стороне бухты, где люди жили в гротах и подземных ходах в обрывистом берегу, заложив вход ракушечником и оставив в каменной кладке дверь и маленькое окошечко.
Вскоре обстановка в городе стала быстро меняться к лучшему. Говорили, что план восстановления города одобрил Сталин во время пребывания в Крыму, поэтому Севастополь и поднялся из руин в фантастически короткий срок. В первом построенном кинотеатре «Победа» долго висел огромный плакат, на котором художник изобразил Сталина с трубкой в руке, рассматривавшего план города. Каждый мог убедиться, что план на плакате в точности совпадал с тем, что реально строилось, это ещё больше убеждало жителей, что вождь лично занимался вопросами восстановления города. Почему-то опасались написать открыто, а с помощью плаката нам делали прозрачный намёк, кто именно являлся вдохновителем развернувшегося строительства.
До постройки «Победы» первый кинотеатр, открытый в городе после войны, назывался «Красный луч». Он располагался в подвале полуразрушенного дома на улице Ленина. Сидели в нём на уцелевших садовых скамейках, которые свезли с севастопольских бульваров, а наиболее дешёвые места в первом ряду представляли собой большие обтёсанные куски инкерманского камня. Там я увидел первый в своей жизни цветной фильм «Аленький цветочек». Он произвёл на меня потрясающее впечатление, даже гораздо большее, чем раскрашенные стеклянные плафоны, которые повесили в той части подвала, где продавали билеты.
Севастопольская детвора любила смотреть фильмы, которые показывали на верхней палубе кораблей, стоявших в Южной бухте. Сидя на высоком берегу, можно было одновременно наблюдать несколько картин. Там же, в Южной бухте, рядом с боевыми судами находились две баржи - «гостиницы», в которых часто останавливались приезжие артисты. Поэтому горожане прозвали эти баржи «Рина Зелёная» и «Ляля Чёрная».
Вначале на восстановлении города работали пленные немцы. Работали они очень медленно. А куда им было спешить? Но делали всё тщательно. Пленные разбирали развалины и восстанавливали некоторые здания. Кстати, дом, в котором находится Севастопольская картинная галерея, восстанавливали немцы. Мы, мальчишки, таскали им хлеб и помидоры, а они отдаривали нас искусно сделанными из дерева фигурками зверюшек.
Бараки для пленных располагались рядом с Владимирским собором, там, где позднее построили особняки для командования Черноморским флотом. Затем пленных сменили строители: деревенский люд, направленный в ремесленные училища для обучения рабочим специальностям, солдаты строительных батальонов. Вечерами в городе было неспокойно: происходили частые стычки между матросами, ремесленниками и стройбатовцами, нередко заканчивавшиеся трагически. Поэтому в городе несли постоянную службу патрули, или, как их тогда называли, «обходы».
Городские власти в первую очередь восстановили школы. В большинстве своём школы стояли на холмах, и потому хорошо просматривались на фоне развалин из инкерманского камня и жёлтого ракушечника. В первый класс я пошёл в школу около Малахова кургана. Её устроили в маленьком двухэтажном здании. Путь к нему пролегал вдоль улицы, на которой не было ни единого уцелевшего дома – одни развалины. Вместе с мальчишками я их все облазил в поисках патронов и оружия. В одной из развалин, если судить по огромной горе стреляных гильз, располагалась пулемётная точка.
Однажды со своим приятелем, таким же умным, как и я, насыпали целую горку пороха, добытого из найденных немецких патронов, присели рядом, готовясь поджечь. В этот момент меня увидела издали мама и позвала идти обедать. Я вскочил и завертел головой, пытаясь понять откуда раздался её голос. Дело в том, что мне категорически запрещалось посещать развалины, а тем более подбирать оружие и патроны. Можно было заработать хорошую порку. Мой приятель тем временем сунул спичку в порох и тут же раздался его вопль – вспыхнувший порох обжог ему лицо. Глаза каким-то чудом уцелели, он успел зажмуриться, а лицо от ожога стало чёрным, он мгновенно превратился в негра, что меня просто потрясло. Мама сразу потащила его в расположенную рядом воинскую часть, где имелась санчасть. Потом она отвела его домой – голова моего приятеля походила на большой белый шар, в котором были отверстия для глаз и рта. Вечером пришёл с корабля мой отец. Узнав о случившемся, он спокойно объяснил, почему нельзя трогать боеприпасы. Порка не последовала, хотя я был морально к ней готов.
Трагедия, случившаяся с моим приятелем, так потрясла меня, что родители решили: слов вполне достаточно. Объяснение отца я запомнил на всю жизнь. Что стало впоследствии с моим тогдашним другом, не знаю, потому как мы перебрались в другую часть города.
Прошли десятилетия, мне пришлось повторить всё, что я услышал от отца, преподавателю физкультуры одного из ленинградских техникумов. Мы ездили тогда на уборку урожая. Тот мобилизовал учащихся на сбор боеприпасов, которые ленинградская земля ещё, наверно, долго будет исторгать из себя. К счастью, никто не успел подорваться.
