Глава 20. Извечная горская жизнь

      
         Это обсуждение было не единственным. Путешествие ожидалось столь сложным, что обсуждать и даже изменять маршрут приходилось много раз.
Последуем за ними!
         Сначала дорога тянулась вдоль правого берега Яраксу. Поднявшись на высоты Жунд-баха, в Земле Анк, недалеко от реки Ахты, на левом берегу они заметили две сотни донских казаков, направлявшихся к крепости Внезапной, для конвоирования. В полдень они въехали в небольшую долину, заросшую колючим кустарником, и остановились, чтобы дать отдохнуть лошадям. Расселись на траве и стали завтракать. Полковник, переодетый в черкеску и прочие горские атрибуты одежды, стал более доступен и даже весел, словно вместе с одеждой с него сняли и погоны, отправив со службы на отдых.
        Несколько дней никаких опасных происшествий – словно они выехали на загородную прогулку где-нибудь в районе Подмосковья – разве что окружающая природа, да сложности передвижения по плохим дорогам мешали им наслаждаться.
         Дорога иногда практически исчезала, и им приходилось ехать по пересохшему руслу, трясясь на невероятных камнях и естественных плитах. Только местные, специально сделанные колеса выдерживают такое. Кручи и повороты, спуски и перевалы – остановки для отдыха.
        Они видели чеченские пикеты возле леса, доходившего до берегов реки. Между ними поднимались столбы дыма, и полковник понял, что это передается знак тревоги.
        В одном месте их обогнал казачий разъезд, который сообщил им об очередном нападении горцев: они убили одного казака и угнали двух лошадей.
        Все это не мешало думать о цели их путешествия и не мешало разговаривать. В дороге ведь во все века происходили самые откровенные разговоры и самое любезное отношение друг к другу.
         Вечером они оставили русло и въехали в лес, что на левом берегу. В десять часов во мраке показалось несколько огней – это были огни аула, в котором находилась и русская крепость.
        Дома этого аула были каменные, в два и три этажа – нижний для лошадей и рогатого скота, следующий для хозяина, а прочие сдаются внаем.
        Главная улица была полна народу. Лазутчик известил, что какие-то русские приближаются к аулу и все были на ногах. Им навстречу выехал большой отряд казаков-конвоиров. "Гяур! Гяур! – услышали они со всех сторон. Женщину в коляске - словно не замечали. 
        Полковника же, видимо, узнали – никакая черкеска не помогла его маскараду. Казаки оттесняли горцев, к коляске подъехал комендант с саблей наголо, обвешанный ружьями и пистолетами и проводил их до самой крепости.
        Он при этом что-то кричал на горском языке и чечены на несколько минут затихали.
        В крепости он объяснил, что их приезд очень опасен в связи с тем, что он сам ранен, что чечены ожидают карательный отряд за убитого казака и уверены, что полковник приехал командовать этим отрядом.
           - Придется успокаивать этих горцев, чтобы они не ворвались в крепость, и не похитили вас – нервно усмехаясь и, передергиваясь от тика, говорил комендант - лошадей я вам дать не могу.             Вас, до следующей станции, непременно уничтожат или возьмут в плен. Надо ждать подкрепления из станицы. Располагайтесь пока в моем доме. Курьера я уже послал. Среди ваших людей нет врача?
              В доме коменданта, кроме жены, оказалось шестеро или семеро детей, трое из них малолетних, один – грудной, старуха-тетка, несколько служанок, священник и даже гувернантка-француженка. Мальчики были уже вооружены по-взрослому. Даже двухлетний имел большой кинжал, острый как бритва, и родители ничуть не опасались, что он сам им порежется.
            Старшие мальчики смотрели на полковника с восторгом и рвались показать ему свое боевое умение.
           Казаки расположились вокруг дома, даже не слезая с коней. Лошадь полковника поставили под самое окно, так, чтобы он мог в любой момент вскочить на нее, в случае опасности. Казаки разложили костры и громко переговаривались, никак не успокаиваясь. Наконец, вроде стало стихать и на улицах.
          Комендант и полковник не ложились. Леопольд и Дмитрий присоединились к женщинам, успокаивая их и помогая Теофилии лечить…
          Когда на улице совсем стихло, в доме наступила гнетущая тишина. Никто не мог лечь спать. Тогда Теофилия попросила священника начать общую молитву и все, с особенным чувством, присоединились к нему.
          "Если вера не всегда спасает, то всегда утешает. Все поняли: как мало требуется времени, чтобы все переменилось? Кажется, только-только все были в полной безопасности!…
        «Опасность – странная вещь. Почему она имеет такую страшную притягательную силу?» – вспомнил, прочитанное когда-то, Константин.
