Кажется, здесь никогда ничего не случится ни хорошего, ни плохого, все события отгремели давным-давно - и звуки музыки, и торжественные фанфары, и выматывающий душу плач, и громогласный заразительный смех, всё то, что не оставляет равнодушным и отпечатывается в памяти бледным негативом или ярким изображением, к которому так или иначе впоследствии возвращаешься. Нынче воздух полон букетом еле уловимых запахов, общее имя которым — прошлое, а звуки однообразны. И только одна дверь, лёгкая, фанерная, скрывающая кладовку, пребывая во власти сквозняков, иногда совершает ленивые движения в районе косяка, но не настолько, чтобы распахнуться настежь и явить миру свою заброшенную пыльную сущность; именно она вносит некое разнообразие, фальшивя в разных тональностях по причине преклонного возраста. Рассохшийся пол не скрипит под тяжестью ног, а зеркала устали отражать статичную картину, не имеющую перспективы развития. В дальней комнате до сих пор стоит кроватка, когда-то в ней спала маленькая девочка, счастливая настолько, насколько бывают в её возрасте, когда верится — мир широко улыбается, он добр и щедр, а родители — волшебники, способные каждый день превратить в сказку. И всё бы было хорошо, но девочка была серьезно обеспокоенная неожиданно родившимся страхом и мыслями о ком-то, живущим за стеной, затянутой обоями с нежным цветочным рисунком, в самом углу. Этот неизвестный кто-то шуршал преимущественно по вечерам и ночью, в самое тёмное время суток, и девочке постоянно думалось - не посягнет ли он на неё, пока она спит? Не захватит ли в свои мохнатые или когтистые лапы? А вдруг он похож на задиристого соседского кота, только гораздо больше размером? Или там таится чудище, как в песне о ледяном потолке и тьме колючей? И почему она постоянно звучит из приемника? Девочке было неуютно от первых её звуков, хотелось сбежать куда-то и спрятаться под тёплым одеялом, чтобы под него не проникало ни слова, но она не решалась никому об этом поведать, так и носила в себе две маленьких тайны — два страха, которым суждено было развеяться через пару недолгих лет.
А всего-то снаружи дома было пчелиное гнездо, и никому жужжащее семейство не доставляло хлопот, трудолюбиво опыляя и собирая мёд с цветов и фруктовых деревьев сада, усердно выполняя свое предназначение. Прошло время, потомки тех пчел продолжают оживлять пространство, работая на себя и заброшенный сад, вид которого приносит радость лишь случайным прохожим. Год за годом цветение пышное и нежное, окутывающее своим ароматом, дурманящим, в период, когда опадают лепестки с яблонь и вишен, выстилая траву невесомым рыхлым покрывалом, легко разрушающимся при дуновении ветра, сменяется по всем неписанным правилам осенью, вслед за которой неизбежно спешит зима.
Здесь так давно не звучали людские голоса. Звуки словно впали в дремоту, рассредоточившись по площади сада или запрятавшись в его тенистых кронах, отбрасывающих под лучами солнца густую тень так похожую на кружева.
Этот год был особенно щедр на тепло. Но всё приятное имеет свойство заканчиваться, вот и наступили последние дни сентября, когда каждый приобретающей оттенок охры или багрянца лист словно угасающая память о лете. Кому-то оно дарило радость, кому-то надежду. Сбылось ли? Закономерным отражением цикличности жизни недавно наливавшиеся спелостью яблоки падают прямо на землю в желтеющую траву или в высокую, проржавевшую от старости, но ещё целую бочку. Она давно влилась в круговорот воды в природе неизменным звеном-посредником — то пустеет, когда содержимое медленно, но верно испаряется или вымерзает, то наполняется до краев, а потом снова становится пустой, словно возвращая то, что брала на время в долг. Яблоки плавают аккуратными цветными островками, покачиваясь наподобие буйков, и, возможно, грустят о том, что никому не нужны.
Негромкий шелест шагов по мелкому гравию дорожки осторожный, как если бы кто-то решил прокрасться на запретную территорию, потревожил послеполуденный сон шмеля, устроившегося на мягкой подушке в самом центре крупного цветка шиповника, по удивительной прихоти природы до сих пор цветущего. Пошевелив усиками, пушистый брюзга, как старый дед, кряхтя, выполз на край лепестка и, неловко оторвавшись от поверхности, полетел куда-то в сторону соседнего участка.
- Ты говорила, тут все засохло? Смотри, какая красота! Одичавшая, но такая настоящая, - прозвучал женский голос, в интонациях которого легко угадывалась улыбка, блуждающая по лицу нежданной гостьи, - а яблони, яблони какие! Помнишь, вон там под окнами цвели тигровые лилии? А крыжовник, сколько его было вдоль забора! Даже сейчас я ощущаю его сладость, мы ели его прямо с куста. Да проходи скорее! Решено, я буду тут жить!
Ещё одно яблоко упало с дерева прямо в бочку, брызги разлетелись в стороны, окропив одежду женщины. Она лишь улыбнулась и, подхватив яблоко, погладила его по ровному наливному боку.
- И почему мы сюда не ездили столько лет?
- Были заняты, наверное, - пожала плечами её веснушчатая спутница.
- Я каждый год собиралась выбраться, ведь недалеко, но...
- Не жалей об ушедшем, лучше зайдем в дом, не представляю, какой там кавардак и пыль, работы слишком много, чтобы смотреть по сторонам, ещё успеем, - улыбнулась вторая, и конопушки на её носу бодро полыхнули рыжими огоньками в лучах садящегося солнца, словно в доказательство того, что иначе и быть не может.
Сентябрь 2009 г.