Голуби

               

     Как-то ко мне залетел голубь. Сел на подоконник и стал энергично дергать клювом. Казалось, он высматривает что-то в комнате. Я подошла познакомиться. Он на мгновение замер. Потом вспорхнул и перелетел на флигель соседнего дома, в который упиралось наше окно.
Я быстро нащипала хлеба и положила на подоконник, надеясь гостеприимством снова привлечь голубя. И не ошиблась. Он сразу прилетел обратно, как только я отошла от окна. Стал клевать. Я бросила еще хлеба. И тут откуда ни возьмись целая голубиная стая налетела на подоконник. Голуби расталкивали друг друга, сердито ворча. Меня забавляла эта возня, и я кидала им крошки, забыв про все дела.
     Сначала птицы дружно перелетали на навес при моем появлении в окне. Потом наиболее смелые стали оставаться. Мне захотелось их приручить.
Я покрошила хлеб себе на руку и выставила ее из окна. Голуби разлетелись. Какое-то мгновение они все сидели в ряд на крыше флигеля и напряженно глядели на мою протянутую руку.
   Но вот один отделился и полетел к окну. Он полетел не прямо, а сначала куда-то в сторону, видимо, желая отдалить минуту риска. За ним прилетел другой. Они ходили по подоконнику, тревожно воркуя, то приближаясь к руке, то пятясь назад. Я могла убедиться, что проблема выбора так же остро стоит в птичьем мире. Решая ее, один из голубей чуть не свалился с подоконника. Я даже испугалась за него, забыв о его птичьей привилегии - крыльях. Сейчас его крылья выражали полное смятение чувств. Они то распускались для полета, то складывались. Казалось, выбор наконец сделан: голубь вплотную приблизился к руке, вытянул клюв... но в последний момент малодушие одержало верх, а быть может, не малодушие. Может, голубь не захотел рисковать свободой ради хлеба. Во всяком случае, он оказался на флигеле. Но голубь уже не может сидеть спокойно, как другие. Искушение гонит его обратно. Описав зигзаг, он опять на подоконнике. Снова идет он к моей руке, вытягивает шею, и... первая крошка с моей руки - уже в его клюве. Затем другая, третья. Голубь так осмелел, что я стала побаиваться, как бы он не клюнул меня в руку.
  Я высыпала на подоконник остатки хлеба. И тут же остальных голубей словно сдуло с крыши. В их задиристой, клокочущей толпе я потеряла прирученного. Зато нашла белую голубку.
   Почему-то я назвала ее голубкой. Она была маленькая, стройненькая среди толстых сизых голубей. Не принимая участия в борьбе за кусок хлеба, она прыгала вокруг нахальной ватаги своих товарищей и выискивала микроскопические крошки. Она углубилась дальше всех в комнату, однако ей ничего не досталось.
Белая голубка сразу стала моей фавориткой. Мне очень хотелось ее накормить. Но это никак не удавалось. Она не отличалась ни храбростью, ни расторопностью, ни сообразительностью. Поэтому, наверное, и была такой миниатюрной. Голубка подражала другим, не вникая в смысл их действий. Прилетала последней, вяло суетилась около плотного кольца упитанных голубей, но стоило мне осторожно положить ей кусок, как она улетала. Другие голуби, вспорхнув, тут же садились опять на подоконник и подбирали предназначенный ей хлеб.
   Я стала прогонять голубей. Но белая голубка одна не прилетела. Наконец сизым голубям это недоело. Они рассердились и улетели. Хлеб так и остался лежать на подоконнике. Я его хотела смахнуть. Но тут появился воробей. Он попрыгал, осмотрелся, подергал хвостом, поднатужился и поднял кусок, который был ему явно не по силам.