          После молитвы, полковник подошел к Теофилии. Ее глаза были насторожены и ждали его слов.
         - Слов нет, - ответил полковник на ее взгляд – я не любезен. Но я верю в провидение. Я не могу позволить своему отцу, кто бы он ни был, оказаться обманутым.
          Он оглядел комнату, полную детей и женщин.
       - Я никогда не предполагал, что может случиться так: что я окажусь так близко к смерти, в таком, почти семейном, кругу: среди детей и женщин. Это - гораздо тяжелее, чем - среди солдат.  Но провидение нельзя обмануть. Если оно так настойчиво, то, я надеюсь, что оно не шутит? Вы его слышите? Что оно говорит Вам?
        Теофилия даже не наклонила головы, чтобы скрыть слезы. Не бросилась ему на шею. Не произнесла ни одного нежного слова.
      - Если останусь жива – сказала она одними губами - Если останусь жива, то расскажу детям о самом любезном мужчине. Предложить мне надеяться на Провидение – подтвердить мою многолетнюю уверенность в том, что "Его нельзя обмануть"- именно сейчас, перед этим ужасом…мог только истинно любезный мужчина".
            Неизвестная ему с детских лет, нежность переполняла его. С какой бережностью он поцеловал ее руку! Казалось, что ему хотелось опуститься на колени и поцеловать край ее дорожного платья. Или обнять ее туфли и прижаться к ним. Он ощутил, что разорвет весь мир на куски, если этот мир попробует уничтожить ее.
           Уверенность его в своей непобедимости и десятикратной силе придала ему такую энергию, что в голове родился удивительный план. Он отошел, отыскал глазами адъютанта, подозвал его и начал что-то шепотом говорить. Адъютант все более удивлялся и даже начал улыбаться. Потом, быстро ушел к раненому коменданту, что-то пересказал ему и - вышел к казакам.
          Казаки, через несколько времени, вновь подняли под окнами такой шум и топот, что, казалось, что их прибавилось вчетверо. Каждый громыхал саблей, заставлял храпеть коня, били по камням подковы лошадей, даже раздавались пистолетные выстрелы. Казаки веселились вовсю. Поскакали по ближним улицам и вернулись назад – словно и не было никакого ожидания нападения. И - так они проделывали много раз.
          В доме коменданта зажгли все свечи. Адъютант откуда-то из аула привел музыкантов и даже танцовщиц, вернее танцовщицу и мальчика. Брата и сестру. В доме начались танцы в их исполнении.
          Все это сопровождалось полным и мрачным молчанием тех, кому грозила ужасная судьба – оказаться пленниками горцев. Каждый из них знал очень хорошо – что это такое! - Но ни у кого не началось истерики.   
          Дети смотрели на все широко раскрытыми, красивыми до невозможности, глазами. Только у старухи, против воли, подергивались тонкие губы. Ей-то и надеяться было не на что – ее бы убили в самом начале. А жалеть было столь многое!
          Так прошло часа два. Горцы молчали. Полковник время от времени подходил к окну, выходящему на восток, и как-то злобно смотрел на все еще темное небо.
         Все устали. Казаки под окнами тоже стали меньше шуметь. Родилась надежда, что эту ночь удастся пережить. Только музыка, нежная восточная музыка, невидимо связывала эти два мира людей, так нелепо и бесконечно, враждующих.
         Полковник подозвал к себе мальчика-танцора и заговорил с ним по-чеченски.
       Мальчик ответил тоже по-чеченски, что "он лезгин, что ему приходится говорить на нескольких наречиях, потому что его приглашают в разные аулы".
       Тогда они перешли на русский:
     - Что ты слышал на улице, перед тем, как тебя пригласили сюда?- спросил полковник.
       Мальчик молчал. На лице его был страх.
     - У тебя есть отец или осталась только мать?
            - У меня нет и матери. Ее убили из мести. И отец, боясь мести, ушел из аула, он служит у грузинского князя в охране. Только не рассказывайте этого никому в ауле, а то и меня убьют.
           - Что бы ты хотел получить от меня?- спросил полковник.
           - Пистолет – сказал мальчик, завистливо глядя на инкрустированный пистолет полковника.
           - Получишь, если сбегаешь в аул и скажешь им то, чему я тебя научу.
             Полковник наклонился к мальчику и что-то долго говорил ему на ухо. Мальчик кивнул согласно.
          - А ко мне вернешься, и я отпущу твою старшую сестру. Но, если будешь врагом и лазутчиком – берегись!
