Записки о странном

 

Пять историй XIX века. Из книги (мне, к несчастью, неизвестной) подаренной её автором  в позапрошлом веке в Нарве прабабушке г-жи Э. Л. С-кой. В апреле 1991 года Элеонора Львовна любезно предоставила отрывок.

   

I.

Доктор Вакуловский 


« Моя служба заставляет меня дежурить в госпитале. Однажды, в минувшую зиму, я только что улёгся спать, как вдруг стучит кто-то. Отворяю дверь, вижу, фельдшер. «Ваше благородие, в палате N такой-то, больной очень плох». «Хорошо, - сказал я, - сейчас иду». Подымаюсь по лестнице и вижу: стоит больной в халате, как живой. «Зачем не спишь?» - сказал я, и вдруг больного – как нет.

Прихожу в палату, а фельдшер говорит: «Сейчас успокоился». Прикладываю руку ко лбу – холодный; щупаю пульс – не бьётся; кладу руку на сердце – всё тихо… А больной – вылитое лицо того, что попался мне на встречу на лестнице. Я не передавал никому этого рассказа, только внёс его в свою записную книжку. Вернувшись в дежурную, я не мог тотчас же спать, а сел писать и написал статью по поводу рождения А. В. Жуковского, появившуюся потом в Русинской газете «Слово». Очевидно, мозг мой не был вовсе настроен к чему-либо фантастическому, о чём не замедлили бы начать говорить иные, если бы я вздумал рассказать им этот факт. Значит не галлюцинацией было то, что я увидел перед собою умершего больного… »




II.

" Господин Т.,


 старый холостяк, не верящий ни во что сверхъестественное, имел привычку каждый вечер перед сном гулять, иногда навещать любимого своего племянника и, если застанет его дома, то, просидевши у него до половины двенадцатого, никак не позже, возвращался домой, сопутствуемый племянником.

В одну из таких возвратных прогулок дядя, подходя к своему дому (жил он в нижнем этаже, на улицу), обратился к племяннику с замечанием: «Странно, что у меня в кабинете свет!» Племянник с удивлением заметил то же самое. Интересуясь этим, они заглянули в окно и что же увидели?

Сам дядя, в халате и ермолке, сидел за письменным столом, немного спустя встал, взял со стола свечу и ушёл за драпировку, разделявшую спальню от кабинета, потом завернул занавес и свеча потухла. Действительный дядя настолько испугался, что, несмотря на стремление племянника исследовать факт, заявил, что идёт ночевать к нему, и так настоятельно, что племяннику пришлось согласиться.

На другой день, рано утром, когда все ещё спали, лакей дяди, старик Василий, прибежал, спрашивая испуганно и торопливо у прислуги племянника, тут ли его барин? После утвердительного ответа он умолял как можно скорее доложить о его приходе. Когда его ввели в спальню, где спал дядя, Василий, заикаясь и путаясь,  сообщил, что потолок над кроватью барина провалился, и что Господь спас его от верной смерти. Все были поражены. Как это объяснить? "

19 января 1884 года.





III

Писатель В. И. Кельсиев


« Это было давно, когда я ещё учился в коммерческом училище. Я жил на квартире недалеко от училища, а отец мой с семейством жил на Васильевском острове. Он служил чиновником в таможне и занимал казённую квартиру около биржи. Занятый службою, он посещал меня редко. Однажды ночью, когда я ещё не ложился спать и читал какую-то книгу, бывши один в комнате, вижу: моя дверь отворилась и в комнату входит мой отец, бледный такой, печальный.

Я нисколько не удивился его приходу, объясняя оный естественною отцовскою заботливостью обо мне. Прямо подошёл ко мне и говорит: «Вася, я пришёл тебя благословить… живи хорошенько и не забывай Бога». Сказав это, он благословил меня как следует и скрылся, т. е. вышед в эту же дверь. Это посещение не произвело на меня никакого впечатления, как веешь обыкновенная, - отец часто приходил ко мне и так же скоро уходил.

Но каково же было моё удивление, когда немного спустя, после ухода моего отца, ко мне стучат в дверь (так как я заперся, чтобы ложиться спать). Отворив дверь, я увидел кучера, приехавшего за мною. Он мне сказал, что отец мой только что скончался. И действительно, как оказалось, он умер не более часа тому назад и именно почти в то самое время, когда я видел его у себя в комнате. Тут для меня стало всё ясно: благословлял меня отец, уже умерший. »





IV.


