Я открыла глаза. Всё та же комната. Ещё горит свеча. Но всё изменилось. Увиденное было настолько реальным, что комната, свеча и я в этой комнате казались сном. Боль в низу живота не проходила:«Ах, да, меня же ударили копьём».
Снова закрыла глаза. Увиденное не отпускало. Потрясение было таким сильным, что оставаться на месте было невозможно. Я задула свечу и выбежала из квартиры. Миновала арку, дом, в котором пришло видение, и столкнулась с Верой, едва не пробежав мимо.
– Что с тобой? На тебе лица нет, – остановила она меня.
– Пожалуйста, отпусти. Извини. Я не могу остаться. Со мной произошло что-то удивительное. Я потрясена. Я видела Христа в его пути на Голгофу. Но я не смогу всё равно ничего сейчас рассказать. Отпусти, – опять повторила я и ушла.
Последующие дни я провела в поисках опровержения или подтверждения тому, что видела. Атеисткой я не была никогда, но к своему стыду, даже ни разу до конца не прочитала Евангелие, лишь несколько раз взяв его в руки.
Со страниц Нового Завета на меня хлынули потоки любви и света. Я принимала сердцем произнесённые Христом слова, которые наполняли меня светом и радостью. По крупицам я восстанавливала подлинность увиденных мной событий и имен.
Удивительно, но нужные книги, необходимая информация словно приходили сами через знакомых, друзей, через случайные встречи.
Евангелие предстало рассказом о бескорыстной всепрощающей великой любви Бога к человеку. Его образ очень отличался от созданного в книге Ветхого Завета.
Бог, Его Сын, пришедший высокой жертвой любви Отца к людям, стали близкими и реальными.
Я хорошо помню свои чувства в те дни, когда я ощущала свою близость к каждому человеку и желала всем только любви и света. Хотелось что-то сделать для людей, навсегда связанных теперь со мной моей любовью к ним.
Сейчас я понимаю, что мой путь к себе начинался в эти дни. Я ошибалась на нём, падала, иногда сворачивала в непролазные чащи собственных заблуждений, но впереди никогда не гас и не погаснет свет, зажжённый примером бескорыстной и бесстрашной любви, любви, которая оказалась сильнее страха и сильнее смерти. И с тех пор я старалась и стараюсь соизмерять все свои поступки ответом только на один вопрос, – эта дорога ведёт к любви или в сторону от нее?
Свой день рождения, который наступил через несколько недель, я провела совсем не так, как раньше. И воспоминания о нём долго отзывались в моей душе радостью.
Накануне я уснула только в два часа ночи. Но уже в пять часов утра была разбужена нежным мурлыканьем моей кошки. Когда я поняла, какой подарок она преподнесла мне, то тотчас же простила ей раннее пробуждение.
Нежно-розовой полоской зари меня встретил восход. Птицы звонкой песней поздравляли с днём рождения. Я мысленно ответила им:
– Здравствуйте, дорогие мои! Я радуюсь от того, что радуетесь вы.
Каждый день встречает вас зарею ясной, солнечным теплом, и не напрасна ваша жизнь в небесном окруженье. Господа любви вы отраженье. Трелью соловьиной говорит он, ваше пение – его молитва, вечная его мольба за нас, перед нами же.
И вот те раз. Что же я такое говорю?
Я продолжила:
– Созданный тобою мир люблю! Господи, Ты всё нам подарил! Счастье нам навеки сотворил. Как могла, не сознавая, я вечного не слышать соловья? Каждый день со мной Ты говоришь лаской ветерка, листком дрожишь, отдавая жизнь людским рукам. Ты отдал нам всё! И я отдам. Господи, идти мне помоги, и след ноги не пребудет на земле пустым, не прогнётся пусть трава под ним. Нежной быть к земле своей хочу. Подскажи мне, как найти пути, чтоб до верной цели мне дойти?