          - Я не абрек – горделиво произнес мальчик. Я не хочу умереть. Я хочу танцевать и быть великим танцором. Я слышал, что есть в Тифлисе театр?
         - Я отвезу тебя туда, если мы все останемся живы.
           Глаза мальчика загорелись горным пламенем: – Я буду тебе кунаком! Меня зовут Махмуд Эсамбаев – запомни! – мальчик легко и незаметно перелетел через подоконник, скользнул по галерее и - исчез в саду.
          Полковник подошел к Теофилии.
        - Видимо, горцы проявляют нерешительность. Хорошо ли это? Не нападут ли они на нас утром? Что подсказывает ваш опыт?
        - Разве мой опыт богаче вашего? Полноте, полковник! Я увидела, как вы хорошо воевали,- словно в зеркале. И какой вы стратег! - она помолчала - В моем понимании – они дома. И в собственном доме им труднее воевать. Они охотнее воюют вне его. Куда же им возвращаться после боя, как не в свой дом? Вы не дали им собраться с силами – когда послали казаков патрулировать улицы. Потом они, видимо, успокоились от нашего праздничного шума. А боялись они, я думаю - нас. Боялись, а не желали напасть. Так что, ваша стратегия оказалась правильной.               
           Странно, что, вначале, мы все так перепугались. Какая-то угроза носилась в воздухе… Но вы не поддались страху и - рассеяли ее. Утром увидим, что вокруг творилось? Не думаю, что все так и обойдется. Этот кавказский ужас имеет свою заразную страсть. Один раз, заразившись этим ужасом - так и хочется еще раз взглянуть ему в глаза.
           Вот и рождаются в каждом поколении эти бессмысленные абреки, эти отчаянные лазутчики, а уж эти языческие местные обычаи: вывешивать на двери домов руки врагов…Бррр.. Так холодно на душе от этого бескультурья и жестокости. Словно, попала в те далекие годы, когда была совсем мала и только читала об этом.
             - Я выйду к казакам – сказал полковник – а вы попробуйте отдохнуть.
            - Нет. Позвольте - вначале я проверю: что за ранение у коменданта? Он так и не допустил меня к себе. Поговорите с ним вы!
              Она взяла свой медицинский саквояж и направилась к коменданту, позвав с собой Леопольда. Полковник пошел за ней, потом вышел к казакам.
              Через некоторое время мальчик-танцор вернулся. Он рассказал, что горцы считают, что пришло большое подкрепление из казаков, и им надо уводить женщин и детей - из аула в горы. Мужчины послали гонцов за подкреплением. Но подкрепление будет только через двое-трое суток.
            - Да - сказал полковник – кажется я начал войну в одиночку.
 Он задумался.
            - Скажи, Махмуд, ты, действительно, хочешь всю жизнь танцевать, а не стрелять?
- Хочу. И я буду великим!
            - Я могу взять тебя с собой и, впоследствии, устроить в Тифлисе в театр. Учеником-танцором. Хочешь?
           - Хочу! Но чем я должен за это отплатить?
           - Ты - разумен. Отплатить ты можешь тем, что будешь моим переводчиком и приемным сыном, пока я не закончу своих дел. Это продлится до поздней осени. А потом и я выполню свое обещание.
          - Я буду вам кунаком. Я отдам за вас жизнь! – вскричал мальчик.
         - Жизнь не надо отдавать - засмеялся полковник – кто же будет великим танцором? А вот верность твоя может спасти меня и всех нас – он указал на окружающих.
           Дальше он тихо и долго разговаривал с мальчиком. Что-то выяснял, смотрел по карте коменданта, и спрашивал о чем-то Теофилию.
           Комендант отказался от всех предложений полковника: - Это моя крепость - сказал он -. Ранен я или нет – мне здесь командовать. Эти горцы меня уже достаточно знают, а я – их. Уезжайте вы, а я их успокою.
          - Дайте нам время, чтобы они не послали за нами убийц.
          - Тут не может быть ничего обещано. Они непредсказуемы. Могут встретить вас почестями, а могут перестрелять из-за деревьев. Я думаю, что человек пятьдесят они все-таки ночью собрали, и где-нибудь ждут вас. 
            Одно может вам помочь – приближается время схода селей и наводнений. В это время, в большинстве, они сидят дома и - пережидают. Так что – торопитесь, но… с оглядкой.
            Кони, которые могут сменить ваших, уже отдохнули – утром можете выезжать.
           Да что – утром? Уже можно закладывать. Выезжайте. Лучше отдохнете в пяти верстах отсюда.
           Сомнительно было, чтобы горцы, после полученного ими урока, показались в этих окрестностях вскоре. Мы отправились, и без приключений прибыли в Буйнаки.