1
Куртка мужская для защиты от пониженных температур.
2
Так фуфайка человеческая, между прочим, называется.
Она же телогрейка.
Он же ватник. Если вы вдруг решите, что изделие мужского рода. Мне, так больше в женском нравится – теплее и душевнее.
Артикул ткани: палатка с-124.
Состав сырья: стопроцентный хлопок.
Климатический пояс: третий. Не знаю самый холодный это или самый теплый.
А размер, как всегда, мне подогнали 62, при выпрашиваемом 54. Но я не против – мне в ней хорошо и уютно – только рукава длинноваты.
3
Сейчас много деятелей, борющихся за европеизацию России и чистоту рядов, а по мне, телогрейка – удобная, практичная и национальная верхняя одежда. И мой новый напарник Ренат Александрович, тоже так считает.
Синего цвета, простроченные изнутри, с загнутыми рукавами, они, родимые телогреечки, были нами убиты за пару смен. Причем Ренат, бродящий по приямкам и отирающий рукавами колеса и магнитно-рельсовые тормоза, угробил свою, только к концу второй смены, а я, исправно сачкующий на топчане, к началу.
Теперь, когда мне дали Риныча в помощники, я кум королю и наставник молодежи. Целыми днями передаю опыт: не торопясь, регулирую тормоза, а на всякую неходовую мелочь, типа шлангов песочниц и просевших дверей, внимания не обращаю. Только по отдельной просьбе мастера, снисхожу до указаний и подсказок. Или, если совсем Артур взмолится – сделай сам, времени нет – иду и молча делаю. Короче, сбыча мечт в отдельно взятой голове.
Лежа на топчане, я прикидываю будущие рассказы, которые (к слову) пишутся чуть дольше среднего полового акта, но гораздо быстрее чем кончается рабочий день. И прикинув их так и эдак я встаю, а Серега Петров посмотрев на меня внимательно, хмыкает:
-- Во, бля.
Потому что какая-то скотина уделала лежбище графиткой, а я, верный своему рассеянью, улегся не глядя. Опасно ложиться не глядя на поверхности, ведь предупреждали же меня в отрочестве – смотри, куда планируешь трехслойной фанерой.
У Сереги отчество – Никифорович.
4
Мой новый напарник Ренат Александрович, продолжение прошлого чингизида, такой же лобастый и с упрямым носом. Стабильно приносит с собой каждую смену бутылку водки и предлагает мне выпить. Бутылку водки и три вареных яйца. Говорит:
-- Давай?
-- Прогоним вагоны и пей.
-- А ты?
-- Риныч, иди в жопу.
Когда кончаются вагоны и наступает прелестный момент чаепития, он просит:
-- Я пойду?
-- Иди.
-- Я полстакана.
-- Всяко.
Потом мы курим и пьем чай. Ренат рассказывает мне о своей деревне под названием Дальний майдан. У нас весь север области в этих майданах, и в половине из них, я бывал по служебной необходимости. В его рассказах живет чувство потерянного рая. Сага о полноценной жизни: крепко натопленная баня, освежающая пьянка, купание в стеклянных сугробах, забой скота. Да хоть любовь.
-- Я эту мышку сразу приметил, такая маленькая, беленькая.
-- Почему мышка-то?
-- Ну, а кто же?
Ренат достает, похвастаться, новый дорогущий телефон.
-- У меня дед любит, когда мы с братом приезжаем. Весело. Так-то ему не интересно, «Кармелиту» посмотрит и спать, а тут сидит, на мышку любуется. Три рюмки выпил.
Снимает целлофановый пакет с аппарата (все слесаря носят телефоны в пакетах):
-- Вот, взял вчера, как?
Я в этих мобильниках, как в квантовой механике, но Ренат аж лучится от радости.
-- Отлично.
-- Четырнадцать тысяч!
-- Я бы вам памятники ставил.
-- ?
-- За доблестный труд.
-- Эх, Олег Владимирович, ничего ты не понимаешь в красивой жизни.
Ренату двадцать четыре года и он обращается ко мне, то по имени и отчеству, то просто по имени. Никак не определится человек. В нем уважение к старшим, борется с товарищеским равенством и симпатией ко мне.
5
Работает мы вместе две недели.
В ночную смену, часа в четыре, я ложусь покемарить час, а Риныч отправляется к соседям – троллейбусам, где работает его жена. Гражданская, зачем-то добавляет он каждый раз. Я подозреваю, что в целях подчеркивания своей некоторой независимости.
Возвращается он в пять и начинает грохать лавкой, постоянно извиняясь. Но я уже не сплю, а лежу с закрытыми глазами и мечтаю. Говорят, все мечты, намечтанные в полусне, в состоянии между явью и бодрствованием – сбываются. Единственное, что мешает – лезут в голову не прошеные мысли о недоделанных или отложенных делах. Надо поднять левую створку первой двери на 1204, у 1632 лопнул подвес башмака – не забыть напомнить сварному. Я открываю глаза и говорю:
-- Пошли, Риныч, дверь поднимать.
Ренат, проболтавшийся всю ночь между трамвайным и троллейбусным депо, безропотно идет за мной. Страдая от похмелья и недосыпа.
Мы поднимаем дверь. Снимаем оборванный подвес, и идем в теплушку дожидаться меняющего нас Палыча.
Я знаю, что впереди выходной, усталость, которая накатит часа через два (неся с собой тягучий отходняк) и радость жизни.
Говорю об этом Ренату.
Он мне не верит.
Но у него впереди еще дохера времени.
Чтобы успеть все проверить.
6
Зы
Мы с Ринычем поменялись фуфайками. Он взял мою в графитке, а я, его, грязную и рваную. Ему в рваной ходить западло, а мне с пятном черным и жирным.