По всей широкой Руси – Святки, и Крутоярово праз-
днует. День прибывает, ночь отступает. Бог – на радос-
тях от рождения сына – выпустил с того света души умер-
ших, а из ада – нечистую силу. Амнистия. И получается,
что, с одной стороны, вечера – святые, даже работы за-
прещены, а с другой стороны – страшные вечера: имен-
но с заходом солнца активизируется нечисть. Потому и
принимает православный люд каждого гостя, терпит вы-
ходки ряженых колядовщиков: душа умершего в любом
обличье может явиться.
Самое время воспользоваться помощью нечистой
силы – потому и гадают.
Святые «страшные вечера»...
На другой день после Рождества зашла Аграфена к
соседке Евдокии Клюкиной. Евдокии – пирог, детям – по
прянику, привезёнными Гаврилой... Посидели, поохали,
попрощались. А вечером, завязав в узелок пироги, блины,
гречневую кашу и водку, отправились Погореловы к баб-
ке-повитухе, принимавшей всю Погореловскую поросль,
кроме Катерины.
Так был отмечен день повивальных бабок и рожениц.
На Стефана (9 января) бросил Гаврила Погорелов се-
ребряный рубль в бадью с водой и напоил Орлика: от пор-
чи и покушения нечистой силы. Проверил: висит ли на
потолочной балке сарая убитая летом сорока (дворовой её
терпеть не может). Висит. Значит, и от шалостей домово-
го-дворового сбережён конь.
Подошёл день мученицы Анисьи, и Погореловы зако-
лоли борова: завтра Васильев вечер, канун Нового года.
Весь день до поздней ночи делали домашнюю колбасу,
солили сало, топили жир, варили холодцы. Стало ясно:
одного кабанчика для свадьбы мало, придётся ещё одного
колоть, да пару барашков.
Крутояровская ребятня наслаждалась мягкими, лёг-
кого морозца днями, а молодёжь бездельем и празднос-
тью: посиделки гудели до полуночи и дольше.
Подружки Катерины до самого Нового года были за-
няты своими делами: гадали напропалую, по три-четы-
ре гадания за сутки. Приходили редко. А уж если появ-
лялись у Катерины, то были взволнованы какой-нибудь
страшной историей.
– Пошла Антонина в овин, – рассказывает одна, – пос-
ле полуночи. Как и положено, крест сняла, пояс. И спи-
ною – до самого входа. Подняла юбки, да и выставилась
задом в дверь. Темно – хоть глаз коли. Ждёт: мохнатой
лапой погладит овинник или голой. А он как пнёт её! Она
и зарылась в снег. Кричит благим матом. Услыхали, при-
тащили её. Вот такой синячище здесь! – Девушка хлопала
себя по заду.
– Так, может, Антонина в дверь не попала? – засомне-
валась Катерина. – Ударилась о косяк.
– Что ты! Там же во какой вход. Нет. Овинник.
Другая – руку сунула в банное окошко, тоже ждала
поглаживания: мохнатой лапой – богатый жених будет,
голой – бедный. А банник пальцы её железами схватил.
И в доказательство девушка показывала пальцы правой
руки: в синяках и ссадинах.
Такие ночные походы в баню или овин совершали
только самые решительные или отчаянные. Верхом сме-
лости считалось отгрызть ночью щепочку от саней суже-
ного, или же (опять же ночью) достать со дна реки через
прорубь камешек. А уж баня или овин – нет, не для всех.
Большинство же бросали через ворота башмачки и вален-
ки, гадали с петухом и курицей, лили воск, всматрива-
лись в зеркало перед горящей свечой.
В Васильев вечер собралась вся семья Погореловых.
Помолились. Гаврила поднял противень с жареной сви-
ниной:
– Боже, дай чтобы свиночки поросились, овечки яг-
нились, коровушки телились!
После трапезы предложил Гаврила отнести кости сви-
ньям и собаке. Младшие Погореловы заёрзали на лавке:
страшно. Но Данька всё-таки встал.
– Вместе пойдём, – сказал отец. – Накинь что-нибудь.
Небо очищалось от туч, сверкали колючие звёзды,
крепчал мороз. Голоса шумных колядовщиков далеко
были слышны в морозном воздухе.
– Сейчас и к нам придут, – Данька, справившись со
страхом, раздал кости и, подрагивая от холода, стоял ря-
дом с отцом.
– Да уж, не обойдут!
Не обошли. Заявились. Но если в Рождественский
сочельник приходили ряженые парни, то на Васильев ве-
чер – подростки с зерном.
– Сею, сею, посеваю, с Новым годом поздравляю!
Разбросали зерно по всей избе и, получив угощение,
отправились дальше. Данька и Даша увязались за ними.
А на Новый год пришли Кулыгины: Кузьма с Клавдией
и Егор – жених. Сидели за столом как родные, а Егор – рядом
с Катериной. Перед прощанием подтвердили окончательное
решение: на Ивана Предтечу – свадьба, на Емельяна, 21 ян-
варя – венчание и «княжий стол» у Кулыгиных.
На Сильверстра, сразу после Нового года, собрался
было Гаврила заняться курятником: почистить, окурить
дымом можжевельника, подправить над шестами «курино-
го бога» – чёрный камень с дырой. Пантелей остановил его.
– Нельзя на святки работать.
– Какая это работа? – возразил Гаврила. – Так, потеха.
– Не бери греха.
– Если не сегодня, то когда же? Куриный праздник.
Именно этот день стоял в крестьянском календаре
как «куриный праздник», и его некуда было перенести.
И в нарушение святочных запретов крестьяне исполняли
этот полуязыческий обычай.
– Ладно, – решил Пантелей, – возьму грех на себя.
Прости меня, Господи.
Но на следующий день, на Малахия, Гаврила снова
вынужден был грешить: колол второго борова и бараш-
ков. А значит, и всей семье задал работу: нужно всё ус-
петь до свадьбы. Аграфена хотя и колотилась весь день
как мутовка в сметане, вечером пошепталась с домовым:
«Дедушка домовой, пои скотинушку. Пои да корми, да
гладко води». Поставила в хлеву миску с мясом и хлебом:
пусть защищает от ведьмы. На Малахия ведьмы злы и
«задаивают» коров.
А в канун Богоявления отправилась Аграфена к ве-
черней службе в церковь, взяла с собой большой кувшин
и две свечи, перевязанные лентой. Не забыла и о Евдокии
Клюкиной, взялась освятить и её три свечи. Евдокии скоро
рожать, а крещенские свечи роженицам пособляют. Сама
же Евдокия в церковь не пошла: тяжёлая. А там – сомнут
бабы: каждая стремится почерпнуть первой святой воды
из ушата. Первая вода – «святее» остальной.
Дома Погореловы обрызгали принесённой водой ско-
тину, двери, притолоки – от порчи и дурного глаза. Сами
сделали по глотку из кувшина. А Катерину ещё и окропи-
ли. Не повредит, она на особом положении – невеста.
– Благодарствую, матушка, спасибо, батюшко, – как-
то чужо, неестественно произнесла Катерина. Будто оби-
жена была, не смела перечить – она уже играла свою роль
невесты на девичнике, покорной и несчастной, которую
отдавали «на чужую сторону».
Заканчивался второй день девичника. Оставалось
ещё два.