В истории любой семьи как небо в капле воды, отражается история страны, а, подчас, и мира. Скажем, моя бабушка училась в Кронштадской гимназии в те годы, когда Закон Божий там преподавал отец Иоанн, впоследствии знаменитый Иоанн Кронштадский. Я уже рассказывала о некоторых «ветках» моего родословного древа. Оно пустило свои корни и за рубежом.
Из США ко мне приехала погостить двоюродная сестра Ксения, Ксана. Она отлично знает русский язык, правда, обучалась по старой орфографии, поэтому, когда в Америке появились советские книги, их тексты воспринимались как неграмотные.
Как получилось, что мы живём на разных континентах? Наши матери — родные сёстры: Евгения Дмитриевна и Анна Дмитриевна Младенцевы. Женя училась в Екатерининском институте благородных девиц в Петрограде, Аня — в Смольном. Приняли сестёр в элитные заведения за заслуги отца — Дмитрия Михайловича Младенцева, полковника русской армии, участника боёв у Порт-Артура.
В 1916 году Аню отправили на три месяца в Крым поправить слабое здоровье и подкрепиться, так как в Петрограде начинался голод. Революция, затем гражданская война. Фронт оторвал пятнадцатилетнюю девочку от родных. Аню и ещё десять «благородных девиц» перевели в Харьковский институт, вместе с которым они эвакуировались в Болгарию, а затем Югославию. Король Александр, выпускник петербургского пажеского корпуса, предоставлял льготы эмигрантам, включая свободное образование в университете. Так русская девушка попала в Загребский университет на медицинский факультет. Анна писала родным до тридцатых годов, затем связь оборвалась. Она пыталась разыскать семью через Красный Крест, но Советский Союз не был его членом. Анна не знала, что родители в тридцатые годы умерли, а сестра Евгения перед самой войной вышла замуж и переехала в Калинин. После смерти вождя Евгения Дмитриевна написала письмо в Загребскую больницу. Из Загреба пришла небольшая открытка за подписью Мартынова, в которой сообщалось, что Анна Дмитриевна Грудзинская проживает в Нью-Йорке. Евгения Дмитриевна написала туда. Сначала пришла маленькая весточка, а после второго послания пришло большое подробное письмо от Анны. Письма, фотографии, посылки. Связь с сестрой восстановилась, но встретиться им так и не довелось. Уже после смерти Евгении Дмитриевны, у меня, её дочери, установили в доме телефон. Однажды раздался нежданный звонок из США. Я стала регулярно беседовать по телефону со своей тётей Аней и её дочерью Ксаной. После смерти Анны Дмитриевны мы с Ксаной продолжали общение. В 1993 году Ксения Александровна на несколько дней приехала с мужем в Петербург. Туда поспешила и я с дочкой, названной в честь Ксаны. Мы сразу узнали и признали друг друга. Пять дней носились по Петербургу и окрестностям, а пять ночей напролёт разговаривали. Два года назад Ксения Александровна посетила наше село. Здесь мы окончательно нашли полное взаимопонимание, поняли, что родные не только по крови, но и по духу. И вот новая встреча...
Родители Ксаны познакомились в Загребе. Её отец Александр Сергеевич Грудзинский был белым русским офицером. В Югославии он работал чертёжником. Поженились, в Загребе и появилась на свет Ксения. Матери, как начинающему врачу, дали практику в селе. Об этом периоде жизни у Ксаны остались самые радостные воспоминания, но потом в провинции началась междоусобная война между монархистами и коммунистами. Семье пришлось бежать на север от Белграда...
Война подходила к концу: немцы отступали, красные приближались. Грудзинские опять ощутили себя между двух зол. Немцам не хватало врачей, поэтому угнали в Германию и Анну. Семья оказалась в одном из рабочих лагерей. Мать Ксении старалась помогать собратьям по несчастью, её очень любили. Американцы пришли и ушли. В лагере появился красный флаг. Комиссар обрадовал:
— Докторша, мы тебя очень любим, ты нам помогала, завтра поедем домой. Ты, как важная персона, поедешь со мной в кабине.
