Солдатские зазубрины
* * *
«Пускай на черепа нам давят каски,
А бээмпэшки бешено ревут,
А нас с тобою только для отмазки
Таманцами-гвардейцами зовут…»
Прыгов пел надсадно с придыханием, вкладывая какой-то особый смысл. Несколько его однопризывников пытались поддержать. Как нечто сокровенное и другим непонятное орали «таманский» шлягер черпаки, выехав за ворота учебного центра и проезжая небольшой поселок.
Почему «только для отмазки таманцами-гвардейцами» звали, Чернову было не понятно, но кто сказал, что в песне все должно быть ясно…
Этот ор сиплых застуженных голосов, вероятно, был ответом комбату за его тактические изощрения с батальоном. Редкие прохожие поселка шарахались «Уралов» с возвращавшимися в часть солдатами.
Поднялся шлагбаум, отделявший дорогу на учебный центр от трассы. И в сумрачной тишине раздался выкрик:
- Прыгов! Прыгов!
Из кузова следовавшего впереди Урала прозвучал ответный:
- Я, Канивец!
-Алабино-75…
-П….ц! – Вороны взвились от выкрика сотни солдатских глоток и хохота. Так попрощались курки с минувшим годом и приветствовали год наступающий, неумолимо приближавший дембель. Позади остались палатки с буржуйками, продуваемый ветрами барак, морозный пронизывающий ветер, тактика, марш-броски, стрельбы, впереди была казарма, клуб, чайхана. В душе Чернова шальной искрой вспыхнула надежда на будущую беззаботную гражданку. И все же месяц в центре изменил его навсегда.
* * *
Комбат добивался погрузки батальона в бэтээры за семь секунд при нормативе в десять. Он, вероятно, как все передовики производства в то советское время, таким образом, делал свой стахановских почин в Вооруженных Силах Советского Союза. Представьте себе четыреста задерганных и изнуренных тактикой и стрельбами солдат, которые словно блохи по команде офицера мечутся и запрыгивают в щели бронированных гробов на колесах. Да панорама… И комбат, вероятно, любовался ею чрезмерно.
Загрузил таки майор Цапнев батальон за семь секунд во время н-цатой попытки, задумался, и говорит, морща лоб:
- Ладно, норматив сделали, но что это такое: в восьмой роте, БТР 456-й, бойцы гуляют по броне в полный рост, словно по Тверскому… Да я, не будучи снайпером, с РПК всех положу. Вы, бойцы, о чем должны заботиться? О сохранении своей жизни, она нужна Родине, и на броне должны пригибаться, ползком взбираться, чтобы уцелеть в бою.
Понятно?! Тогда - Ровняйсь! Смирно! По машинам!
И все завертелось по-новому. Чернову было проще, чем многим другим куркам, ему было легче добраться до заветного подвесного сидения наводчика КПВТ, но надо было взбираться наверх и нырять в башенный люк. Все было отработано до автоматизма, но теперь следовало ужом вползать вверх и там делать несколько дополнительных телодвижений. За ним следовал Рыжов, которому надлежало задраивать люк.
По команде Чернов вполз на башню, открыл люк, развернулся на руках и ногами нырнул в БТР. Рыжов, на которого ложилась вся ответственность за погрузку, спрыгнул на пол. Ответственный момент – задрайка люка, Чернов повернул голову и увидел, как Рыжов грохнул люком по собственным пальцам. Брызнула кровь на него и в лицо Чернову. Но странно, бледное лицо Рыжова даже не отразило боли. Все замерло и затаилось.
Через минуту донеслась команда «К машине!», и солдаты бросились ее выполнять.
Съезжая вниз по броне Чернов наехал на крепления для лопаты и почувствовал резкую боль, но было не до нее. Комбат оторвал взгляд от секундомера и довольный воскликнул:
- Есть! Выполнено упражнение! Занятие закончено…
Все облегчено вздохнули. С трудом Чернов добрел до сортира; кальсоны были в крови. «Вероятно сломан копчик», - подумал он, но в медчасть идти постеснялся.
Так благодаря комбату Цапневу, проявившему заботу о жизни солдат в условном бою, Чернов, Рыжов и, вероятно, десятки других получили зазубрины на память, более стойкие, чем дембельский альбом и наколка на плече.