Трудное детство

Александр Михайловъ
Из воспоминаний Марии Ивановны Лёлиной

Крестьянские дети с малых лет привычны к труду. А ребят в нашей деревушке Русская Гора было много. В каждом из шестидесяти домов — не меньше пяти детей. У моих родителей было семеро, я — самая младшая. Нашей семье грозило тогдашнее лихо — раскулачивание. От этой напасти спасла другая беда — сгорел дом. Построили баньку, в ней и жили. Беда не приходит одна. Сошёл с ума кот и покусал многих членов семьи. Запрыгнул он и в люльку, где лежала я, двухлетняя. Мама успела набросить на моё лицо решето, кот уселся сверху. Мне стало нечем дышать, я орала благим матом. Это я хорошо запомнила. От укусов бешеного кота умерли мои брат и сестра… Первое время после пожара наша семья жила впроголодь. Только перед войной стали жить лучше.
К четырнадцати годам я знала все крестьянские премудрости: умела косить, пахать, боронить, молотить… Начавшаяся война заставила заняться ещё одним делом. Меня и двух девочек помладше посадили в сельсовете принимать телефонограммы. Как-то позвонили из райвоенкомата, велели созвать всех призывников из соседних деревень. Я с одиннадцатилетней подругой направилась в первое из указанных сёл. Прохожая  женщина подсказала короткий путь, но посоветовала остерегаться злодеев, которые нападают на девушек. Едва мы подошли к лесу, оттуда выскочили три мужика. Мы припустили, что было сил, благо в школе успешно занимались бегом. Когда добрались до соседней деревни, перед нами возникла огромная стена, блестящая, словно золотая. За ней слышались крики, ржанье лошадей. Страшно идти сквозь непонятное препятствие, но ещё ужаснее другое: не соберёшь призывников, осудят, невзирая на малый возраст. Я решилась.
— Закроем глаза и пойдём.
Прошли метров пять, потом увидели людей. Стена оказалась пылью, отражавшей солнечные лучи. К вечеру вернулись в родную деревню, помылись, поели, а потом пошли по другим селам созывать будущих солдат.
Недалеко от села строили аэродром. За мной закрепили пятерых лошадей. Я с восьми утра до десяти вечера без перерыва возила песок на своеобразном поезде из пяти телег. После завершения строительства к аэродрому стали проводить дорогу. Дети укладывали камни и глину, выкапывая их из огромной ямы. Был двухчасовой перерыв, во время которого я прибегала домой. Отец на работе, мама-сердечница в больнице. Большое хозяйство целиком лежало на моих хрупких плечах. Иной раз на сон оставалось часа два.
В наш дом поселили военных с аэродрома. Я перемыла все полы, набила матрасы ржаной соломой, а наволочки душистым сеном. Собрала тулупы и дерюжки, чтобы служивым было чем укрыться. Перед войной отец купил в городе 75 килограммов соли и много спичек. В доме было несколько керосиновых ламп. Я предложила постояльцам:
— Принесёте бензин, будет светло. — Авиационные техники отговаривали меня от опасной затеи, но я настояла на своём. Почистила стекло лампы, в бензин положила соль. Едва зажгла спичку, техники разбежались, ожидая взрыва, но всё обошлось. Голь на выдумки хитра: я не раз видела, что так зажигали лампы мои односельчане.
Однажды постояльцы притащили мешок муки и обратились к моему отцу:
— Хозяин, нам выдали сухой паёк, надо бы хлеб испечь. — Немногословный папа кивнул на меня и ушёл на работу.
— Разве может ребёнок печь хлеб?! — удивились военные. Я была не по возрасту маленького роста.
Просеяла муку, поставила квашню. Попросила радистов наколоть дров. Суковатая берёза поддавалась туго, постояльцы только испортили чурки.
— Придётся мне самой.
— Да разве ты сможешь, если мы, мужики, не справились.
У меня был свой метод: надколю, вставлю клинышки и по очереди бью топором. Расколола ровненько, словно пилой. Пока заготавливала дрова, тесто поднялось. Сунула в печь и побежала строить дорогу. К обеду душистый хлеб был готов.
— Какой вкусный! Ты просто маленькая хозяйка большого дома!
В благодарность постояльцы притащили мне патефон и пластинку, которую я непрерывно крутила, время от времени аккуратно затачивая на бруске единственную патефонную иглу. В избе гремело:  “На Кавказе есть гора, самая большая…”.
Однажды меня попросили постирать бельё на двадцать человек. Дали всего один кусок мыла, много ли им настираешь. Я просеяла золу, выстирала бельё в щёлоке, а затем прополоскала на речке. Сушить развесила на чердаке. Все колодцы были вычерпаны, так как в селе стояло много военных и их лошадей. Воду приходилось брать из реки. На санках возила две огромные кадушки, наполненные водой.
Дорога продвигалась, на работу приходилось бегать всё дальше. Однажды у самодельного сапога оторвалась подошва. Я хотела привязать её веревочкой, чтобы снег не попал, но офицер, следивший за строительством дороги, не разрешил:
— Некогда, надо нести носилки. — Я простудилась, поднялась высокая температура. Так что мама вернулась из больницы вовремя. Именно тогда в доме появилась странная гостья.
Меня сразу удивило: зима, а поверх платья странницы ничего не наброшено. Одета незнакомка была во всё чёрное, из-под платка видны только глаза. Приглядевшись, я обратила внимание на кирзовые сапоги большого размера и огромные мужские руки. Женщина обратилась к моей маме:
— Матка, ам-ам. — Мама подала хлеб, помидоры, огурцы.
— Гут! Спирво мне надо, где Спирво?
Я вывела непрошеного гостя во двор, показала дорогу и сразу побежала к радистам-постояльцам.
 — Это не женщина, это шпион! Он хочет разведать Спировский аэродром. Бегите скорее в штаб! — Вскоре лазутчика поймали.
После освобождения Калинина военные постояльцы покинули наш дом. В село пришли повестки с требованием каждому жителю напилить по 150 кубометров леса для сооружения дотов, дзотов и землянок. Снега в лесу намело до трёх метров, но надо выполнять приказ. Я работала в паре с двоюродной сестрой. Мы пилили как заправские лесорубы, заготавливали до 22 кубометров в день.  Ещё дошкольницей я ходила с отцом за дровами. Теперь этот опыт пригодился. Мы сами грузили лес на платформы. Однажды начался вражеский налёт, погибло много людей и лошадей. Разбомбило санитарный поезд, оттуда слышались стоны и крики о помощи, но дежурный не разрешил подойти к раненым.
— Надо скорее погрузить лес и уезжать, иначе от нас живого места не останется.
На следующий год норму увеличили до 200 кубометров. Мне приходилось заготавливать 600 — не только за себя, но и за работающего отца и больную маму. Как-то десятник дядя Сёма, трое детей которого тоже трудились в лесу, заплакал:
— Жалко мне вас, ребятишки! Вы голодные и холодные, а вам всё приходится самим делать.
В моей памяти навсегда запечатлелась картина: я иду за плугом, в который впряжено сорок детей, так как лошадей не хватало. Мне и моим ровесникам обидно, что сейчас мы оказались у разбитого корыта, а плодами нашего многолетнего труда воспользовалась горстка людей, утопающих в роскоши.

Маша Лёлина - третья справа во втором ряду.