Шестнадцатилетняя Шура Насонова, роста ниже среднего, на вид моложе года на три, после очередной ссоры с родителями ушла на станцию в Алтайском крае, села в первый остановившийся поезд «зайцем» и поехала на фронт помогать раненым. Она проехала несколько суток, пока поезд не остановился на какой-то станции неподалеку от Астрахани, где находилось очень большое скопление народу, отличавшееся одеждой от привычных для глазу сибиряков, и вообще россиян. Это было в осень1941. Мужчины были одеты в длиннополые пальто, в шляпах, среди них были и женщины с детьми. Шура долго ходила среди незнакомцев, говоривших на каком-то языке, среди которых попадались и понятные слова. Потом какая-то женщина с тремя малолетними детьми позвала ее к себе и угостила хлебом.
Так Шура оказалась среди остатков польской армии, которую разбил Гитлер и вытеснил за пределы Польши, а Сталин разрешил открыть границу для спасения оставшихся в живых, многие из них были со своими семьями.
Потом всех погрузили в вагоны, а в Астрахани – на паром до Красноводска. Началось эвакуирование поляков в Иран, Сталин не хотел держать у себя в тылу во время войны такое скопление иностранцев. На границе дотошный энкавэдэшник рассмотрел, что по документам значится трое, а на самом деле имеется четверо детей, но настоящий испуг и дружные слезы семьи размягчили пожилого пограничника, и он махнул рукой, выпуская поляков из России.
В Иране они прожили год, но потом их опять куда-то повезли. Таким образом, они оказались в северной Африке. Потом им сказали, что в Тагеране готовится встреча трех глав антигитлеровской коалиции, и по требованию Сталина, из-за безопасности, всех иностранцев выдворили из Ирана. В Африке из-за проливных тропических дождей им приходилось жить, как и аборигенам, в бунгало, это легкое строение на столбах-ножках, на высоте двух метров над землей с приставленной лестницей для входа. Питались они на много лучше местных жителей, им помогал американец польского происхождения по линии Международного Красного креста.
Когда война закончилась, многим предоставили выбрать место жительства: кто уехал в Австралию, кто в Америку. Шура, как и многие поляки, поехала в Польшу, чтобы быть поближе к Родине, к России. Она тогда уже знала, что на родину ей возврата нет, так как она могла навредить и себе, и своим родственникам. Вскоре ее выдали замуж, родился первенец Володя. Но муж со временем запил, о семье перестал заботиться, и родители мужа, посоветовавшись, снова выдали Шуру замуж. У нее родились еше две дочери: Дануся и Нина.
Ко времени перестройки Шура с Ниной и ее детьми Рысиком и Натальей жили в трехкомнатной квартире на третьем этаже пятиэтажки в Сопоте. У Дануси с Тадеушем, живших в Слупске, было уже пятеро детей. Нина работала в шикарной гостинице, бывшем трехсотлетнем замке, завхозом, и получала 2,5 млн злотых, у Шуры была минимальная пенсия 900тыс. За жилищные услуги платили 1млн 200тыс злотых. Шура часто ходила на рынок и вокзал, старалась разыскать сибиряков из России, которые бы смогли ей дать весточку о себе родным, пронесся слух, что Горбачев открыл железный занавес, и границы открыты во все стороны. Шура приглашал к себе в гости и на постой россиян, чтобы послушать и узнать о России как можно больше. Так она узнала, что ее родители умерли, сестра живет в Западной Украине, а братья: Владимир в Подмосковье, полковник Советской Армии, а Генрих – в Отрадненском районе Краснодарского края.
Шура сначала написала письма, потом купила билет по турпутевке в Москву, где и встретилась с братьями. Об этой эпопее писала центральная «Сельская жизнь», потом и наша районка.
…Как-то за партией в шахматы, узнав, что я без работы, Генрих Никифорович Насонов, будучи директором сельского Дома культуры, предложил мне должность худрука.
- И что я буду делать? - спросил я.
- Что я скажу, то и будешь, - уверенно, даже с задором сообщил он.
- А ч-что я смогу делать? – заволновался я
- Ничего, что ты делать не умеешь, я заставлять тебя не буду, - заключил Генрих, ставя мне очередной мат. – Ты в художественной самодеятельности участвуешь? – риторикой продолжил он. - Стихи пишешь?.. Опять же, в шахматы играешь?..- Фото, кино снимаешь?.. У кого самая большая фонотека в поселке?..
