Сильный заморозок пал за два дня до Покрова. Ещё вечером на небе растаяли облака, и распахнулся над деревней сверкающий звёздный полог, напомнивший тёмные августовские ночи. Густая темнота окутала сонную деревню, изредка в саду гулко падали яблоки, а когда Коля дотронулся рукой до листа дикого винограда, что увивал бревенчатую стену сарая, его пальцы скользнули по тонкой плёнке льда.
Большие часы над старым зеркалом показывали самое начало девятого. В окна, залитые солнцем, голубело небо, а заполнявший комнату свет был как зимой, ровным и белым. Коля отодвинул тонкую занавеску, выглянул на улицу и тут же прищурился от яркого сверканья – пушистый иней сплошным ковром окутал траву, а над застывшими белыми кустами, в кронах которых осеннее золото пробивалось сквозь слой узорного серебра, искристо мерцал высвеченный солнцем морозный туман.
Быстро одевшись, Коля выскочил через выстуженные сени на крыльцо, по скрипнувшим деревянным ступенькам сбежал во двор и как вкопанный остановился на укутанной седым инеем траве. Вылакированные заморозком, поникли красные листья винограда, на клумбе жёлтые венчики ноготков стояли будто обсыпанные сахарной пудрой. Берёзовые листки на замёрзшей траве блестели, как разбросанные клочки золотой фольги.
- Привет! – мальчишка обернулся. Наташа в короткой светлой куртке поверх спортивного костюмчика стояла у калитки. Из-под вязаной шапочки выбивалась на лоб пышная русая чёлка.
- Привет! – смущаясь, сказал Коля, - а я только о тебе подумал. Жалко, если спишь и такую красоту не видишь.
- А я вот то же самое подумала про тебя. Я давно уже проснулась. Здорово, правда? Открой калитку, а то у вас щеколда тугая.
Коле и Наташе по одиннадцать лет. Коля в этот раз приехал с родителями на выходные, яблоки собрать. Год выдался урожайный, так что яблоки ломают ветки. А вот Наташке как-то удаётся оставаться в деревне до середины октября. Правда, с сентября ей приходится вместе с деревенскими ездить в районную школу. Родители её почему-то надолго здесь задерживаются.
Но теперь-то и ей, и Коле здесь оставаться всего на один день. Все дачники уже заперли свои дома, заколотили окна, навесили на двери тяжёлые замки и разъехались. Но местных в деревне всё же почти столько же, сколько дачников, так что засыпать до весны деревня не собиралась. Только вот уезжать-то Коле в Питер, а Наташе – в Мурманск.
Калитка заскрипела. Наташка сапожком потопала по мёрзлой траве.
- Слышишь? – она подняла голову.
- Что? – не понял Коля.
- Как ксилофон. Ну неужели не слышишь?
В полном безветрии берёза роняла прихваченные морозом листья, и со звонким шелестом они падали в траву, не кружась – как металлические пластинки, и ложились – золото по серебру. И правда, странная мелодия, едва различимая, за гранью фантазии – была в этих звуках опадающих листьев.
Притихшие, ребята прошли по лужайке, где у огромной ивы сутулилась старая закопчённая банька. Вдоль тропинки рос густой орешник, давно уже вымахавший выше самых высоких вишен в саду. С него тоже падали листья, но звук был другим, сухим, похожим на чей-то шёпот. Над усеянным красными подвесками ягод кустом барбариса со старой сливы осыпался иней, и солнечные лучи зажигали в нём голубоватые искорки.
- Смотри! – мальчишка показал на куст барбариса.
- Ух ты! На сказку похоже, правда? – тихо сказала Наташа. Она подставила руку под этот искристый водопад, и несколько синеватых иголочек упало ей на ладонь.
Ярко-жёлтые листья звонко сыпались с молодого клёна, покрыв золотом всю лужайку вокруг. А когда налетел весёлый порыв ветра, стайка серовато-стальных листочков сорвалась с ивы и с задорным перезвоном унеслась к густому перелеску за баней, где громко шептались под ветром тёмно-красные и бурые осины.
Тропинка мимо бани вывела их на деревенскую улицу. На той стороне узкой, в две колеи, дорожки, по которой курчавился спорош и мелкая травка, стоял большой дом под шиферной крышей. В нём тоже не жили круглый год, уже в конце августа в доме заперли ставни и уехали куда-то на Север. Дом окружал большой участок, вдоль дальнего его края шёл сплошной частокол высоких, увешанных шишками, елей.
Что-то глухо стукнуло в стороне дома, потом ещё раз, и вдруг Наташка вскрикнула:
- Смотри, там синичка на крыльце!
Действительно, за частой рамой крыльца билась, растопырив крылья, растрёпанная синица, похожая издали на большую бабочку. Вот, попрыгав по подоконнику, она метнулась к стеклу и, ударившись, бессильным комочком упала на серые доски пола.
