Перемена

Действующие лица:
Педагоги:
Михаил Фёдорович – молодой, но многообещающий директор школы
Николай Александрович, он же Историк – учитель истории, пожилой, седой, поджарый
Мария Ивановна она же Физичка – учительница физики, истеричка средних лет
Григорий Владимирович он же Физкульт.Ура – учитель физкультуры, ну очень импозантный мужчина
Алла Геннадиевна она же Англичанка – учительница иностранного языка, молодая женщина английского покроя
Ольга Евгеньевна она же Русичка – учительница русского языка и литературы, неуверенная в себе особа, не от мира сего
Куражин он же Муз.Ус – учитель ритмики, он же организатор внеклассной работы и внеурочного воспитания, со щегольскими усиками

Учащиеся и не желающие учиться:
Нюра
Митя
Андрюха
Алик                ;    «деточки» из выпускного класса
Светка
Ленуся
Влад
Учащиеся младших, средних и старших классов обычной, рядовой средней школы.


Действие 1. Вторник.
          
Явление 1.

Утро. Звенит школьный звонок. Дети, толкаясь и шаля, вприпрыжку по ступенькам бегут в классы. Учителя степенно, с журналами и указками, также расходятся по классам. Директор сидит в своём кабинете и, не поднимая головы, увлечённо что-то строчит в толстой тетради. Похоже – учебные планы. В кабинет без стука врывается Муз.Ус. Во всё время разговора не останавливается ни на минуту.

КУРАЖИН:  Многоуважаемый Михаил Фёдорович, в который раз спрашиваю вас: любите ли вы детей? Любите ли вы их так, как люблю их я? Нет, вы мне ответьте честно и без обиняков. Хоть раз скажите правду коллеге. Пусть она будет горька.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: (не поднимая головы от тетради и не переставая строчить) Присаживайтесь.
 КУРАЖИН: Что значит это ваше «присаживайтесь»? Вы мне скажите со всей откровенностью. Ответьте мне. Ответьте мне. (Пауза.) Между прочим, я очень тороплюсь.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: В таком случае говорите по существу, без шутовства.
КУРАЖИН: Шутки законом не запрещены. (Серьёзно.) У меня вечер срывается.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: (невозмутимо, продолжая писать) Не с кем вечер скоротать? Сочувствую.
КУРАЖИН: У меня Петров затемпературил, а Сидоров ногу сломал. (Осознав суть директорской фразы.) А у вас есть кто-нибудь на примете?
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: (так же) По-вашему, я похож на сутенёра?
КУРАЖИН: Нет, Михаил Фёдорович. Как вы можете, Михаил Фёдорович? (Пауза.) Но всё-таки вы на кого-то похожи.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: На Достоевского что ли?
КУРАЖИН: Как можно, как можно? Нисколько.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Жаль. Тогда на кого же?

Отрывается, наконец, от писанины.

КУРАЖИН: Вы похожи на антрепренёра.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: А это что за рыба, и с чем её едят?
КУРАЖИН: Петров затемпературил. Сидоров ногу сломал. Поздравительный концерт на грани срыва. Надо бы их кем-то заменить.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Как хорошо было, когда у нас не было незаменимых. Теперь оказалось, что все незаменимы. И что же они у вас творили в этом самом концерте?
КУРАЖИН: Как точны ваши слова, това…  господин школьный генералиссимус! Это настоящие творцы! Гении степа! И, не его одного! Тонкий юмор, острые шутки, фокусы.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Ну, до фокусов мы все мастера. А они тем более. Замену найдёте сами. И с глупостями ко мне больше прошу не соваться. Я занят! У меня инспекция областная на носу!
КУРАЖИН: Надо же, инспекция, а так похожа на очки. Разрешите откланяться. Считаю, так сказать, своё поведение безобразной ошибкой… далее по тексту.

Выскакивает так же молниеносно, как и заскочил.

Явление 2.

Вылетев в  коридор, Муз.Ус сталкивается с Ленусей. Разговор происходит «вдоль по школьному коридору».