…- Михаил Дмитриевич, у тебя «Запорожец» на ходу? – радостно спросил меня Никифорович. – У меня сестра Шура нашлась, более 40 лет не виделись, встретить надо! С работы я тебя отпускаю!
Это было летом 1992 года.
Так мы познакомились с Александрой Никифоровной Насоновой. Теперь ее фамилия была Гурская. Она говорила по-русски, часто останавливаясь, подыскивая нужные слова. Паузы затягивались. Собеседник старался ей помочь, но подсказка ей не подходила, она нервничала, но найдя нужное слово, успокаивалась. Ей очень нравилось со мной говорить, слово нужное я находил мгновенно, потому что сам больше говорил книжным языком, и как бы строил фразу в унисон.
Она пригласила меня гости к себе. В Польшу. За границей я никогда не был, пустят ли меня туда, я тоже не знал, потому что ничего не знал никто.
Но загранпаспорт мне выдали быстро, и уже в ноябре 1992 года в День Великой Октябрьской революции я выехал с Армавира на Киев, потом с пересадкой - до Бреста. Дальше в Польшу билеты продавались за доллары и немецкие марки.
Подойдя к окошку «Обмен валюты», я с обалдением прочел объявление о том, что тут меняют валюту только гражданам Брестской области.
- Надо было в Краснодаре валюту покупать! – злорадно крикнула мне кассирша.
Я отошел, соображая, что я ничего не соображаю. В это время какой-то приличный мужчина участливо спросил:
- Валюта нужна?
- А она не фальшивая?
- Ты чё? – мягко возмутился он. – Коль! – позвал он дежурившего здесь милиционера. – Слышь, Коль, мужик сомневается, что валюта у меня настоящая. Скажи ему!
- У него – настоящая, - спокойно заверил меня милиционер. – Можешь покупать смело.
Я купил 15 немецких марок и по совету обменщика, чтоб не переплачивать за проезд, купил билет до ближайшей станции на польской земле. Перед выходом на перрон находился огромных размеров зал досмотра, в котором было не протолкнуться. Приглядевшись, увидел, что народ не движется, все чего-то выжидают.
- А чего вы не проходите? – спросил я у какой-то молодой девушки. – До электрички двадцать минут осталось.
- Они сегодня сильно строгие, - ответила девушка. – Иди, если надо.
Я протащил сумку и рюкзак через толпу пассажиров и поставил на стол перед таможенником.
- Первый раз? – догадался он.
- Ага, - заулыбался я ему.
- Сейчас посмотрим, - пообещал он и стал доставать вещи по одной.
- Это нельзя…Это нельзя…Это что? Часы? Можно…
Отложив большую кучу того, чего нельзя, он предложил отнести вещи в автоматическую камеру хранения. Это были: электроутюг, электрочайник, электрообогреватель с вентилятором и одна лишняя бутылка водки. Оставив прошедшие таможню вещи, я понес по длинному коридору рюкзак в камеру хранения. Навстречу шли четыре милиционера. Поравнявшись со мной, один из них догадливо спросил:
- В хранилище?
- Да.
- А может, нам продашь?
- Нет.
- Ну-ну, - насмешливо произнес тот же.
- Что значит, «ну-ну»? – обеспокоился я.
- А то и значит… Будто ты из Польши появишься через трое суток монетку бросить…
- Нет, конечно.
- А через трое суток камеры вскрывают, а вещи потом ищи-свищи…
- А что значит «нам продашь»? – продолжил я.
Четверка круто развернулась, и мы пошли в какой-то закуток. Вещи разобрали моментально, причем, денег заплатили гораздо больше, чем я потратил на них в своем магазине. Но в Польше это продавалось в десять-пятнадцать раз дороже. Тут буквально залетел еще один человек в милицейской форме и с ходу заорал на меня:
- Спекуляцией занимаешься?
- Да ладно тебе… Не тронь, - пытались защитить меня четверо.