Во время жизни на Корабельной стороне меня впервые поразила людская жестокость и подлость. Около нашей школы часто можно было встретить безумную молодую женщину, еврейку, непонятно как уцелевшую во время нахождения немцев в Крыму. Она бродила по улицам босая, в платье, сделанном из большого коричневого мешка - с дырками для головы и рук. Волосы были грязными, спутанными. Никто не знал её трагедии, но отсутствие знаний всегда компенсируется слухами, пересказывать которые не хочется.
Одно можно сказать совершенно точно: женщина сошла с ума от пережитого. У неё было прозвище Сара Корабельная. Жила она где-то в развалинах. Женщина иногда подходила к школе попросить хлеба, а сторож гнал её прочь. Мне хотелось отдать ей свой завтрак, который мама укладывала в школьную парусиновую сумку, но семилетнему ребёнку она казалась тогда очень страшной, я боялся к ней подойти.
Мальчишки постарше дразнили несчастную, кричали: «Сара – мальчик! Сара – мальчик!». Когда ей это надоедало, она поворачивалась и кричала в ответ: «На, смотри, девочка!» и задирала подол платья. Ни о каком нижнем белье речь, разумеется, не шла. Юные кретины разражались хохотом и швыряли в неё камнями. Взрослые, вместо того чтобы остановить недоумков, смеялись вместе с ними. Сейчас, когда я вижу публику, хохочущую над пошлыми и плоскими шутками юмористов на бесконечных концертах, транслируемых нашими главными каналами, сразу вспоминаю тех послевоенных весельчаков.
С Корабельной стороны мы переехали в центр города, где я вначале учился в школе, находившейся в подвале разрушенного здания. Там сейчас находится Пушкинский сквер и начинается спуск к вокзалу. Занятия у нас проходили в три смены. Помнится, по этому поводу в какой-то из газет, то ли «Слава Севастополя», то ли «Флаг Родины», был напечатан стишок: «Дети, в школу собирайтесь, петушок уснул давно…».
В один из субботников, когда мы расчищали развалины вокруг школы, выяснилось, что она обосновалась как раз на территории большого немецкого склада боеприпасов, заваленного землёй и камнями. Школу сразу же закрыли, учеников распределили кого куда. Мне повезло попасть в школу № 3, расположенную на Городском холме. В основном там учились дети моряков, а преподавали жёны морских офицеров. Здание школы первоначально построили для реального училища в 1876 году по распоряжению брата Александра II, Константина, генерал-адмирала русского флота. Я храню благодарную память о директоре школы Вере Романовне Девочко, всех учителях и своих школьных товарищах. А дружба с одноклассниками, Володей Лобовым и Леной Горшковой, сохранилась навсегда.
События второй мировой войны казались мне слишком близкими, а потому, считал я по молодости и глупости, историей ещё не были. Мой отец участвовал в обороне Севастополя, командуя артиллерийской боевой частью крейсера «Молотов». Дома, среди семейных реликвий, хранится его медаль «За оборону Севастополя». На Малаховом кургане сражался его друг с училищных времён, капитан-лейтенант Алексей Матюхин. Сейчас там стоит памятник его батарее. Отец долго разыскивал своего друга после войны. Ему удалось узнать, что Алексей Матюхин тяжело раненным попал в плен. Он выжил и дождался освобождения. На допросе в особом отделе следователь издевательски спросил его: почему он сдался в плен, а не покончил с собой? Когда Алексей Павлович после допроса вернулся в барак, то перерезал себе вены.
В обороне Севастополя участвовали и все другие товарищи и друзья отца, часто посещавшие наш хлебосольный дом. Сейчас, на склоне лет, я часто укоряю себя за то, что не расспрашивал их о войне, не собрал воспоминаний. В своё оправдание хочу заметить, что ни они, ни их жёны не любили вспоминать о пережитом. Даже в старости мама начинала плакать, когда вспоминала эвакуацию под бомбёжкой, то, как она меня едва не потеряла, когда на станции побежала за кипятком, да и голодную жизнь в Каменске-Уральском... Мне тяжело было видеть её слёзы, поэтому я старался эту тему в наших разговорах не затрагивать.
Нам, детям, родители казались очень весёлыми: они часто смеялись, пели, радовались жизни. Повзрослев, я понял, что первые послевоенные годы прошли у них в эйфории: война окончилась, они остались живы, сберегли детей.
Я помню, что в начале нашей севастопольской жизни вместо стаканов и чашек у нас были стеклянные пол-литровые банки. Но трудности послевоенного быта нас не трогали: дети не всё понимали, а родители считали это дело временным, искренно верили всему, что им обещали наши правители.
Мне раньше не приходило в голову, сколь незаметен и стремителен бег времени. Вроде бы – банальная истина. Но есть хорошо известные вещи, которые для каждого становятся откровением только тогда, когда они коснутся его лично.
Сейчас для молодого поколения Великая Отечественная война канула в прошлое. Как Куликовская битва или война с Наполеоном. Сменилась власть, разворовали спасённую от страшного врага страну, а тех, кто её спасал, оставили умирать в нищете. Когда я спохватился, что нужно записать воспоминания знакомых участников войны, было поздно – они все ушли из жизни.