КУРАЖИН: Леди, прошу меня простить, поверьте, я не нарочно. А что же это мы не на уроке?
ЛЕНУСЯ: Выгнали.
КУРАЖИН: Скажите пожалуйста! Это кто же посмел оскорбить наше очарование?
ЛЕНУСЯ: Физичка, кто ж ещё? Взъелась, придирается и придирается.
КУРАЖИН: Ах, эта несправедливость, эта чёрная зависть. Красавицам завидовали во все времена. А вы ведь у нас красавица. И физика ещё эта. Такой неуравновешенный предмет. Вечно там какие-то силы, чистые и нечистые, что-то двигают, преобразовываются, законам подчиняются. Бог весть, кем эти законы сочиняются. А на улице весна. Птички, цветочки, мальчики, девочки, танцульки, свистульки. Какая может быть физика?!
ЛЕНУСЯ: Это же ваше призвание - эти самые танцульки и свистульки? Как же вы можете насмешничать над делом всей вашей жизни?
КУРАЖИН: Вы забыли птичек и цветочки.
ЛЕНУСЯ: Вы увлеклись ботаникой?
КУРАЖИН: Что вы, что вы. Это всё в переносном смысле.
ЛЕНУСЯ: На мальчиков и девочек?
КУРАЖИН: Естественно.
ЛЕНУСЯ: Кого же больше? Мальчиков или девочек?
КУРАЖИН: Это вопрос не ко мне. Вопрос – статистике. Наслышан, что мальчиков рождается больше. Однако потом почему-то остаётся на десять девчонок  девять ребят. (Делая «страшные глаза».) Так что трепещите, сударыня, трепещите.
ЛЕНУСЯ: (кокетливо) Ещё бы я трепетала. Я хорошо сложена. Все параметры модели соблюдены. У меня красивые, правильные черты лица. Роскошные волосы. Поклонников более чем достаточно. (Пауза.) Вы, например.
КУРАЖИН: Да, поклоняюсь. Поклоняюсь. А как покланяюсь, то удаляюсь. А вам, сударыня, советую вернуться в класс. Не то неприятностей не оберётесь.

Стремительно раскрывает ближайшую дверь, которая оказывается дверью танцкласса,  и скрывается за ней.

ЛЕНУСЯ: (вслед, но так, чтобы он не услыхал) Шут гороховый. И не подумаю. Лучше я вот что, лучше я сочиню о нём какую-нибудь провокационную штучку. Обожаю провокации. (Пауза.) Лакомый кусочек. Но никак не поддаётся охмурению. Ну, ничего-ничего, ещё увидим кто кого.

Явление 3.

Танцкласс. Зеркала, станок – всё, как должно быть. В углу – рояль. Светло и музыка. Младшеклассники. При появлении Муз.Уса шумящая братия радостно разбегается к станку. Он же садится за рояль аккомпанировать.

КУРАЖИН: Приветствую вас, юные дарования. Сегодня, как всегда, «проглатываем кол», чтобы спина стала абсолютно ровной. Нос приподнимается к потолку. Шеи вытянули и пошипели. Хорошо. Руки скруглили и «взмахнули крыльями». Чудненько. Счёт на четыре. Разминочка. Начали.

Взмахи, наклоны, приседания, реверансы  т.д. и т.п., не хуже, чем в хореографическом училище. Заметно, что ученикам нравится, и они любят преподавателя, хотя потихоньку шалят. Он играет и делает необходимые замечания-поправки.

КУРАЖИН: Самые солидные, подтянули животы. Самые скромные, выше нос. А самые уверенные взглянули на себя со стороны и носы чуть-чуть приопустили, не то можно случайно задеть потолок и оцарапаться. Носочки тянем-потянем, пока не устанем. (Начинает играть быструю шутливую мелодию.) Отдыхаем, отдыхаем, ни минуты не теряем. Каждый стал самим собой и живёт своей судьбой. (Детишки музыкально-танцевально самовыражаются. Через некоторое время музыка сменяется мазуркой. Тотчас образовываются пары, и исполняется танец. Естественно, опять с поправками.) Дамам разрешено кокетничать, однако, в меру. Кавалеры чрезвычайно сосредоточены, но резвы и внимательны к дамам. Господа, вокруг зеркала, следим за выражением лиц. Лица выражают высокий ум и неоспоримое благородство.  (Звенит звонок.) Истязания окончены. Истязавшимся даруется свобода.

Малыши «высыпают» из танцкласса. Вместе с ними уходит Муз.Ус. Входят «старшенькие». Неторопливо, чинно, как бы нехотя, переодеваются. Девчонки шушукаются. Бросаются взгляды и реплики.

СВЕТКА: (Ленусе) Просто завидуешь. Так и скажи.
ЛЕНУСЯ: Было бы кому. Ты себя в зеркало видела? Так посмотрись. Сразу поймёшь, кто кому должен завидовать.
НЮРА: Подумаешь, цаца какая.
ЛЕНУСЯ: Да, цаца.
НЮРА: (поддразнивая её) «Полосатее матраца». Личико, не обезображенное интеллектом.

Явно назревает потасовка. Вмешивается «сильная половина» человечества.

АНДРЮХА: Алё, девахи, вы ещё подеритесь тут.
ЛЕНУСЯ: Охота была руки марать.
НЮРА: Ох, и чистюля выискалась. А спроси, когда в последний раз туфли чистила, так и не вспомнит.
СВЕТКА: А ей зачем, она и так красавица. Описанная.
ЛЕНУСЯ: Тебе, плебейка, не понять, что у приличных людей для таких дел существует прислуга.
НЮРА: (передразнивает Ленусю) Зовите меня просто: Ваше величество.
СВЕТКА: Бей буржуев, спасай революцию!