Я рванул к коридору, мент висел у меня за спиной вместе с пустым рюкзаком. Раздвинув двери в досмотровой зал, я протиснулся внутрь вместе с повисшим у меня на спине милиционером. Внутри зала дежурный оторвал мента от моей спины: - Пошел отсюда! – и вышвырнул его за дверь в коридор. Я с той же скоростью добежал за стойку, забрал свои вещи и вылетел в другие двери на перрон. Электричка на Варшаву уже была готова к отправлению. Предъявив талон досмотра дежурному на перроне пограничнику, я ожидал, что меня пропустят:
-А где штамп из зал досмотра? Как тебя выпустили?
- Не знаю, - ответил я и снова рванул обратно.
Знакомый таможенник очень удивился, увидев меня:
- Ты же не имел права еще!
И вот я один в вагоне, сижу у окна и вижу, как медленно трогается вокзал… Уф! Еду.
Когда проезжали границу, я не понял сразу, что изменилось. Те же поля, деревья, та же хмурая погода. Но пашня была черней, визуально все ясней… Я увидел, что глазу не за что зацепиться привычное. Нет ни единого клочка бумажки, зря срубленных кустов деревьев, на поле нет - не то, что колеса от сеялки или лемеха плуга, - ни одной ржавой железки, даже камня. Таможенники со стороны Польши прошли мимо меня молча. Потом появился ревизор. Как и предупреждал меня обменщик в Бресте, я запросто купил билет до Варшавы, расплатившись немецкими марками и получив сдачу в злотых. Ревизор был крайне любезен.
В Варшаве я купил билет до Сопота, и, ожидая электричку на перроне, закурил, стряхивая пепел в урну. На меня как-то поглядывали железнодорожники, но никто ничего не сказал. После Александра Никифоровна сетовала, что меня могли крупно оштрафовать, курение на ж/д станциях запрещено.
В Сопот я приехал в полночь. До указанного адреса меня проводил один из пассажиров, который жил рядом. Позвонив по домофону, я назвался. Там с радостью воскликнули: - Миша приехал!
Разбирая вещи и подарки, тетя Шура ласково журила меня за ненужные траты. Очень расстроилась, узнав об инциденте на границе:
-Это наши забрали вещи?- несколько раз спрашивала меня.
– Нет, наши, - успокаивал я ее.
– А то бы я в сейм пожаловалась, у нас там наши люди есть.
Я уже знал, что Никифоровна, пройдя и католическую, и православную церковь, оставила свой выбор на секте Свидетели Йегова. Мы часто спорили с ней по этому поводу. Она доказывала, что только эта «организация» правильная и единственная. Я отстаивал точку зрения атеиста, ну, в крайнем случае, православия, потому что русский человек может быть только вместе с государством. А Россия – православное государство. В большинстве своем.
Открывая одну из двух пятилитровых канистр, она спросила, что там.
Я знал, что там подсолнечное масло с Кубани, непревзойденным запахом которого наслаждался таможенник. Вторую он не проверял.
- Нет, Миша, это не масло… Это коньяк! – крикнула она.
Я очень испугался, вспоминая границу, потом я знал трезвенность бабы Шуры.
- Да, нет… Там масло…
Шура налила содержимое в пробку и дала мне попробовать. Точно, алкоголь! Мы дома делали домашний коньяк для себя, очищая самогон-первач марганцовкой. Процесс длится три недели, потом чистейшую часть надо аккуратно, чтобы не взболтнуть, пропустить через ватно-марлевый фильтр, добавить на три литра целую ампулу глюкозы, перец черный 10 горошин, ванилина пакетик, мускатного ореха, миндаля, 3 лавровых листа, 3 столовых ложки аптечной коры дуба. Настаивание идет еще месяца два. По ошибке в томном подвале я взял не ту канистру…
- Ой, Миша! Ты знаешь, что ты сделал? – ее радости не было границ. – Я немного этого коньяка отправлю нашему русскому во Францию. Он живет один, у него нет никого близких. Но он будет так рад! Прошлый раз я повезла ему российские деньги из своей прошлой поездки. Он как увидел двуглавого орла – он так плакал от счастья!
На следующий день я ходил по улицам Сопота, гулял по пляжу очень холодного Балтийского моря. Хотел зайти в католический храм, зная по Вильнюсу, как там бывает красиво, но баба Шура, будучи не против, дала понять мне, что ей снизят оценку ее сектанты, узнав, что гость ходил «не туда».
