Когда хочешь написать о чем-то темном или даже черном, но потом останавливаешься, и, из-под палки, начинаешь писать о светлом или даже ярком, радуга всё равно получается серой. «Такие системы отсчета называются инерциальными».
Штука жизнь странная. (В борьбе с банальностями плодим несуразности). Наступает момент, когда часы твоего сознания, умственной активности, телесной бодрости превращаются в обязанности. Даже желания укладываются по порядку, согласно распорядку, потому как обычно, случайно желать - не хватает ни сил, ни случайности, ни желания. И писать, слава богу, ни времени, ни терпения, ни мыслей тоже. Идешь среди этого и думаешь: «Боже! И этот человек, ровно год или рвано два назад стоял по колено в зиме и по локоть в любви и жаждал лопнуть нетерпеливой почкой в весенней ладони». И опять же не вы его сюда привели, я всё ещё помню, что вы никого с собой не берёте.
Та неделя у Серёжи не задалась. Разбил машину, покалечил человека, попал на деньги, узнав про всё это, с подробностями, хотя Сергей сам рассказал, жена показала на дверь, «пока не разберешься – не вернешься», переехал к сестре, короче всё быстро, как казалось безвылазно, нелепо. Вышел на кухню, взял нож поострее, в живот всадил, ранка в три сантиметра, почти нет крови, совсем нет человека. Через два дня в комнате стоял гроб, под гробом сидел черный кот, говорят отродясь в округе не было котов, но вот появился, в гробу человек, навсегда в двадцать семь лет, вокруг черные платки, недоверчивые лица людей, «не может быть, чья-то злая шутка», смотрю на клей между губ, нем, пуст, туп. Земля – сплошная глина. Всё. Точка. Крест. Могила.
Ах, да, вот идешь, после первого своего «Боже…» и думаешь, а чем я живее Сергея? И понимаешь, что живым так думать привычно, потому что где-то там, в позвонке, бьётся жилка «Чтобы ты там не говорил, ты знаешь, что живее, намного живее…» И это, если разобраться, совсем уже свинство.