- Глупенькая! – прошептала Наташа, прижимаясь носом к стеклу, - а крыльцо заперто… Как она сюда попала?
Коля тоже попытался заглянуть внутрь.
- Там наверху, - наконец сказал он, - там где шифер… Видишь, есть щели. А обратно не может, не замечает, что ли?
Синица, распушив крылья, рывком взлетела и снова ударилась о стекло, за которым равнодушно сиял всеми красками день.
- Коль, а что можно сделать? – обернулась к нему Наташа, - она же тут пропадёт…
Мальчишка осмотрел раму. Она была приколочена не наглухо, то есть совсем не приколочена, просто вставлена в оконный проём и закреплена загнутыми гвоздями. Правда, в двух-трёх местах раму притягивали чёрные современные саморезы, как-то даже странно смотревшиеся на старом потемневшем дереве. Он нажал пальцем на гвоздь и тот, чуть поупрямившись, послушно отогнулся.
- А мы раму выставим сейчас, и её выпустим! Только вот как бы раму не разбить, а то папа меня точно убьёт…
- Сможешь?
- Ну конечно смогу! – Коля уже быстро отгибал другие гвозди.
- Может, со взрослыми? А то увидят деревенские, скажут ещё – в окно лазили…
- Да ну. Нужно будет, объясним. Зачем нам к кому-то в окно лазить?
Гвозди отогнулись все, а вот крепко вкрученные саморезы мальчишеским пальцам, конечно, не поддались.
- Нужно за отвёрткой сбегать, - с досадой выдохнул он.
- Я здесь подожду, - решила Наташа, - ей не так одиноко будет. Она же, наверно, понимает, что мы её выпустить пытаемся.
- Ладно, жди, я быстро! – Коля бегом бросился через улицу.
Ворвавшись в дом он, не разуваясь, кинулся к русской печке, на которую папа убрал уже ящик с инструментами, и начал лихорадочно копаться в нём.
- Колька, ты что там ищешь? – окликнул его из второй комнаты папа, - ты давай, заканчивай играть, сейчас мама молока от тёти Фроси принесёт и будем завтракать.
- Отвёртку, крестовую, - пропыхтел Коля. Отвёртка не находилась. – Пап, где она?
- В ящике была. Ты что собрался закручивать-то?
- Да не закручивать, а откручивать… А, нашёл! – выхватив из ящика отвёртку, мальчишка спрыгнул на скамейку и бросился вон, у крыльца чуть не сбив с ног вошедшую во двор с бидоном парного молока маму.
- Привет, мам, я сейчас! – он молнией промчался через двор, мимо звенящего орешника и осыпающегося клёна.
Наташа ждала, напряжённо вглядываясь в окно. Стёкла под солнцем бликовали, и забившуюся под лавку синицу было видно плохо.
- Ну что? – запыхавшийся Коля остановился рядом с ней.
- Ещё два раза об стекло ударилась. Она же так совсем разобьётся. И почему она не может через те щёлки вылезти? Залезла сама же… - голос Наташки звучал расстроенно.
- Не замечает. Она же не понимает, что стекло. Ну, как мотылёк… - саморезы подавались легко, и скоро рама наклонилась и мальчишке пришлось подставить руку, чтобы она не выпала. Синица, встревожено посверкивая бусинками глаз, выглядывала из-под лавки.
- Наташ, подержи, а то я не вытащу её один, - мальчишка начал вытаскивать тяжеленную раму из проёма. Вдвоём они осторожно опустили её и прислонили к стене дома.
Синица притаилась в углу.
- Видишь, ты свободна, вылетай, - Наташа махнула в пустом проёме рукой.
- Давай отойдём, - потянул её за рукав Коля, - может, она нас боится.
- Её выпускаешь, а она ещё и боится… Залезать на чужое крыльцо не боялась…
Они отошли к калитке и молча стали смотреть. Не прошло и минуты, как птичка затрещала крыльями и медленно, словно не веря в свободу, на мгновение даже зависнув перед открытой рамой, вылетела с крыльца. Села рядом, на поленницу у полуоблетевшего куста сирени, повертела головой – видно, ослабела за время своего заточения. И вдруг жёлто-серой искоркой метнулась вверх и скрылась среди бронзовой листвы стоящего у забора дуба.
Ребята посмотрели ей вслед. Потом Наташа счастливо засмеялась, и её смех слился со звонкими нотами падающих листьев и хрустальным звоном странно похожей на весеннюю капели.
Коля взглянул на Наташу. Она стояла вполоборота к солнцу, смотрела наверх, прищурившись, и солнечный луч ярко высветил выбившуюся из-под шапочки чёлку, так что она засветилась на фоне голубого неба, как фонарик.