В результате, через три дня я пошел с ней на их собрание. Было легкая музыка, все входящие очень приветливо здоровались, обнимая особо близких знакомых. Потом была молитва. Кто-то читал, остальные, сложив руки домиком на груди, шепотом повторяли. Далее шел вопрос-ответ. Например, откуда взялся мир? Мир создал Бог. Иначе, просто некому. И в таком ключе очень много вопросов-ответов. Потом пение богословских песен. Но пение отличалось от церковного. Кажется, что песни обычные.
Я прямо сказал, что мне не нравится мировоззренческая примитивность, баба Шура была не довольна.
Вечером пришла с работы Нина, принесла деньги за проданные складные ножички, наручные женские часы марки «Заря». Обещала на неделе продать военные кительные рубашки, офицерское белье и хромовые сапоги, которые я покупал на рынке в России.
Через неделю из Слупска приехал Тадеуш на микроавтобусе. С собой он привез видеокамеру «Панасоник» и научил меня снимать. Собственный опыт съемки клубной кинокамерой у меня уже был. Так у меня появился первый фильм обо мне в Польше. Наутро у Тадеуша разболелась голова, он распустил нюни, и страдал явно. Я попросил у него разрешения полечить его народным методом. Посадил удобно на стуле, заставил расслабиться. Очень долго массировал ему каждый палец обеих рук, начиная с кончиков палацев и кончая всей ладонью. Потом ногтем, найдя болевую точку между большим и указательным, надавливал, массируя с минуту. Потом сзади помассировал ему плечевой пояс и разогретыми ладонями подержал над затылочной частью головы, определяя наиболее теплый участок, как бы прогревая на небольшом расстоянии воздушную подушку между затылком и своими ладонями.
Тадеуш простонал счастливо:
- Мишка! Ты хороший доктор!..
Я чувствовал, что Тадеуш меня считает за родного. К вечеру мы собрались выехать в Сопот, Тадеуш с другом открыли по банке пива, предложили и мне, но я отказался. Выпив по две банки Тадеуш сел за руль микроавтобуса. Я показал, как же он поедет пьяный. Он засмеялся:
- Ты боишься полиции?
- Конечно.
- У нас нет полиции.
До Слупска 120 км не широкого шоссе. Оно всю дорогу было почти пустынно. Навстречу нам было машины три, попутно мы никого не обгоняли, и нас никто. Вдоль всей дороги через каждые сто метров стояли белые столбики с зеленым отражателем справа и красным – слева. На поворотных участках столбики стояли метрах в двадцати друг от друга. Километровые столбы стояли большие, с отражением и цифр. Очень красиво и спокойно воспринимается. Город Слупск, как и Сопот, освещен так, что света больше ночью, чем днем. Из-за тумана.
У Тадеуша с Данусей двухэтажный особняк, еще не закончен изнутри. Внизу каминный и молельный залы, просторная кухня-столовая, ванная комната, туалет с двумя унитазами – второй оказался биде. Наверху также вместе с ванной и туалетом были пять или семь комнат-спален. Мне выделили отдельную комнату с телевизором, музыкальным центром и синтезатором, отдельно включив отопление на батарею. Сами жильца ходили в свитерах и брюках. В доме было холодней, чем на улице.
Наутро я проснулся от шума на улице. Дануся выезжая на своей машине из гаража, вылетела поспешно на трассу, где в нее врезался проезжавший поляк. Скорость он почти погасил, помял немного свою и немного авто Дануси. И теперь она орала на Тадеуша, что он не «бачит, як она выедет», тогда как она всегда «бачит», когда он выезжает из гаража. Я спросил, как проезжавший поляк отнесся к аварии. Они замахали рукой и объяснили, что это тут мелочное дело, Дануся заплатила, сколько тот сказал, и поехал довольный, что наварился, и что недорого.
Мы поехали на рынок и зашли в магазин «сэконд хэнд», я набирал детской одежды своим двум дочкам, а Дунуся в большим чувством радости платила, потом выбрала подарки моей жене и свитер мне.
Мы искали мне работу, но работы не было. Даже бригада асфальтировщиков вынуждена была уйти в отпуск, в Польше был кризис.