Как я записала тогда в своём дневнике, «что-то чудесное творилось сегодня ночью, утром и какие-то чудесные преподносились мне дары». Было чувство, что рядом с моим ложем стоят Ангелы и желают мне счастья.
Хотелось дарить, а не получать. День я провела в походах по магазинам, где покупала подарки и цветы для своих друзей и, летая по городу, с радостью одаривала своих ближних. Не все из них поняли меня тогда, но это не умаляло моей радости.
В те дни я заслушивалась песнями Константина Никольского: «Может быть, один взгляд назад мне откроет в будущее глаза», – и удивлялась их глубокому смыслу. Они волновали мою душу и дарили надежду на то, что нас всех ждут великие перемены. Что жизнь заключается не только в личном счастье, и уж тем более не в решении бытовых и даже семейных проблем.
И, как герою Тэффи, хотелось всё бросить и брести «по бездорожью», где с вечера – стог сена, ночью – звёздное небо над головой, а утром – звонкая песня жаворонка, пыльная дорога под голубым небом да бескрайние поля земли моей.
Душа просила иных событий, иных целей.
И это несмотря на то, что «отцы демократии» в погоне за созданием цивилизованного, как они полагали, капитализма, в принятии законов шарахались из одной крайности в другую. Испуганные кривой траекторией пути к заманчивому будущему, граждане искали утешения на груди адвокатов, и за своё утешение платили последним достаточно щедро.
Я примыкала к этому славному отряду, но, воспитанная ещё советской системой правосудия, не раз отталкивала дающую мне руку и в результате трудов праведных не построила палат каменных. Это не особенно меня расстраивало. Уж к чему, а к трудностям, на которые наше государство всегда было щедрым, нам не привыкать. Зато мысль, что при желании я со своей профессией могу иметь верный кусок хлеба с маслом, грела.
У моей работы было и ещё одно важное преимущество – она, при условии отсутствия жадности, иногда дарила свободное время. И, что очень важно, порой преподносила мне встречи с такими же «свободными художниками», как и я. В жизни мне везло на встречи с удивительными людьми. Некоторые из них становились моими друзьями.
Как и водится между друзьями, иногда мы встречались, чтобы поделиться друг с другом мыслями или просто поговорить, а порой и поведать о чём-то сокровенном. Общение дарило нам такие разговоры и праздники для души, что мы острее, чем когда-либо, ощущали бесценность подаренной нам жизни, испытывая восторг оттого, что в ней возможны такие радости.
В ту пору мы работали вчетвером и занимали офис в виде одной комнаты в центре города.
Мы – это две, по меткому замечанию Булгакова, «пожилые девушки», и двое юношей такого же возраста. Самая молодая наша подруга, по общему мнению, считалась самой мудрой и пользовалась среди нас непререкаемым авторитетом.
Бог знает, замешан ли был Фрейд в нашем общении, или то была редкая психологическая совместимость, но на работу мы спешили, как на праздник. Все вместе мы собирались не так часто, ибо, известно, адвоката, как и волка, – «ноги кормят». Но уж когда собирались, то совместно проведённые часы дарили нам столько счастья, что мы изумлённо вопрошали себя: «Да за что же нам такое?»
Что и говорить, такая дружба и строить и жить помогала! Бурно обсуждаемые проблемы, возникающие по работе, быстро находили своё благополучное разрешение. А если мы брались за какое-то дело совместно, оно не выдерживало дружного натиска, и противник отступал или шёл на желанную для обеих сторон и судей мировую.
Казалось, ничто не может разрушить наш союз. Наша дружба была беззаветной, отношения светлыми и бескорыстными. И нам ничего не нужно было кроме этого чистого, звенящего, как в детстве, чувства, которое связывало нас.
