Когда я проснулся, на прикроватной тумбочке увидел несколько пачек «LM», «Честерфилд», «Дукат»… Из одной открытой торчали разноцветные и разнокалиберные (была даже толщиной с палец и длинной сантиметров пятнадцать, если не больше) сигареты.
-- Вован, ты подонок, - зевнув, протянул я и, настроив барахливший в последние дни канал сигма-распознания, распылил устойчивую иллюзию. – Почему медпункт не оснастили ти-пи-щитом?..
Медицинское обеспечение нашего батальона меня забавляло: единственная медсестра постоянно то в отпусках, то в командировках, а дежурный фельдшер-срочник с подъёма и до отбоя у кого-то из штабных полканов делает ремонт…
Хлопнула дверь, торопливо застучали каблучки, послышалась возня, блаженные пофыркивания и тихий вздох облегчения:
-- Ух, только восемь часов, а уже так жарко…
Из-за ширмы вошедшего мне видно не было, но уже наверное и последний Юсупов понял бы, что случилось чудо (намного более значительное, нежели открытие лекарства от всех болезней) – явление штатной медсестры Светланы Николаевны… Фамилию забыл.
Кстати, у всех наших батальонных женщин отчество Николаевна. Это две поварихи – Светлана и Галина Николаевны, это медсестра Светлана Николаевна, Это писарь тех. части Жанна Николаевна… А может, у них отец общий? Возраста они почти одного, так что…
Так что кончай эти дурацкие лирические отступления и возвращайся в медпункт.
-- Проснулся? – выглянула из-за ширмы весёлая мордашка.
(Ещё одно лир. отст.)
Может, я просто не обращал внимания, а может, это только её особенность – когда Светлана Николаевна улыбалась (даже если намекала на улыбку), глаза у неё прищуривались и, казалось, она вот-вот должна разразится страшно сильным хохотом. А так как она по жизни улыбчива и приветлива, то я никак не мог определить цвет её глаз, хотя довольно часто сталкивался с нею в столовой.
Отнять бы у неё лет десять, и она не смогла бы и шагу ступить по части без восхищённых взглядов и назойливых приставаний батальонцев, а уж о прапорах и говорить не стоит… Но я не претендую на общепризнанность данного мнения; оно сугубо личное – Светлана Николаевна внешностью меня полностью устраивает и даже более.
(Конец лир. отст.)
-- Как у нас сегодня дела? – надевая халат, лёгким летним голоском, беззаботным и по-молодецки озорным, спросила Светлана Николаевна; халат дышал весёлыми духами, располагая не к самой серьёзной беседе.
«Можно подумать, что ты знаешь, как были мои дела вчера. Ты же хрен знает когда в последний раз появлялась!..».
-- Такие же, как вчера.
-- Да? А ты помнишь, что было вчера? Тогда всё гораздо лучше…
-- А почему я не должен этого пом…
Но оказалось, что вчерашнего дня я не помню, словно его никогда не помню. Помню, что лежал в телеге, что разговаривал с Исторским, что потом оказался на окраине Москвы и стал свидетелем… Но это всё сон… Вроде…
-- Что тебе снилось? – Светлана Николаевна села на краешек койки, аккуратненько устроила на коленях какие-то листы, приготовила шариковую ручку, взглянула на меня своим прищуром.
-- Что снилось?.. – оказавшаяся в профиль премилая фигурка медсестры, обладающая смелыми дерзкими формами, располагала лишь к шуточкам и разгильдяйству, так что я и думать забыл о странностях прошедших дней. – Снилось, будто был я хирургом и делал операцию, а вы мне ассистировали. А после подошли и сказали: «Да с ваших рук, Тимур Рашитович, слепки надо делать из золота и в музее на всеобщее лицезрение выставлять!».
-- Правда? Так и сказала?
-- Ну, было ещё кое-что, но я стесняюсь произносить это при вас.
-- Почему же? Ведь это же я сказала.
-- Нет-нет, и не просите! – заявил я, отворачиваясь к стенке.
-- Странно, а вчера не стеснялся… Конечно, такие пошлости, но… Мне твои слова польстили.