Проснувшись как-то, я включил синтезатор, попробовал клавиши и стал импровизировать. Через минут пятнадцать ко мне постучалась Никифоровна, она готовила воскресный обед из борща, жаркого и всевозможных многочисленных канапок (канапе), мизерных бутербродов:
-Миша, это ты так умеешь играть?
- Это я так, что на душу пришло.
- Но ведь это профессионально! Что то за вещь?
- Я не знаю. Это так получатся…
- Миша, ты меня поразил!
Я запросился домой. Никифоровна пообещала после приезда Дануси и Тадеуша и разговора с ними. У них был свой магазинчик, где продавали все, что спрашивали живущие в округе. У Тадеуша была специальная тетрадь, куда он заносил все заказы. После этого он дважды в неделю ехал в «гуртовню», так называется оптовая база, и привозил нужный товар, если его не было на данный момент в магазине.
Уезжал я с желанием быстрее оказаться дома. Меня сразило то, что булка хлеба и литр молока в Польше стоили больше доллара. Вечером то и дело показывали документальные кадры хроники о расстреле польских офицеров сотрудниками НКВД, о том, что неплательщиков по электроэнергии отключали, перекусывая провода у счетчика. Наутро провода вновь соединяли сами жильцы.
Прежде, чем купить обратный билет, я слушал новости валютных торгов. Рубль быстро падал, а у меня было несколько российских денег. В Сопоте их не меняли, и мы поехали в Гдыню, и потом в Гданьск. Эти два города переходили один в другой незаметно, кроме портов с их могучими кранами и обильными рынками с тропическими фруктами, я ничего не увидел. Назад мы поехали, теперь уже за деньгами. Напрасно я уговаривал взять деньги сразу, баба Шура боялась, что деньги украдут. Когда она послала меня в кассу купить билет до Гданьска, я удивился, показывая ей только что купленные билеты с нынешней датой. Теперь пришло время удивляться Никифоровне.
- Как же так, Миша? Я от тебя этого не ожидала. Это же обман. Ведь если денег поступит в кассу меньше, недоплатят машинисту, и он не во время приведет поезд. Как ты меня опечалил…
Поезда приходили и отправлялись с какой-то иезуитской точностью: ровно за пять минут включался обратный отсчет времени, и только как устанавливались нули – поезд стоял на перроне.
- А я бы целый день катался по этому билету, с детства люблю кататься, - засмеялся я и пошел за билетом.
Перед приходом поезда, к нам подошел очень подозрительный тип, весь настороже, он часто оглядывался, будто чего боялся.
- Мужик, ты откуда? – спросил он.
Я резко повернулся к нему:
- А тебе зачем?
- Просто хотел узнать. Я тут подженился, а жена выгнала… Поговорить охота.
- По-моему, у нас разговор не получится.
- Ну, извини, - он отошел.
- Не нравится он мне, - заметила баба Шура.
Съездили мы удачно, поменяв рубли на злотые и купив обратный билет.
Из поездки в Польшу я привез 90 долларов, поменяв там все злотые. Поездка получилась выгодной, все затраты окупились вдвойне.
Почти невозможно было уехать из Бреста. Билетов в кассах не было. До утра ждать не хотелось, пугала неизвестность. Проводники требовали целых десять стоимостей билета в валюте. Оборзели вконец! Я оттолкнул проводницу, прошел в тамбур. Она стала грозить, что позовет других проводников. Я сказал, чтоб звала, но что денег у меня в обрез. Хочет, пусть берет, сколько есть. Она отстала от меня, забрав больше, чем три номинала. Я уснул и храпел сильно. Проснулся оттого, что кто-то смотрел на меня пристальным взглядом. Увидев бородатого карачаевца, я засмеялся:
- Привет, земляк!
- А ты откуда?
- Грушку знаешь? Около Эрсакона.
- Меня Вахид зовут, - с радостью протянул он руку.
- Миша…
- Ну, слушай, у тебя нервы! Спишь, храпишь… А тут какой-то м..ак стал стучать в купе, говорит, зачем взял мое полотенце в туалете?.. Думаю, еще раз постучит, я буду через дверь стрелять! У меня товара на пол-лимона…
- Из чего … стрелять.
- Из ПМ. Я с собой всегда оружие беру.
Я перевел разговор на дом, семью, детей. Через час Вахид захрапел, а я смотрел на него восхищенно: «Неужели, правда, с пистолетом? Вот врать здоров!»