Не иначе, как ангел-хранитель оберегал меня всю войну. Получил три серьёзных ранения, не раз смотрел смерти в лицо и всё-таки вернулся живым! 28 января 1942 года мне исполнилось восемнадцать лет, а уже 15 февраля я был подо Ржевом. Нас, вчерашних пацанов, в собственной одежонке направили на фронт прямо из военкомата. Дали на троих противотанковое ружьё, быстро показали, как с ним обращаться — и в бой. 17 февраля мы приняли боевое крещение, а присягу только через месяц.
Я стал связистом, дежурил в боевом охранении в ста метрах от передовой. В небольшом окопе, залитом водой, я просидел с телефоном целые сутки. Замёрз, промокли ноги, хотелось есть. Наконец появился сменщик, которого ранило в руку. Я вытащил пулю, перевязал сослуживцу рану. Чтобы проверить, не следит ли за окопом снайпер, нацепил на шомпол свою шапку-кубанку, приподнял. Раздался выстрел. Ползти всё равно надо. Только двинулся по земле, над которой стоял серый туман, как в лицо брызнули комья земли от пролетевшей пули.
— Вторая моя! — подумал я, продолжая ползти, — но следующая пуля как ножом разрезала пополам фуфайку.
— Третья уж точно моя! — по ноге долбануло, словно колуном, раздробило голень. Пришлось ползти на четвереньках. На опушке леса бултыхнулся в окоп, полный воды; вытащил из вещмешка полотенце, замотал рану. Появились трое сослуживцев, искавших меня. Вытащили из окопа. В блиндаже каждый из сослуживцев отдал мне свои сто грамм в качестве народной анестезии, так как нога продолжала опухать... Санитары донесли до обстреливаемой просеки, дальше идти опасно. Один из санитаров быстро перебежал просеку и стал подтягивать носилки с помощью верёвки. Дотащил до середины, там носилки зацепились за корень.
— Там не убили, здесь добьют! — стучало в мозгу. Подбежал второй санитар, освободил носилки от корней. Вытащили с опасной просеки. Вечером меня переправили на другой берег Волги. Там ожидала телега, набитая сеном. Я мгновенно уснул и проспал до самого медсанбата. Раненые располагались в деревенских избах по 5—6 человек. В одной разместился и я на полу, устеленном соломой, сверху — плащ-палатка. Такое блаженство оказаться в тепле после ночёвок на снегу где-нибудь под сосной!
— Оставьте меня в Калинине, здесь мать, сёстры, будут меня кормить, скорее поправлюсь и на фронт, — попросил я, узнав, что меня собираются отправить в глубокий тыл. Поручили медсестре снять меня с поезда в Калинине.
Когда поднималось красное солнце, состав остановился на товарной станции Калинин. Поезд отправится через пять минут, а медсестры всё нет. Как только меня выгрузили, поезд тронулся. В госпиталь везли на закрытой машине, поэтому в палате, когда выдали костыли, первым делом подошёл к окну. С третьего этажа увидел площадь и понял, где находится госпиталь. За углом жила сестра. Известил о себе мать, она принесла поесть, хотя и без того кормили хорошо.
А через три дня был уже в Шуе Ивановской области. Здесь на завтрак давали овсяную кашу, на обед суп из овса, а ужинали опять овсянкой. К счастью, вскоре я оказался в магнитогорском госпитале. Рана продолжала гноиться, но я напросился на курсы военфельдшеров. На медкомиссию пришёл, преодолевая боль. В Златоусте на курсах кроме занятий в классе, два часа строевой подготовки. Рана лопнула. Я попал в батальон для выздоравливающих, оттуда попросился на фронт. Меня отправили в Тамбов, где формировался 50-й гаубичный артполк.
С этим полком я и оказался в Сталинграде. Вот где был кошмар! На Мамаевом кургане воины смотрели не в землю, а на небо, где “висели” самолеты. Бойцы научились постоянно прикидывать: если самолёт пролетел дальше, надо бежать вперёд; если не долетел, поворачивай обратно. Я стрелял по танкам прямой наводкой. Под Сталинградом не только встретили Новый год, но и отпраздновали переименование полка в гвардейский. Получил ранение в руку. Отправили в Сочинский госпиталь.
После выздоровления участвовал в генеральном наступлении по всему Крыму. Форсировали Сиваш. Когда отлив — воды мало, когда прилив — по самые плечи. Приказ наступать, а воды полно. Половину пути до другого берега прошли благополучно, ни единого выстрела с вражеской стороны. Только двинулись дальше, сильнейший обстрел из пулемёта. Я получил приказ уничтожить эту огневую точку. Легко сказать: воды по пояс, а противотанковое ружьё не пистолет. Но приказ есть приказ. Поставил ружьё на плечо сослуживца, прицелился, выстрелил. Пулемёт строчит. Ещё раз пальнул. Вражеский пулемёт замолчал. Продолжили наступление; с криками “Ура!” вышли на берег. В палатке налил себе кипятку, чтобы согреться. Налетели немецкие самолёты с бомбами. Кружка слетела со стола.
— Там не добили, здесь добьют! — Меня ранило. Отвезли на большую землю, наложили гипс. Опять попал в Сочинский госпиталь, оттуда на фронт. Всю Польшу прошел без единой царапины. Войну закончил в Бреслау…