-- Да-а-а? – я вывернул голову, упёрся искренне удивлённым взглядом в лукавое личико. – И что же я вам сказал? В смысле, что именно из сказанного мною вам польстило?
-- Я бы хотела услышать ЭТО, - Светлана Николаевна медленно, заставляя меня дрожать в наивном беспочвенном предвкушении, надвигаясь. Головою я понимал, что она играет со мной, а вот тело не слушалось и нетерпеливо ждало ласк, – только от тебя…
Такого напора моё измученное Я выдержать не смогло:
-- Всё! Вы победили! Баста! Сдаюсь! Ничего я не помню – ни вчера, ни позавчера, а сон мне вообще больной приснился! – выпалил я, зажмурившись, что бы не видеть раззадорившую желание женщину.
-- Значит, ты даже не знаешь, сколько дней находишься здесь?
-- Дня три… Вроде бы…
-- Неделю.
-- Ско..? Неде..? В смысле, семь дней?
-- Жаль, ты не помнишь, как реагировал на пять дней. Вскочил, начал кричать, какого-то… - она перевернула лист и прочитала: - Исторский… Да, какого-то Исторского упоминал, грозил ему… Нецензурно выражался в его адрес. Я тогда не спросила: а кто такой этот Исторский?
-- Я его не знаю, - с ходу ответил я; ни к чему ей знать. Ещё примет меня за психа. Хотя, я наверное псих и есть, как ещё объяснить мои раздвоения, растроения, рас…
-- Так что тебе снилось сегодня?
-- А это важно?
-- Сны телепата – ключ ко многим его тайнам.
Почему-то мне вместо повествования о своём ночном бреде захотелось спросить: она сама телепат или как большинство офицеров? Но я не успел даже пасть раззявить – в кабинет кто-то вошёл. Точнее, ворвался. И по тому, как стремительно и нагло (без стука, без «Можно к вам, Светлана Николаевна?»; а вдруг она несколько занята со своим пациентом? не подумайте ничего такого…) влетел, буквально сорвав дверь с петель, гость, мне не нужно быть телепатом, что б определить персону. Это наш Замполит подполковник Кравец В. И.
-- Прохлаждаетесь, товарищ солдат? – радостно воскликнул он, сияя своей официальной улыбкой. И, словно я собирался вскочить, что бы его поприветствовать, поспешно умоляюще затараторил: - Лежите, лежите, лежите! Что вы, товарищ солдат, вы же больной человек, вам надо меньше двигаться, больше отдыхать, - и обратился к Светлане Николаевне: - Как его самочувствие?
-- Положение стабильное…
-- Не ухудшается, значит? Прекрасно-прекрасно! – Кравец лапнул бумаг; читая, продолжал бубнить под нос: - Прекрасно… Прекрасно…
--Что прекрасного? Хорошо, конечно, что нет ухудшений, но ведь и нет улучшений.
-- Детали… Детали… - наконец, не выдержав своей некомпетентности в медицине, подполковник швырнул бумаги в угол и заверещал: - В конце концов, Светлана Николаевна, он кто? Он солдат! И должен стойко переносить все тяготы и лишения службы!..
Последовала пламенная эмоциональная речь (а других он просто не произносил в силу своего характера), в которой настроение меняло полярности с калейдоскопической быстротой. Он то меня обзывал, то вновь хвалил. То матерился на правительство и штабных, то вспоминал деревни и разорившиеся колхозы, то буквально плакал над условиями жизни на своей родной Украине… Итогом же монолога стало короткое и ясное:
-- Сегодня в три часа он должен стоять в строю. Он нам нужен, - и ушёл.
-- Беспардонный, наглый, глупый человек, - качая головой, с некоторой жалостью в голосе сказала Светлана Николаевна. Она поднялась с койки, собрала свои записи. – К трём часам… Тоже мне, командир. И как вы его по воскресеньям терпите!
-- Мы его не терпим, мы в увольнения уходим.
-- Ну, ладно, - вновь усевшись у меня под боком, Светлана Николаевна вернула спрятавшуюся на несколько мгновений улыбку. – Что-нибудь придумаем. А сейчас – расскажи о своём сне.
