Одиночество уже не казалось мне страшным. Я с удовольствием подхватила лозунг своей давней подруги Веры – «творческое счастье может быть только в уединении» и окунулась в созерцание собственной души. Запоем читала, бродила по самым отдалённым закоулкам города, любуясь совершенством линий старых построек, и с восхищением предавалась в ласковые руки окружающей меня природы.
Вера в то время часто была со мной. Мы читали вслух наперебой её стихи, варили на маленьких костерках кофе и, обжигаясь, пили его из прихваченных из дома изящных чашек.
Я слушала себя. И слушала природу. Внимала жадно трелям соловья, воды журчанью. Бережные воды как будто мыли душу. И не зря я окунала мысли в мир безбрежный, мир лета, солнца, ласковых ветров. И гладил, гладил душу лаской нежной огонь костров, что разводили вместе с подругой мы. Она была со мной. И обе были мы нужны друг другу. Но голос сердца слышался порой: «Ты укрепи подпругу и не гони ты жизни лошадей. Дай отдохнуть душе уставшей. Немножко отдохнуть дай другу! Он справится с собой. И будь мудрей. Знай, – отдохнув, душа не наломает ненужных дров прощаний и обид». Когда же, друг, мы терпеливей станем? А может быть, пришёл терпенья миг?
Что потом произошло? То ли мы переобщались, то ли наши души не были готовы к такому общению, то ли мы так боялись потерять то, что приобрели своей дружбой, что нами же порождённые страхи завладели нами. Мы надолго расстались. Казалось, этого потрясения мне было уже не вынести. Ну почему, почему я мгновенно теряла всё, к чему начинала привязываться моя душа?
– Господи, чем я прогневала тебя, что нет мне в жизни ни покоя, ни тихой радости? Я знаю, всё, что ни делается, во благо моей душе. Но к чему ты готовишь её?
И снова и снова я отвечала сама себе:
«В крушениях моих надежд родятся новые надежды. На смену призрачных торжеств придут дней скорбные одежды. Ты не смирись, но принимай всё, что несёт кручина. И душу открывай всему и не ищи причины – за что тебя... И почему рок так немилостив как будто? Всё возлюби. Благодари все дни – за вечер, и за утро. За счастья смех и за печаль, и за нелёгкие минуты. И более всего – за них, – порвавших крыльев твоих путы. Освобождение души – несчастью верная сестрица. От испытаний не спеши ты в счастье погреба укрыться. Подставь ветрам и бурям грудь. И молнии лови глазами. В скитаньях сладкий позабудь покой. И помни, что – «Москва за нами!» Живи, как на передовой. И знай, ты сам себе герой!»
Как всегда, много читая, я искала путь к любви. Я искала союзников. И, как у многих моих единомышленников, был период увлечения Востоком, который в полной мере не прошёл. Да и нужно ли изгонять из души прежних кумиров и отвергать то, что казалось интересным вчера? Каждое учение несёт истину, если в нём присутствует любовь к человеку.
Яркая звезда под восточным именем привлекла меня, и всё, что можно было прочитать об этом человеке, а также книги с его лекциями, записанными учениками, было поглощено мной с завидной скоростью.
Мощная индивидуальность поражала и могла бы подавить, если бы не память об Учителе. Множество учителей, называя себя так, покоряли умы людей, преследуя разные цели, порой благие. Но Христос отдал людям не только свои знания, – большая часть его слов не дошла до нас или была извращена, – он отдал свою жизнь! А многие ли из нас способны на это? Нельзя научить любить только словами. Чувства, выраженные в словах, мощны, но действия, подкрепляемые и словами и чувствами, могут гораздо больше! Ты прекрасен, мудрец! Но ты – часть Иисуса, а он вместил в себя Бога!
Жизнь продолжалась. Выросла, вышла замуж и уехала из дома дочь. Они с мужем поселились, как стал говорить мой вскоре родившийся внук, «на Дальнем Восходе». Сын тоже подрос, и всё чаще стал обозначать мне свою самостоятельность и строптивость. Я только грустно улыбалась и тотчас же прощала его, понимая, что это болезни роста. Что бы ни вытворяли мои дети, я обожала их и верила, что родовая закваска всё равно приведёт их на правильный путь. В них обоих было то, что я всегда ценила в людях, – доброта и искренность.
Мы остались с сыном вдвоём. Он всё чаще стал проводить время с друзьями, и всё реже я бывала в его обществе.
Времени для чтения образовывалось всё больше и больше. И я целиком предалась давней своей страсти. Особенно меня впечатлили тогда «Письма живого усопшего» Элизабет Батлер, «Сад учителя» Обнорской и, позднее, «Звенящие кедры России» Владимира Мегре с его прекрасными рассказами об Анастасии.
Жизнь была прекрасна и полна надежд. И моё личное счастье уже не казалось мне смыслом моего жития. Любовь вообще становилась в моём сознании большей, чем любовь к одному человеку, кем бы он ни был.
И любовь к Славке уже не казалась такой мучительной, потому что вмещала в себя и нашу прежнюю дружбу, и сочувствие к Ольге, и светлые чувства к маленькому их сыну.
Я скучала по нашим встречам, по нашей почти детской общей радости, и всё чаще мне хотелось увидеть своих друзей, собрать их, как прежде, всех вместе. Смотреть в их счастливые глаза, слышать их беззаботный смех. Но особенно я скучала по Славке. И часто мысленно обращалась к нему: «Славка, слышишь ли ты меня? Помнишь ли? Не бойся наших встреч, наших разговоров, не бойся глаз моих! Моя любовь больше любви к тебе! Я так люблю и твою жену, и маленького, несмышлёного еще сына, и даже твоих не родившихся детей, что никогда не смогу причинить им зло. Ты спокоен, тебе хорошо с ними. Это важно, это священно для меня! Как много я понимаю, как много чувствую я теперь. Мне так горько, что я не могу поделиться этим с тобой!»
Иногда наша Альма - Матерь собирала своих «птенцов». В последующем встречи выпускников университета стали ежегодными, но дорогой мой друг никогда туда не приходил. Радовало то, что с Лизой и Сашей я теперь виделась чаще.