Той же ночью Грудзинские ушли на запад. Как сотни тысяч других людей помыкались по Германии, пока не оказались рядом с Франкфуртом. Немцам они были не нужны, так как напоминали о постыдном прошлом. Оказаться в лагере перемещённых лиц было страшно, американцы насильно выдавали русских людей Советам. Год болтались по Германии. Надо было что-то предпринимать. К тому времени союзники уже кое-что поняли... Семья оказалась в лагере под Мюнхеном, где провела три года. Там умер отец. В 1949 году Анна Дмитриевна и Ксения попали в США, где их радушно приняли, но каждый эмигрант должен иметь трудовой контракт, чтобы не висеть на шее у государства. Ксана с матерью попали в Колорадо к богатым людям, которые их нещадно эксплуатировали. Вернулись бы в Европу, но это было невозможно. Мир не без добрых людей. Связались по почте с друзьями, которые помогли через три месяца перебраться на восточное побережье. Мать устроилась сиделкой в «старческий дом», а по ночам учила медицину заново, ведь за эти годы наука ушла вперёд. Дамы-патронессы разыскивали и устраивали в интернаты способную молодежь, чтобы в дальнейшем та могла учиться в университете…
Когда Ксана поднялась по лестнице интерната, у неё раскрылся чемоданчик; всё его скромное содержимое выпало. Глянув вслед за упавшим вниз бельём, она увидела паренька, который, растянув в руках лифчик, весело улыбнулся Ксении, а затем представился:
— Ульдис Цирулис.
Анна Дмитриевна устроилась городским врачом в Нью-Йорке, встали на ноги. Ксения закончила университет. Вышла замуж за Ульдиса. Мать мужа — вдова известного литовского художника. Ульдис понимает русскую речь, но не говорит — свежо в памяти насильственное обучение языку...
Недавно Цирулисы отметили золотую свадьбу, значит, сумели найти общий язык, точнее три языка. Супруги общаются на английском; свекровь с внуками на литовском; Анна Дмитриевна с дочерью и внуками разговаривала по-русски. Так что дети Цирулисов с детства владеют тремя языками. Жалели одноклассников: «Бедные, они знают только один язык». Когда сыну было четыре года, его приятели просили Цирулисов усыновить их, ведь тогда они тоже смогут дважды отмечать Рождество и именины.
— А что скажут ваши мамы?!
— Об этом мы не подумали.
Сын Цирулисов женат на симпатичной турчанке, перешедшей в православие. Детей у них нет, зато есть шесть котов.
Дочь разошлась с мужем-англичанином, но подарила Ксении и Ульдису внука и внучку. Последнюю зовут Катей, как и мою внучку.
Анна Дмитриевна почти никогда не рассказывала дочери о прошлом, слишком тяжело было вспоминать о разлуке с близкими. А однажды, когда Цирулисы жили около Нью-Йорка, позвонила дочери:
— Приезжай!
Ксения застала бледную растерянную мать, держащую в руках открытку.
— Читай! Я не могу решить, что делать, не могу поверить, что это сестра написала. Это как воскрешение из мёртвых.
Ксения позвонила мужу:
— Бросай всё и приезжай! Мать сама не своя.
Примчавшийся Ульдис посоветовал написать короткое письмо, чтобы удостовериться, что это действительно тётя Женя. Про Мартынова, который сообщил российской сестре американский адрес, Ксана рассказывала:
— Дедушку Мартынова знал весь Загреб. Это был чудесный человек. Он был сродни нашей бабушке, ведь её мать — урождённая Мартынова, кстати, в родстве с тем самым, что дрался на дуэли с Лермонтовым.
Так вот в нашей семье переплелись самые различные исторические события. Не менее интересна родословная отца Ксении Александровны. Дедом по отцовской линии был Сергей Цезарьевич Грудзинский. Когда великий князь Константин Павлович был наместником в Варшаве, он познакомился с Иоанной Гржимайло-Грудзинской. Великий князь развёлся и женился морганатическим браком на Иоанне, ставшей графиней Лович. В одном из польских восстаний были замешаны её родственники. Брата помиловали, племянника повесили, а двух его сыновей Альфонса и Цезаря отправили учиться в кадетские корпуса. Ксения как-то посетовала:
— Наш с тобой дед Дмитрий Михайлович Младенцев служил на Дальнем Востоке, а мои бабушка с дедушкой по отцовской линии как раз в то время жили в Хабаровске, там и отец родился. Жаль, что они не встретились.
На снимке - Ксения Александровна Цирулис