Я ехала в санаторий. Едва автобус тронулся, соседка достала булочку. По автобусу пронёсся аромат свежевыпеченной сдобы. Все невольно повернулись в нашу сторону, а женщина, отломив половинку булочки, протянула её мне:
— Берите, берите, не отказывайтесь, — настаивала она. — С фронтовых лет не могу есть одна, если кто-то рядом.
Александра Ефремовна, как звали эту женщину, работала в санатории медсестрой. Более нежных и ласковых рук её пациенты не встречали. Через год судьба вновь столкнула меня с этой воистину сестрой милосердия. Она поделилась:
— У меня произошла удивительная встреча…
В этот санаторий для оздоровления приезжали ветераны войны. Однажды в столовой Александра Ефремовна обратила внимание, что из-за соседнего столика на неё в упор смотрит мужчина. День глядит, второй. Она не выдержала:
— Вы меня смущаете! — В ответ услышала неожиданный вопрос:
— Когда у вас день рождения?
— Зачем вам это?
— Для меня это очень важно!
— 22 апреля. — Неожиданно он вскочил, подбежал к медсестре и воскликнул:
— Так вы Шура! — А на другой день вручил Александре Ефремовне “Стихи спасённого”. И она вспомнила, как всё было…
Николай лежал на дне грязной воронки, не было сил поднять голову. То ли вспомнилось, то ли пригрезилось, что он просил у кого-то пить. Воды в его фляжке не осталось, а подняться он не мог.
В тот день их эскадрон производил разведку боем. Неожиданно с ужасным воем за спиной Николая упал снаряд. Другу оторвало ноги. Тот в бреду стонал, матерился и до полуночи упрашивал:
— Добей меня! Нет мочи терпеть эту боль!
— Мне легче выстрелить в себя, чем убить тебя, — отвечал обессиленный Николай. Он и сам страдал от жгучей боли: осколки были в почке и в ногах. Не было возможности даже вылить кровь из сапога.
Бой шёл всю ночь. Временами кромешная тьма сменялась ярким светом от разрыва снарядов. Порой казалось, что качается весь земной шар. Тело онемело от боли. В полночь друг затих. Николай упрекнул себя, что “пожалел” для товарища патрона. А самого вдруг одолела неясная тоска и огромное желание жить.
И в этот момент его щеки коснулась женская рука. Непонятно было, как слабая женщина смогла вытащить раненого бойца из воронки, которая чуть не стала могилой. Медсестра тащила Николая волоком, в её движениях чувствовалась сноровка. Молодой боец, ощущая неловкость за свою слабость, проклинал судьбу. В овраге он пришёл в себя. Медсестра протянула ему руку: “Шура”. В стороне один из бойцов произнёс:
— Запомни свой день спасения. Сегодня у Шуры день рожденья.
В госпиталях Николая лечили, зашивали раны. Было ему тогда семнадцать лет. Многого он ещё не понимал, но сердце тревожно билось при воспоминании об этой девушке. Долгие годы Николай пытался найти Шуру, но это было почти невозможно. Он знал только её имя и день рождения. Навеки запомнил лицо и добрейшую душу девушки, которая казалась ему милее всех на свете.
И вот прошло больше полувека. Сидя в столовой санатория, Николай Иванович в одной из женщин узнал свою спасительницу. Шура постарела, поседела, но всё те же брови, глаза и ресницы, которые навсегда запечатлелись в его благодарной памяти. От волнения Николай не мог вымолвить ни слова. Об этой минуте он мечтал всю жизнь, считая себя в неоплатном долгу перед этой женщиной. Убедившись, что это Шура, он попросил:
— Удели мне, сестричка, минуту внимания. — По-детски заплакал и крепко её обнял.
Долго просидели они в тот вечер, вспоминая прошлое. С детских лет Шура мечтала стать лётчицей, но война нарушила её планы. Александра добровольно пошла на фронт медсестрой. Много жизней спасла, нередко собственным телом прикрывая раненых. Однажды под обстрелом Шура выводила раненого с поля боя, вдруг упала, память отключилась, а из головы потекла кровь. В госпитале Шуру подлечили и сказали: “Навоевалась!”. Но она опять попросилась на фронт. Пешком прошла Польшу и Германию, дошла до Берлина. На ногах сапоги на два размера больше, на плече санитарная сумка и солдатский вещмешок.
Николай смотрел на постаревшую Шуру и восхищался:
— Какие женщины у нас в России!
В палате находилось шестеро ветеранов, позвали Шуру. Пили чай, но опьянели от воспоминаний. Николай Иванович попросил:
— Шура, спой нам, пожалуйста!
Александра Ефремовна запела вполголоса. Много раз исполняла она эти песни перед ранеными. Пела она о павших от шальных пуль, про фронтовые дороги… Сердцу было больно от этих песен, приходилось закусывать губы, чтобы сдержать эмоции. Пение Шуры задело за живое всех присутствующих. Им хотелось реветь, но мужчины редко плачут.