Вечер был серым. Холодные тучи – не набрякшие дождём, а потому косматые и провисающие до самых крыш, а выложенные на небе глухими ватными слоями, уже не сулящие дождь, но и снег ещё не обещающие, медленно тащились над городом в сторону Невы. Изредка сверху скупыми пригоршнями падала снежная крупа и раскатывалась по пыльному асфальту тротуара, собиралась блёклым бисером в пожухлой траве на газонах. Лужи затянуло льдом с белыми пятнами, лёд припорошило пылью. Поток равнодушных машин, тоже ничего хорошего не ждущих от приближающейся зимы, катился мимо, гоня вдоль поребрика серую позёмку.
Три гудка… четыре… семь…
- Ну ты скоро?
- Слушай, я в пробке стою. Тут авария и всё перекрыто. И не объехать никак. Подождёшь?
- Я ж тебе говорил – на метро быстрее.
- Ну, на метро… Подождёшь?
- Подожду.
Наверху облака плыли медленно, а здесь, у земли, беспокойный ветер ухитрился тянуть между домами быстрые стылые струи, которые, как не повернись, всё дули в лицо, а то набрасывался на прохожих ледяными порывами. Я поднял воротник и в который раз пошёл вдоль проспекта к Неве под мешающий думать шум машин. До сих пор не убранные столики и скамейки летнего кафе перед «Робинзоном» навевали грустные мысли. Интересно, почему их до сих пор не убрали? Надеются, что погода подарит несколько тихих солнечных вечеров, и кто-то посидит здесь, закажет пива? Брр, пива в ноябре да на улице? Горячий глинтвейн – куда ни шло, да и тот нужно пить у камина. Но на какие тихие вечера можно надеяться поздней питерской осенью? Я вздохнул и пошёл дальше.
Хотелось снега. Пусть сначала слякоть, пусть грязь, но всё лучше, чем эта прибитая холодами серость. Очень уж много кругом серости. Я поднял голову. Робкий просвет в облаках светился низко над крышей многоэтажки на той стороне улицы, бледно-голубой и по-осеннему глубокий. Высокое небо вернётся не скоро – редкими морозными днями в январе, потом широко распахнётся в конце марта. Почему лето радует нас ярко-синим небом, весна – вообще отполированной лазурью, и даже зима, когда день солнечный, - вот уж здесь, в Питере, редкость, - разворачивает над городом искристую синеву, а вот осенью с самого сентября небо будто выцветает, как увядающий василёк? Даже бабьим летом, когда солнце светит ярко и в прозрачном воздухе серебрятся паутинки, небо над головой и в лужах бледное, как будто в летнюю синеву добавили белой краски?
Раньше я жил не здесь. Но, в общем, привык.
Я постоял, вернулся, сел на скамейку перед пустым столиком, откинулся на жёсткую деревянную спинку. Прямо передо мной в трёх шагах катился угрюмый поток машин. Нет, и летом в этом кафе было бы неуютно. Холод стал быстро забираться под куртку, и я встал и пошёл в сторону метро.
За несколько минут я неторопливо дошёл до спуска в подземный переход на краю площади – громким названием «площадь» называлась огромная развязка, пересечение двух проспектов. Неприятно проскрипел поворачивающий на Заневский трамвай.
Наверно, на месте нормального человека стоило бы не стоять тут на холодном ветру, а сойти вниз и поехать домой. Да, так и надо поступить.
Я достал телефон. Один гудок, второй…
- Ну, где ты там? – из телефона продолжали нестись равнодушные гудки.
На пятом кто-то тронул меня за рукав.
Я обернулся. Передо мной стояли двое. Два парня чуть постарше двадцати. Оба невысокие. Один бритоголовый, рыхлый, в светлой куртке, белом обтягивающем свитере и светло-серых шерстяных брюках; другой черноволосый, коротко, под машинку, стриженный по до сих пор непостижимой для меня моде – без чуба, вроде и волосы на голове есть, но вроде и лысый, в обтрёпанных вытертых джинсах и синей флисовой куртке, мешком висящей на его худой фигуре – смуглокожий и темноглазый, неуловимо похожий на недавно выбранного президента США.