« Доктор,
после многочисленных визитов, сидел вечером несколько усталый в своём приёмном кабинете; когда пробила половина девятого, он подумал, что пора ему закончить приём и отдохнуть, и встал с своего кресла, чтобы запереть дверь, но в эту минуту она отворилась и в комнату вошла девочка, худенькая и бледная, с большим платком на голове, и так обратилась к моему другу: «Доктор, пожалуйста, навестите мою мать, - она очень больна».

 Доктор спросил у девочки её имя, имя матери и их адрес, на что та ответила ему совершенно внятно, и он подошёл к своему письменному столу, стоявшему в глубине кабинета, чтобы записать её слова. Записывая, ему пришло в голову,  идти к больной тотчас же, вместе с девочкой, но когда он отвернулся, чтобы сказать ей это, её уже не было в комнате. Быстро отворив двери, он вышел на подъезд, посмотрел во 
все стороны, девочки нигде не было. Немало удивлённый её быстрым исчезновением, он наскоро взял свою шляпу и палку и последовал за нею. Без труда нашёл он дом по данному адресу, и был введён к больной.

 - Я врач, - сказал он, - вы посылали за мной?

- Нет, не посылала, - ответила больная. Думая, что он ошибся адресом, доктор, читая в своей записи, спросил: так ли её имя? И получил утвердительный ответ.
 
- А есть ли у вас дочка такого-то имени? -  на этот вопрос больная ответила не тотчас же; на глазах её блеснула слеза, прежде чем она выговорила с заметным волнением.

- Нет, доктор, теперь нет. У меня была девочка, которую звали этим именем, но она умерла полтора часа тому назад.

- Умерла? Где умерла? – спросил доктор.

- Здесь, - отвечала мать.

- Где же лежит её тело?

- В соседней комнате.

Старшая дочь больной повела туда доктора, и он узнал в умершей ту девочку, которая приходила звать его к больной матери. »





V.

Эдмонд Горбни,
 в 1875
 главный судья высшего консульского суда в Китае и Японии.

 

«… Живя в Шанхае, имел обыкновение принимать у себя по вечерам газетных репортёров, приходивших для получения судебных приговоров, которые на другой день должны были появиться на страницах газет. Репортёры довольно аккуратно посещали с упомянутой целью, в особенности, г-н Х., бывший издателем одной вечерней газеты. Это был странный, молчаливый человек, очень мало говоривший о себе и, очевидно, много испытавший горя в своей жизни. Я с ним не был знаком иначе, как с газетным репортёром и других отношений к нему не имел.

В тот день, когда имел место необъяснимый случай, о котором хочу рассказать, в 1875 или в 1876 году, я ушёл в свой кабинет, час или два спустя после обеда и занялся перепискою судебных решений. В половину двенадцатого часа ночи я окончил свою работу, позвонил камердинера и передал ему пакет с переписанными приговорами для передачи репортёру, если бы он за ними пришёл.

 Не было ещё полуночи, когда я разделся и лёг в постель. Нужно заметить, что я сплю очень чутко, в противоположность жене моей, которая, напротив, спит очень крепко, так что бывает трудно разбудить её в первый период сна. Французская постель помещалась как раз напротив камина, на котором стояли часы. Газ вполне не потушался, но только уменьшался, так что во всякое время ночи, не вставая с постели, я имел возможность свободно различать время, когда просыпался и закуривал, по своему обыкновению, сигаретку.

Я уже успел заснуть, когда внезапно был разбужен стуком в дверях моего кабинета. Полагая, что стук произведён камердинером, который пришёл посмотреть, всё ли в порядке и уменьшен ли газ, я повернулся на другой бок с намерением снова уснуть. Но тут раздался снова стук, но уже в дверях моей спальни. Всё ещё полагая, что это камердинер, имеющий надобность передать что-нибудь мне, я сказал: «Войдите». Дверь отворилась, и к моему изумлению, вошёл г-н Х., репортёр.