Трудно сказать, что было в душе у каждого из нас. Какие мечты, какие надежды мы лелеяли? Кроме одного, все мы были свободны, и, если бы основу наших отношений составляли подсознательные желания, красочно описанные стариком Зигмундом, то, по крайней мере, двоим из нас ничто не мешало развить пылкую дружбу в такую же страстную любовь.
Вячеслав когда-то был женат. Детей у них с женой не было, и, быстро определив, что они слишком разные, чтобы долго удерживать семейные тылы от баталий прифронтовой полосы вечно воюющих супругов, они, по обоюдному согласию, расстались. С женой Слава сохранил хорошие отношения. И когда ему хотелось оживить в памяти семейное общение, приглашал её в кафе и выспрашивал о тайнах женской души.
Заводила нашей компании, простой, смешливый Сашка был счастливым обладателем красавицы-жены и двоих очаровательных ребятишек. По нашему общему дамскому мнению женушка была властной, но, ценя домашний мир, обожая жену и детей, Александр стал её добровольным подкаблучником, что не мешало, нам, в свою очередь, обожать его.
Я сама была по ехидному выражению моего бывшего мужа Машка-разведёнка, как звали в деревне одиноких, безмужних бабёнок. Своих детей я гордо воспитывала на «собственный кошт», не обращаясь за помощью к бывшему супругу. Да и что удивляться-то? Одна ли я такая на просторах Отечества нашего?! Тем более, что порой и отсутствие гордости с женской стороны по вопросу содержания детей не располагало принудительно или добровольно отставленных супругов приносить бывшим женам ежемесячное «блюдечко с голубой каёмочкой».
Наша Лиза тоже была одинока и одна воспитывала сына. Её муж трагически погиб. Она хранила память о нём, и, судя по тому, что скорбь её разделяли множество близких друзей, которые, как могли заботились о ней, отец её мальчика был прекрасным и незаурядным человеком.
Семейный статус был у каждого свой, причины его – разными, но между нами царило редкое взаимопонимание. И все мы были объединены общим желанием, – радовать друг друга.
– Лиза, – обратилась я к своей подруге, – ты не забыла, сегодня Сашин день рождения.
– Конечно нет. Я уже и подарок присмотрела. Сейчас поеду к «Мюллеру», он должен нам деньги, оплатим расходы по содержанию конторки, а остальные – на зарплату.
Мюллером звался клиент русского происхождения, но педантичный, как и его немецкий собрат, а под конторкой подразумевалось наше рабочее пристанище, где мы все и обретались.
Я радостно потерла руки в ожидании прибылей и решила отправиться с «добытчиком», точнее с добытчицей, вместе. Пока мы завершали каждый свои дела, подошло мужское население нашего офиса. Заманчивое слово «гонорар» заставило сильнее биться и их сердца, а ноги устремиться вслед за нашими.
Скоро добыча находилась в руках нашей вожатой, которая трепетно поделила её на пять кучек. Одна из них была безжалостно отправлена в стол со словом «гусударству»; остальные розданы «народу».
Дело было сделано хорошо, хотелось «погулять смело».
Мы гуляли по хорошеющему городу, рассказывая друг другу смешные истории и взрываясь хохотом после каждой шутки. Нам казалось, что так беззаботно веселиться можно только в ранней юности.
Ветерок трепал наши волосы, в которых блестели первые сединки, но мы чувствовали себя полными жизни и сил. Жизнь была такой щедрой, подарив нас друг другу. Могли ли мы быть иными?
Дорога завела нас в мебельный магазин.
Вспомнив, что Сашку «запилила» жена за отсутствие в доме нормальной, на её взгляд, мебели, я замерла около красивой вишнёвого дерева стенки.
«Сотоварищи» присоединились ко мне, и мы все дружно и восхищенно зацокали языками.
– Сашка, вещь нравится? – спросила я.
– Чего спрашивать – и так ясно. А ты это к чему? У меня всё равно денег нет, а копить я не умею.