- Что? – безнадёжно прогудел восьмой гудок и я прервал вызов.
- Здравствуйте! – на лицах обоих парней появились одинаковые улыбки. С такими улыбками не так давно на улицах предлагали никому не нужные утюги, кофемолки и наборы разной чепухи. Неужели и это возвращается?
- Здравствуйте, - я выжидательно посмотрел на них.
Говорить начал бритоголовый.
- Можно задать вам один вопрос?
- Можно. – дальше всё было ожидаемо, хотя на классических свидетелей Иеговы ребята не походили, на мормонов тоже. Но, может, теперь вербуют и таких. Мне стало скучно ещё до того, как парень открыл рот, чтобы задать свой вопрос. Вопрос был ожидаемым.
- Скажите, вы верите в Бога?
Я улыбнулся и кивнул:
- Верю.
- А вы читали Библию?
- Это второй вопрос. Читал.
- А… - парень выдержал паузу. Мысленно я окрестил обоих «светлый» и «тёмный». Совместный патруль. Впрочем, если верить Васильеву, в Питере ещё и не такое бывает. Но продолжение было многообещающим. С открытой улыбкой парень договорил:
- А в эволюцию верите?
Фу ты…
- В эволюцию не нужно верить. Это гипотеза такая. Её знать нужно. В школе проходят…
- Вот! – парни радостно переглянулись, - а в хронологию?
- В какую ещё хронологию? – разговор начинал меня забавлять. В конце концов, надо было как-то убить время.
- Ну сколько, по-вашему, существует Земля?
- Да ни по-моему, а около миллиарда лет она существует. По человеческому счёту.
- А ведь это всё неправда, - снисходительным тоном произнёс «светлый». «Тёмный» значительно покивал.
- Что неправда?
- И про эволюцию, и про то, что Земля существует миллиард лет. Это всё грандиозный обман. Для всех! – он широко повёл рукой. Явно в этой паре он был старшим, и «тёмный» смотрел на него с обожанием.
- Про что обман? Про эволюцию?
- Конечно! Это же двойственное мировоззрение. Вот вы верите в Бога и в эволюцию. А такое нельзя совмещать!
- А почему нельзя? Что, если эволюция есть, то Бога нет? – я не стал удерживать улыбку.
- Ну простой пример, - в разговор включился «тёмный». Голос его ожидаемо и всё же странновато оказался совершенно мальчишеским. – Теория эволюции говорит, что живые существа произошли из неживых! Это же глупость, как такое может быть?
- Это не теория эволюции говорит, - мальчика пришлось поправить, - это говорит одна из гипотез возникновения жизни на Земле.
- Неважно! Настоящие учёные понимают, что всё это обман. Вот лежит камень, - парень кивнул на вмёрзший в мелкую лужу обломок гранита, - ну как из него может появиться живой организм?
- Поняли, в чём абсурд? – живо вступил «светлый», - а ведь стоит только задуматься, и вся ложь, которой проникнута наука, образование, которой всё население страны опутано, сразу рассыплется.
Телефон молчал и я решил поговорить дальше.
- Мужики, а вы сами Библию-то читали? – сочувственно спросил я.
- Конечно! И очень рады, что вы её читали тоже! Знаете, сейчас это такая редкость. Так что вы быстро всё поймёте. Кругом… - «светлый» заговорщицки понизил голос, но проносящиеся мимо машины вынудили его говорить громче, - кругом заговор! Заговор обмана!
- Какой ужас! – покачал я головой, - «заговор обмана»!
Парни не замечали иронии. Или очень хорошо играли.
- Да! И мы – это те, кто с этим всеобщим обманом борется!
- Замечательно. Значит, Библию читали?