Снова хлопнула дверь, но хозяйка кабинета даже не шелохнулась, терпеливо ожидая начала моего повествования. И через секунду я понял, почему же она никак не отреагировала на посетителя: из-за ширмы бесшумно появился… Конечно, он – Югор Исторский. В медицинском халате, в смешных толстооких очках, он тощей дощечкой торчал позади Светланы Николаевны и омерзительно скалился.
-- Здорово, Тимка! Что, болеешь? Ну-ну… - Югор покосился на женщину: - И чего тебя вечно тянет на зрелых, не первой свежести...
-- Чего-о?! – взревел я, вспыхнув внезапной обидой, причём обиделся не за себя, а за Светлану Николаевну, которая даже не слышала гадости в свой адрес и, следовательно, не могла наглеца поставить на место.
Вот только упустил я одну деталь: Исторского-то не видно и не слышно, и поэтому выкрик «чего-о?!» в пустоту произвёл неоднозначное впечатление.
-- Чего… Чего? – захлопала глазками Светлана Николаевна.
-- Чего?.. Я… Я не расслышал, что вы сказали…
-- Но я вроде молчала.
-- Значит, мне и вовсе показалось.
-- Тим, давай ближе к делу, - веселясь от своей безнаказанности, Югор меня провоцировал, витая в опасной близости от медсестры; того и гляди, что-нибудь сделает. – Какая очаровашка! Сладенькая, розовенькая…
Я терпел, но стоило этому вечно пьяному типу протянуть руку к фигурке женщины, как сдерживающие меня тросы лопнули, высвобождая бурное праведное негодование:
-- Юги, прекрати! У тебя совесть есть?! Ты же ангел, чёрт подери! Ты же олицетворение добра… Как ты можешь так издеваться над людьми? Надо мной?! Посмотри, что ты со мной сделал – у меня уже нервы на пределе! Да сдали они уже, нервы эти! Я запутан, я растерян – кто я, где, какое сегодня число и вообще…
И вообще, я действительно двинулся: Светлана Николаевна что-то говорила, но слова раздваивались и мешались друг другу, потому что сама Светлана Николаевна раздвоилась. Одна она вскочила и, обнаружив позади себя Исторского, заискрилась волнительным ошарашеньем чуда открытия; правда, она не совсем понимала, в чём состоит чудо и главное – что за открытие свершила, но однозначно чувствовала – оно свершилось. Сливаясь с ней в одноголосье, настойчиво требовала объяснений сцены беспричинной истерики изумлённая вторая Светлана Николаевна. Исторский же не обращая внимания на разошедшуюся в возбуждении от необычайности происходящего медсестру, хмурился, озадаченный содержанием моих эмоциональных речей. При всей нелепости внешнего вида в этой загадочной личности чувствовалась власть, и взгляд его глазок-точек, уменьшенных ещё сильнее линзами очков, не оставлял шанса на увиливание от ответа, лукавство, обман.
-- Что ещё за ангел, Тимур? – вроде бы тихо, но заглушая суету женщин, спросил он. – Ой, ну конечно! Как я сразу не сообразил! – и влепил щелчок егозе Светлане, да так звонко, что даже я ощутил, с каким азартом и какой точностью было это сделано, и на секунду зажмурился. А потом стало невероятно тихо: Светланы Николаевны застыли в молчаливом ожидании восковых фигур. – Форбеос… Вот ведь во истину разнолик… Один на один он друг и соратник, а за твоей спиной – предатель… Сука, что тут ещё можно сказать?.. Только одно: я, к сожалению, не ангел, и можешь не нарушать данное себе обещание не курить, затянувшись той сигареткой, которую, без сомнения, вручил тебе мой разноликий брат.
-- Знаешь, мне тяжело тебе верить. Ты вечно недоговариваешь, мучаешь меня загадками… Как я могу тебе верить?
-- Хорошо. А как ты можешь верить даже не человеку, а какому-то существу… Кстати, как он выглядел?
-- Толстый, потный, лысый.