Весь народ, кроме именинника, был отозван в сторону. По общему мнению стенку решено было брать. Денег не хватало, поэтому предмет всеобщей страсти отложили до завтра. А чтобы продавец не боялся нашего бесславного отступления от замысла, мы оставили щедрый аванс. Чек, свидетельствующий о намерениях, был вручен смущенному имениннику, а «цыгане радостной толпою», то бишь мы, двинулись за провизией и «фронтовыми».
Излишними возлияниями никто из нас не баловался, но долг обязывал «обмыть» покупку и привести в трезвое чувство счастливого обладателя вишнёвой красоты.
Купив немного еды и пития (не в них же счастье?), мы отправились на старом «Москвиче» за город. Радостный смех по дороге на прогулку не смолкал ни на минуту. В скором времени наше внимание привлекла голубая гладь небольшого озера.
Кое-как въехав по бездорожью через лесные заросли на берег, мы остановили свою «Антилопу» и дружной гурьбой высыпали из машины.
– Хорошо-то как, братцы, – ахнула Лиза.
– Вы как хотите, а я немедленно иду купаться, – заявил виновник «торжеств народных» и тут же всеми был в этом поддержан.
Одежды со скоростью приближающихся к дембелю солдат были сброшены, под ними обнаружились купальные костюмы. Посмеявшись над своей предусмотрительностью, мы нырнули в воду. Озеро обнимало и ласкало наши тела светлыми водами. Плавали все, даже я, рассекающая водоем с грацией и плавучестью топора. Сашка, ловкой обезьяной уцепившись за свисающую ветку ивы, смешил нас своими гримасами. Длиннющий Слава, для которого озеро было явно мелковато, ушёл на его середину и оттуда посмеивался над нами, коротышками.
«Коротышки», обидевшись, дружно объединились и заявили «журавлю», что пока он вышагивает по илистому дну озера, они беспрепятственно слопают всю провизию и не оставят ему, ехидному, ни кусочка, ни глотка.
Соревнующиеся стороны кинулись на берег. Шум, хохот. Наспех сделанные бутерброды исчезали один за другим. Их поедание сопровождалось питием, пожеланиями счастья имениннику и заверениями в вечной преданности и любви. Растроганный Александр нежно приобнимал нас за плечи.
На душе было спокойно и уютно, как в детстве на родительских коленях.
После хлеба захотелось «зрелищ». Включили приёмник в машине.
Разомлевшие от счастья и солнца, под красивую медленную музыку мы переминались с ноги на ногу. Неожиданно Лизонька отошла от нашей дружной компании на несколько шагов и сделала пару изящных пируэтов, в которых чувствовалась балетная выучка. Восхищенные, мы замерли. Желание выплясывать самим тут же пропало, и мы стали уговаривать её продолжить танец. Лиза не томила нас долгими уговорами, хотя ни разу до сих пор демонстрацией этого своего таланта не баловала.
Скоро была найдена в приёмнике подходящая мелодия, Лизавета изящным движением воздела вверх руки и закружилась в танце. Её движения были быстрыми и гармоничными. Если и были какие-то погрешности, мы их не видели, и не потому, что не были профессионалами или большими любителями балета. Наша подруга была прекрасна. И никто из нас не замечал того, что на ней нет соответствующих одежд, что декорацией служит зелёная полянка, а сама артистка отнюдь не отличается худобой профессиональных балерин, да и на «пальчиках» она не стояла уже лет двенадцать. Как зачарованные, мы смотрели на Лизу, и хотелось только одного – чтобы музыка и танец длились как можно дольше.