- Да, и там всё написано. Мир существует всего каких-то десять тысяч лет, помните?
- А если вы верите в Бога, то должны верить и в Библию! Ну, в то, что там написано!
- Значит, из неживого живое появиться не может? – поинтересовался я. Смешно, но эти двое заставили меня – меня! – почувствовать себя немного Воландом.
- Ну конечно, не может!
Я рассмеялся.
- Да ты же в Бога не веришь, парень.
- Как это?
- Да вот так. Что, по-вашему, Бог из неживого не может сделать живое? Не воскресил ли Иисус мёртвого Лазаря? А не Он ли говорит: «Я и из камней могу сделать детей Аврааму?»
- А Бог это говорит? – «светлый» озадаченно посмотрел на товарища. Тот неуверенно кивнул, и вынул из глубокого кармана своей куртки затёртый томик в бумажной обложке. Тихо и быстро зашелестел страницами.
Впрочем, и из обшитых сафьяном и золотом фолиантов ухитрялись вычитывать ещё не ту чепуху.
- Вот… «Я и из камня могу сделать детей…» - «тёмный» поднял на меня глаза, - Бог говорит, что может…
- Но Он же не делает! – нашёлся «светлый».
- Как это не делает? Была пустая земля, и дух носился над ней. А появились растения, животные… А ты говоришь, Он не делает…
- Но вот что это было как в эволюции, это всё придумали ненастоящие учёные, атеисты. А вот настоящие…
- Ломоносов, например, - я кивнул, - Михайло Васильевич. Не слыхали про такого? Или Исаак Ньютон. А ведь оба были верующими людьми. И Ломоносов говорил, что не может настоящий учёный говорить – мол, это так Бог сделал. Потому, что и так понятно, что Бог это сделал. А ты вот возьми и объясни, как Он это сделал. На то она и теория эволюции.
- Как? Ну ясно как! – «светлый» ринулся в атаку, - сначала неживое, а потом живое… По отдельности! Десять тысяч лет назад. И настоящие учёные это доказывают!
- Ну и как? Успешно?
- Конечно успешно! – я окончательно понял, что моей иронии парень не замечает всерьёз, - в нашем центре… - он сделал паузу, видимо ожидая, что я спрошу, в каком, но не дождавшись, продолжал, - в нашем центре нам читают лекции, показывают фильмы и фотографии.
- И что там на фотографиях?
- Да вот визитка нашего центра, - с радостной улыбкой протянул мне глянцевую карточку «тёмный», - возьмите.
Я быстро пробежал тиснёную тёмно-синим металликом надпись: «Академик Драбнов Олег Маркович… бизнес-центр… аудитория номер… городской и мобильный телефон… и вернул.
- Это вам, - ещё более открыто улыбнулся «тёмный».
- Да не нужно. Понадобится – сам найду. Так какие фотокарточки показывает вам академик?
- Олег Маркович – настоящий учёный и ничего от нас не скрывает. Это все кругом, - он опять широко повёл рукой, так что ткнул в плечо отшатнувшуюся старушку, - обмануты. Сначала неприятно, а потом…
- А потом приятно?
- А потом понимаешь! – он гордо посмотрел на меня.
- Прямо так все обмануты?
- Ну конечно. Все верят в эволюцию, в живое из неживого…
Так, пошло по-новой…
- Так рассказывает-то он вам что?
- Он показывает фильмы и фотографии. Он много работал в экспедициях. Тот же радиоуглеродный анализ – просто враньё. В слоях, которым якобы миллион лет, лежат стволы сосен, которым по двести. Представляете? – он искренним возмущением посмотрел на меня, - а ведь людям этого не говорят!
Тут уже я позволил себе рассмеяться.
- А зачем говорить? Это же выдумки.
- Это доказано! Он показывает фотографии. Это реальные доказательства, понимаете?
- Воистину, - сокрушённо качнул головой «тёмный», - если и мёртвые воскреснут, не поверят.