-- Во-во, к тому же такому малоприятному типу. Ты его видел впервые в жизни.
-- Мне кажется, что малознакомому… человеку поверить легче.
-- Допустим… Но, Тимур, я же тебя не обманывал. Да, о многом я умалчивал, просто некоторые вещи ты должен понят сам. Ты должен думать…
-- Да зае..бал ты уже! – закричал я и спохватился – ругнулся при даме, пусть и замороженной. – Думать, думать!.. Надоело! Сложно всё это для меня. Я и здесь, и там, и ещё где-то… Мне снятся бредовые сны, а дни вчерашние я вообще забываю!.. Юги, на хрена ты всё это делаешь?
-- Я делаю?! Тимка, друг, я ничего с ТОБОЙ не делаю. Я только пользуюсь тем, что с тобой происходит. А происходит… Тимур, твой организм сам того не осознавая, отторгает этот, - Югор взмахнул руками, и халат распахнулся, заколыхался парусами за тощей тушкой Исторского, - этот… Этот лживый мир! Этот мир надуманный, неверный, с удобными человеку понятиями и законами… Перед последним вздохом тебе представился шанс познать то, что не дано узнать и ощутить другим!..
-- Что значит – перед последним вдохом?..
Югор снял очки, сложил их и положил на тумбочку. На сером небритом лице кривой ниточкой тянулась хилая улыбка.
-- Ах, ну, конечно, очередная загадка. Думай, Тимур. Так?
-- Придёт время, а ждать осталось не долго, и ты всё увидишь. Я сейчас уйду, а ты расскажи Свете всё, что посчитаешь важным, и будь готов к трём часам. Васёк не станет попусту языком молоть. Прости за очередную недомолвку.
И тут же растаял, утянув за собой и восторженный дубликат Светланы Николаевны. Оставшаяся беспомощно захлопала глазками и, боязливо озираясь, произнесла осторожно:
-- Такое чувство, будто кто-то стоит за спиной… Стоял. Даже мурашки по коже.
Я внимательно следил за тем, как медсестра постепенно успокаивается; она поправила причёску, убедилась в нетронутости пуговиц халата и, заметив мой не скромный взгляд, смущённо улыбнулась.
-- Что ж, похоже, приступ кончился… - моментально вернулась уверенность, и голос заслонил минутную скованность: - Итак, что это было? Контакт?
-- Своего рода…
-- С кем? Хотя, что я спрашиваю… Обычно после таких всплесков следует упадок, отключается память. Мозг гудит и…
-- Я помню.
-- В самом деле? – недоверчиво склонив голову, протянула женщина. Ух, как мне загорелся желанием всё рассказать, поразить, изумить, закружить волнением!..
-- В самом деле.
И я рассказал; о двух испанских Тимурах, о Тимуре-калининградском, о Югоре Исторском и его рыцарском образе Раблюде, о странностях Мэй, о пойманной мною молнии, о небесном посланнике Форбеосе и его ассистентке, и я сбивался, повторялся, заикался, лезли вперёд своей очереди слова и имена, и я дрожал, во мне зажались неведомые необъяснимые страх и стыд, щёки пылали, глаза бились в такт воющему сердцу. Довольно скоро поток моего сумбура начал иссякать, а удовлетворения от реализации жгучей необходимости поделиться с нормальной человекой накопившимся не наблюдалось. Зато тревоги – полные карманы, хватило бы на двоих, да ещё Светлана Николаевна, похоже, склонялась к не самому оптимистическому для меня мнению.
-- Так, - словно жирной безжалостной точкой подытожило сказанное мною звонкое слово, утвердившее тревогу и уверенность в неверии рассказу. Наверное, она хотела бы сказать: «Я-то надеялась, что столкнулась с чем-то новым, с феноменом, а оказалось, ты просто ещё ребёнок...» - или что-то в этом роде, но лишь отвела разочарованный взор, чертой обозначила финиш свои записям и уже из-за ширмы сказала:
-- В два часа пойдёшь на обед и на трёхчасовом построении встанешь в строй…
И вы даже не представляете, что Васёк поведал нам после обеда!..