Я приподнялся с постели и сказал: «Вы, вероятно, ошиблись дверью, решения переданы камердинеру, ступайте и получите их от него». Но вместо того, чтобы выйти, он приблизился ко мне и стал в ногах постели. «Господин Х., - сказал я, - вы забываетесь, будьте столь добры, выйдите отсюда, вы злоупотребляете моей любезностью!» Он был смертельно бледен, одет как обыкновенно и, очевидно, не был пьян.

 «Я знаю, - сказал он, - что моя настойчивость не извинительна, но, не найдя вас в кабинете, я решился идти сюда». Я начал терять терпение, но что-то было в наружности этого человека, что меня останавливало вскочить с постели и вытолкать его за дверь. Я отвечал спокойно: «Всё это, может быть, так, но в настоящую минуту прошу вас выйти». Но вместо того, он опёрся рукой о постель и тихо, как бы страдая, опустился на постель в ногах у меня. Я взглянул на часы, было двадцать минут второго.

Я опять повторил: «Камердинер получил решения в одиннадцать часов, спуститесь к нему и возьмите их». Он отвечал: «Простите меня, пожалуйста, но если бы вы знали все обстоятельства, вы бы не отказали мне в моей просьбе. Время не ждёт. Дайте мне сокращённое решение, и я запишу его в своей книжке». И с этими словами он из кармана вынимает свою репортёрскую книжку.

 Я отвечал: «Теперь не время, спуститесь с лестницы, отыщите камердинера и не расстраивайте меня, вы разбудите мою жену, иначе я принуждён буду силою выпроводить вас отсюда». Он сделал движение рукою. Я опять спросил: «Кто вас впустил?». «Никто», - ответил он. «Проклятие! - вскричал я. – Какого чёрта вам нужно от меня? Пьяны вы, что ли?».

 Он отвечал спокойно: «Нет, и никогда больше пьяным не буду. Но я прошу вас, сэр, дать мне ваши решения, так как времени остаётся немного». «Вы, кажется, очень мало беспокоитесь о моём времени, и это в последний раз, что я позволяю репортёру переступить порог моего дома». Он отвечал отрывисто: «Это в последний раз, что я вас вижу здесь, или в другом месте».

Опасаясь, чтобы эта сцена не разбудила моей жены и не испугала её, я в самых сокращённых выражениях продиктовал ему свои решения, которые он, казалось, стенографировал. Это продолжалось от двух до трёх минут.  Когда я кончил, он поднялся, поблагодарил меня, просил извинить за беспокойство, открыл дверь и вышел; я взглянул на часы, было ровно половина второго. В это время проснулась леди Горбни и, полагая, что она слышала наш разговор, я передал ей, что случилось. На другой день, одеваясь, я опять пересказал ей ночное приключение.

Я прибыл в суд за несколько минут до 10 часов. Пристав вошёл в мою комнату, подал мне судейскую одежду и сказал:
 
- Сэр, случилось печальное происшествие сегодня ночью. Бедный Х. был найден мёртвым в своей комнате.

- Боже мой! Возможно ли это! – воскликнул я. – Отчего и в какое время он умер?

- Кажется, что он поднялся в свою комнату по обыкновению в десять часов, чтобы работать для своей газеты. Около полуночи жена заходила к нему спросить, скоро ли он кончит и пойдёт спать, но он отвечал: «Мне остаётся только приготовить отчёт о судебных решениях, и я кончу». Однако в час с четвертью жена вторично зашла к нему и опять увидела его пишущим, а потому не пожелала ему мешать.

Через четверть часа она снова постучалась к нему и позвала через дверь. Не слыша ответа и полагая, что он задремал, сидя за работой, она приблизилась к нему, чтобы разбудить, и,  о ужас! – нашла его мёртвым. Его записная книжка, которую я принёс с собой, лежала на земле. Жена послала за доктором, который пришёл немного после двух часов и объявил, что смерть последовала около часа тому назад».

Я взглянул в записную книжку. В ней после обычного предисловия: «В высшем консульском суде главным судьёю Г. постановлены решения по следующим делам», - видны были стенографические письмена, которых я разобрать не мог.

Из двух расследований, произведённых одно у репортёра, другое у судьи, оказалось, что репортёр не выходил в эту ночь совсем из дому и если бы даже и вздумал выйти, - не мог попасть к судье, так как все двери, по обыкновению, были заперты. И теперь, как и тогда, я утверждаю, что я не спал и был в полном сознании... »







Рис. неизв.





( " Антология странных событий " )