Никогда ещё я так остро не чувствовал осень. Гуляя по торжественно-печальному лесу, подставляя голову дождю, прячась от сырости в подземельях метро и подъездах, я соскребал в свою башку общепризнанные не личные суждения об осени, и было фундаментом такого собирательного, поверхностного образа – грустное время года, сопливое и склизкое, пора нудных моросящих дождей, которые ничем радовать не могут и лишь наполняют серой безысходной тоской…
Сегодня всего-навсего 11 сентября, но уже каждая клеточка моего измаявшегося организма исходится нетерпением; уже подкашиваются ноги только при одной мысли – наступила осень. И витавшая пару лет назад рядышком, играючи ускользая от взгляда и рук, ассоциация теперь, словно повзрослев и окрепнув, заматерев, растеклась в новом воздухе чётким ощущением сладостного волнения – это пора возвращения домой… Как будто наступил вечер – предшественник ночи и сна, - а день, тянувшийся целый год, подошёл к концу; нагулявшись, нарезвившись, насытившись теплом, радостью, блеском и всяческой шелухой жизни, уставший и соскучившийся по уюту и милому запаху, плетётся по лесенке последних свободных от холодов мгновений домой…
Постепенно невозможный сплав огня и дождя, а в дальнейшем ещё льда и слякоти, вновь возводит грань между человеком и природой. Летняя бескрайность, открытые для ветров города, дома, квартиры… Но приходит страх, на столько древний, что не разобрать – болен он или его измученное морщинами лицо и высохшее тело это колоссальная усталость прожитых лет. И город, такой чистый, сильный, вечно молодой и здоровый, впуская гостя, сторонится его, избегает, брезгует; его на порогах встречают натянутые фальшивые улыбки, за спиной запирают наглухо замки и сидят затаившись, чуть дыша, закрывая рты маленьким детям ладонями. и скоро весь город каменеет затворничеством гордых, достойных и безликих, что свято верят в пропасть, отделяющую их, благородных, здоровых, умных, современных, от таких существ, как безымянный старик, которые уже наверное и не помнят, зачем явились в этот мир…
Ну, хватит, увлёкся. О каких-то стариках залопотал. Маразм, батенька?
Не маразм, а напряжённость.
Скорее загруженность. Расслабься! Чем больше думаешь о доме…
…Тем он ближе от этого не станет.
Вот именно. И брось про каких-то там стариков убогих рассуждать.
Это не просто старик, это – образ осени.
А-а, понятно. Он весь такой из себя страшный, заразный, и люди его не подпускают к себе.
Большинство.
Стоп, мне всё ясно. Это твоя попытка обвинить в глупости, бездумности и тупости не любимою тобой толпу.
Зачем мне её обвинять? Всё равно толка это не принесёт. Ведь каждый в этой толпе считает себя индивидуальностью, личностью, и на утверждение, что он – всего-навсего безликий мешок костей и мяса, в лучшем случае плюнет в лицо.
За что и получит в собственное.
И начнётся потасовка, мордобой, избиение…
Ну и плевать – мы же не в толпе, мы в стороне.
Вот-вот… А с чего ты взял, что мы особенные? Почему это не самолюбование? Почему не ошибочное представление, слишком завышенные самооценка и самолюбие?
Ой, блин, на хрен!.. Началось! Слышь, мой единотелый друг, может, лучше книжку продолжим? А-то действительно такими темпами хрен чё допишем!
Легко.
И, пожалуйста, оставь переживания и забудь, где ты их бросил.
Обещаю…
Не верю.