Но всё когда-нибудь кончается. И день прошёл. И новый начинается. И хоть нам всем так было хорошо, и так волшебно, но пора прощаться. Нас ждут дела. И семьи наши ждут. И снова к ним нам надо возвращаться. И радость нашу общую поймут ль они? Как жаль... Как жаль, мой друг, что очень часто всё хорошее кончается. Но нашу радость, наши чувства эти мы унесём с собой. И пусть хранит нас всех и этот вечер, и этот ветер, что с твоих ланит снимает нежной трепетной рукой он прядь волос. Возьми его с собой. Возьми наш смех и нежность глаз друзей. Ведь в них любовь. И помни ты о ней. Чем ни закончился бы наш союз, но в жизни ты неси любви лишь груз.
Молчаливые, наполненные счастьем этого праздника мы разъехались по домам.
Жизнь подарила нам еще много прекрасных дней, но ни один из них не запомнился мне так, как этот. Наверное, на пороге перехода в мир иной люди вспоминают именно такие минуты. Наша безоблачная дружба длилась год. Целый год подарила нам судьба для счастья!
За этот год мы ненавязчиво старались познакомиться с семьями и возлюбленными друг друга и стремились к тому, чтобы они чувствовали себя хорошо в нашей компании.
Но как раз с этой стороны и подстерегала нас беда. Невольно вспомнишь Баратынского – « кто непременный мой ругатель? Необходимый мой предатель? Завистник непременный мой? Тут думать нечего – родной! Нам чаще друга враг полезен, – подлунный мир устроен так; о, как же дорог, как любезен самой природой данный враг!»
Я не хочу обвинять кого-либо в том, что произошло в дальнейшем. Но
как всё же жаль! Какой тоской печальной ложится мысль: ах, если бы не так! Ах, если бы не горе нас венчало и не разлуки, а любви печать. Как жаль, что часто ревность уводила, – неважно, иль чужая, иль своя, – нас от того, что сердцу было мило, что вечно будем помнить ты и я.
Близкие нам люди не понимали нашей дружбы. Теперь мне понятно, что им хотелось владеть нами безраздельно, а в те времена в качестве аргументов, подкапывающих наши воздушные, отражающие солнце замки, выдвигались обстоятельные доводы. И вот уже Сашина жена зачастила к нам в офис, и мы часами сидели под её пристальным, насупленным взглядом. Бывшая Славкина жена увлеклась приобретением предметов искусства и ей слишком часто стала необходима его помощь в забивании гвоздей в стены для развешивания картин. Недавно возникший в моей жизни ревнивый приятель каждые полчаса названивал мне на работу. Словом, мы почувствовали себя на осадном положении. Радость, свет нашего общения тускнели, пробиваясь с трудом сквозь тучи «праведного гнева» ближних, желающих присвоить себе все наше личное время.
Мы проводили с нашими «оккупантами» осторожную работу, давая им понять, что, во-первых, наша дружба – это только дружба и ничего больше. А, во-вторых, – «подруге, другу надо доверять, чтобы в любви вам встретиться опять. Чтоб неразлучны в жизни были вы. Чтоб достигали вместе высоты. Однажды встретившись, в полёт земной уйдём с небес опять в душе с мечтой. С любовью вечной в сердце и умах пребудем в жизни мы и даже в снах. Не будет диссонансов в жизни той. Она уже становится мечтой. Они уже сбываются, мечты, – то Пастыря Небесного черты чертами линий судеб на руках всех человеков станут, и в веках Чело Создателя увидишь ты в глазах Его Божественной мечты – Его дитяти и Его души, ребёнка своего и всей Выши.
Но мой приятель не разделял мнения о возможности искренней, без всяких иных мыслей, дружбы между мужчинами и незамужними женщинами. Как, впрочем, и Сашина жена, которая, как могла, «оберегала» его от нас.
И хоть я и не была замужем, а быть одинокой женщиной считается неприличным, и мой новый друг часто напоминал мне об этом, выражая готовность обременить себя любыми обязательствами, это не спасло наших отношений. Поставленная им же перед выбором, я очень быстро разобралась с «любителем прав». Вскоре мы расстались.
Сейчас я понимаю, что жестокость к человеку, который возможно любил меня, была неоправданной.