Они понимающе переглянулись.
- Смотря во что и кто, - возразил я, - и как на фотографии вы разглядели радиоуглеродный анализ?
На этот раз они переглянулись с другим выражением.
- Там ствол свежий. Понимаете? – нашёлся «светлый».
- Да вставили его в яму, всего и делов. Сфотографировали, и вам лапшу на уши вешают. Ладно, ребята… - я взглянул на часы, - вы мне вот что скажите. Не приглядывались, у вашего академика рогов и копыт нет?
- Что?
- Ну как что. Собирает людей, плетёт им чёрт знает что, против Бога восстанавливает. Не может Бог создать человека из камня! Он и сам в Бога не верит, и вас бес знает чему учит! – я засмеялся. – Нет, ребята, надо мне к вам как-нибудь заглянуть. Хоть и время терять не хочется. Спасибо, развлекли. Ну и за сигнал спасибо.
Они помолчали. Потом «светлый» сказал:
- Последний вопрос. Вы посвятили всю свою жизнь служению Иисусу?
Я посмотрел ему в глаза.
- Нет. Это нужно делать вам, а не мне. Таким, как я, это как раз не нужно. Да и что значит – «посвятил жизнь служению»? А вы всё вместо дела дурью маетесь.
- Очень жаль. – синхронно повернувшись, они ушли. Я тоже отвернулся.
Оставили праведники мою душу погибать. Наверно, на такое со стороны тоже интересно смотреть. Телефон завибрировал в кармане.
- Да?
- Слушай, мне ещё долго. Ничего тут не движется. Давай на завтра, а?
- На метро ездить надо, говорил же тебе.
- Ты не думай, когда я опаздываю, мне неудобно. Мне правда неудобно. Ты сердишься?
- Немножко. Ладно, созвонимся вечером. Выбирайся из своей пробки.
Я оглянулся. Парни уже растворились в толпе. Очередная пригоршня снежной крупы сыпанула с неба, крупинки с тихим шорохом запрыгали по тротуару. Я сунул руки в карманы и зашагал в сторону от проспекта, на котором уже углями горели в сгустившемся сумраке габаритные огни машин. Когда я проходил дворами, снова задул ветер, и голые ветки пирамидальных тополей зябко застучали над головой.
Во дворах было совсем темно. Под одиноким фонарём на детской площадке трое дошколят без энтузиазма пинали друг другу большой резиновый мяч. Грязная лохматая дворняга грустно смотрела на них через нависающие на глаза космы, развалившись у колеса припаркованной у подъезда старой «Волги». Люди возвращались с работы, и одно за другим загорались окна.
Дворами я миновал один квартал, потом пустой скверик, потом ещё один квартал. За ним начинался пустырь, по окраине которого тянулся унылый бетонный забор. Промёрзший бурьян что-то шептал под ветром. Я дошёл до насыпи старой железнодорожной ветки, ведущей к темнеющей справа примерно в километре промзоне. Там мелькал луч прожектора и вспыхивали искры электросварки. Издали донёсся протяжный гудок тепловоза.
Насыпь поросла травой, но всё же гравий выскальзывал из-под ног, ссыпался вниз, в темноту. Наверху было чёрное небо, за моей спиной подсвеченное городом. Далеко впереди тоже сверкали окна в домах далёкого микрорайона, но над ними небо было тёмным, тяжёлыми облаками тянулось к земле. Поздней осенью рано темнеет. Белые ночи ещё не скоро раскинут над городом свой сказочный шатёр. Кажется, бесконечно нескоро. А сейчас и голубое небо днём, и звёзды ночью спрятаны нависшими над городом тучами.
Я раскинул руки, и в крылья за моей спиной ударил холодный ветер. Я оттолкнулся, расправил крылья и прянул вперёд, навстречу тяжёлым облакам, за которыми сияет лазоревый свет.
Октябрь 2009, Санкт-Петербург.