И не спасти любви и дружбы предательством добра. Проститься нам, возможно, было нужно, и расставания приблизилась пора. Но, причиняя боль другим, смягчить её стараться нужно было участием своим, тревогой неподдельной за ту судьбу, что отделяла от своей, чтоб горе не владело безраздельно тем, кто не отделял судьбы своей от нас связавших чувств. Всё в мире в равновесии искусном. И, причинив другому боль, посеяв ложь, в своё ты будущее эту кару понесёшь.
О, если б знала это я тогда! Не стерегла бы и меня беда!
Что-то стало происходить с нами. Жестокость, как враг вползала и в наши отношения.
У Саши был свой дом - небольшой, уютный, построенный вопреки всем правилам зодчества, но желанный для его обладателей. И он с радостью отдал в пользование Славе однокомнатную квартирку, которая всё равно пустовала. Условия было два – поддерживать относительный порядок и оплачивать вовремя квартплату.
Наш Славка был аккуратным человечком. За его обстоятельность, франтовство и хорошие манеры мы порой дразнили его наследным принцем. И трудно было предположить, что со своим пристрастием к чистоте он мог допустить беспорядок в квартире, но однажды, забежав между делами на минутку в офис с мыслью увидеть дорогие лица моих друзей, я услышала:
– Да что ты о себе воображаешь? – кричал Александр. – Герой любовник! Свою семью развалил! Дома своего не имеешь, в чужом бедлам навёл, а туда же!..
Куда «туда же» я не успела сообразить, потому что наш всегда выдержанный, – как мы говорили, «до неприличия», – «наследный принц», задетый за живое, закричал:
– Да как ты вообще смеешь мне такое говорить, подкаблучник несчастный! Иди выпей вина из туфельки своей Люсеньки! Отпразднуй с ней предательство друга! Посмотри, сам-то на кого похож! Да освобожу я твою квартиру – успокойся! Думаешь не знаю, чего ты хочешь? И не ищи повода, мне прекрасно всё понятно. И откуда ветер дует, – тоже ясно.
– Ах так! Видеть тебя больше не хочу, и квартиру освободишь, да и работать нам вместе тоже будет тяжело, – кричал Саша, намекая на то, что офис был арендован на его имя. – Я что, семью должен потерять из-за вашей дружбы? – продолжал он.
Лиза, которую, как и меня, резануло слово «вашей», стояла белая, как её «учительская» блузка, рядом и от ужаса не могла вымолвить ни слова.
Было такое впечатление, что стрелы гнева и ненависти, которые дорогие наши мальчики метали друг в друга, имели вполне материальное воплощение и рикошетом отлетали в нас.
Я почувствовала, как у меня предательски зазвенело в ушах, и слабым голосом проговорила:
– Ребята, я умоляю вас. Перестаньте же. Зачем? Сейчас нам всем сложно. Но гнев не рассудит вас. Перестаньте, пожалуйста. Давайте поговорим спокойно.
Но меня никто не слушал. Сердце сдавила тоска, лица друзей стали расплываться передо мной. Очнулась я оттого, что Лиза брызгала на меня водой, а Слава, гладя по голове, приговаривал:
– Машка, ты чего это надумала? Да мы просто пошутили, пошутили. Честное слово. Вот видишь, мы не бранились, только тешились.
И он одной рукой обнял Сашу за плечи. Сашка улыбался, но его глаза были полны тревоги.
Я больше никогда не слышала ссор наших друзей, но отношения между ними оставались явно натянутыми. Правда, в моём присутствии они старались сохранить видимость прежнего, доброжелательного общения. Но для моего сердца фальшь этого была очевидна.
Лиза стала поговаривать о том, что её приглашает совместно поработать в одном проекте группа однокурсников и она, пожалуй, ненадолго к ним примкнёт. Александр ещё до лизиных разговоров появлялся в офисе все реже и реже.