Девчонки затевают потасовку. Слышатся отдельные взвизгивания, выкрики «я тебе покажу!», «выдра», «получишь у меня» и т.п. Мальчишки разнимают. Звенит звонок. В танцкласс входит Муз.Ус.

КУРАЖИН: (поёт) «Среди дня возня и драка. Где же был хозяйский пёс? В пищеблоке службу нёс». Далее – по тексту. Молодёжь и подростки перегрелись у телевизоров? Не даёт спокойно спать слава Ван Дамма?  На первый раз разбирательства учиняться не будут. Все привели себя в порядок и – к станку.

Нехотя, и всё ещё не остыв от «побоища», старшеклассники разбредаются по местам. Муз.Ус давно за роялем. Но начать играть не спешит.

КУРАЖИН: Скажите мне, многоуважаемые, среди вас есть желающие принять участие в поздравительном концерте? Только правду и ничего, кроме правды.
АЛИК: Ну, я. Так мне же медведь на ухо наступил. Сами знаете. И вообще я косолапый. (Общий смех.) Ещё Митяй и Влад могут.
ВЛАД: Ну ты, блин, за себя отвечай. А то к своей косолапости раздобудешь ещё косоглазость. Усёк?
АЛИК: А я что, я ничего, я – как все. (Пауза.) А то мы можем, так сказать.
КУРАЖИН: В общем, так. Вы все прекрасно осведомлены, что концерт уж близок, а Петров и Сидоров вышли из строя, хотя им никто этого не разрешал. Без них концерт будет бедным и бледным. Что делать?
АЛИК: Отменить концерт?
КУРАЖИН: Увы, юноша, это не по-джентельменски. Народ, он что? Правильно, как всегда: требует хлеба и зрелищ. И если он их не получит, он станет что? Правильно, неуправляемой толпой. В задачке спрашивается: зачем нам новая революционная ситуация, если мы последствия предыдущей ещё окончательно не расхлебали? (Щёлкает пальцами.) Выводы, выводы, выводы.
МИТЯ: (с пафосом) Дать толпе то, чего она заслуживает!
КУРАЖИН: Конгениально! Далее – по тексту. Митенька, голубчик, вас никогда не называли Кисой? Нет? А не хотите ли вы нам что-либо изобразить? Какой-нибудь лёгенький краковяк. Кадрильку закадрилить не хотите ли нам? (Начинает играть.) Ну же, ну же, покажите себя.

Вместо Мити Алик что-то силится изобразить, но чувство такта у него отсутствует напрочь и он в движениях своих невероятно напоминает циркового медведя. Однокашники дружно хохочут и дразнят его. Наконец, он обиженно останавливается.

КУРАЖИН: (в движении) Да-а-а. Случай тяжёлый. Медицина бессильна. Боюсь, ваше место – в зрительном зале. А переживать не стоит. У вас наверняка в душе сокрыто множество иных талантов. Вам осталось как следует покопать и выудить их на свет божий. (Поворачивается к Владу с Митей.) Настал черёд и жребий брошен. Милостивые государи, на вас взирают дамы. А вслед за ними – целый свет. (Играет известную танцевальную мелодию. Влад танцует нехотя, Митя – «выпендривается». Но получается у них неплохо.) Вот – совсем другой компот. Значит так, репетиции ежедневно, после уроков. Самоотводы не принимаются, игнорирование – наказуется. (Садится за рояль.) Начинаем разминку. (Играет что-то классическое, очень  плавное, размеренное, лиричное. На учеников почти не обращает внимание. Менторским тоном, немного устало.) Осанка отличает королеву от пастушки. Вы все сегодня хороши своей юностью. Чтобы оставаться привлекательными в зрелые годы, надо выработать горделивую осанку и лёгкую пружинистую походку. (Оборачивается на учеников. Они заняты, кто чем, но не разминкой.) Меня никто не слышит. А зачем? Оценки по ритмике в аттестате нет. А этот, за роялем, чего-то там бубнит, наплевать. Играй, граммофон, ты нам не мешаешь. (С гневными нотками в голосе.) Все по местам! На четыре счёта. Разминка. Считает Анна. Начали.

Звучит «Марш Радецкого».

НЮРА: Извините, Куражин, но под такой аккомпанемент можно только физкультурой заниматься.
КУРАЖИН: Штраус неугоден. Извольте - Чайковский, Пётр Ильич.

Звучит «Вальс цветов».

АНДРЮХА: Так это ж совсем другое дело. Классная музычка. Тянет на все сто.
КУРАЖИН: Куда тянет?
АНДРЮХА: На сто отпадов.
ВЛАД: Какой отпад? Чайковский ваш. Тоже классика нашли. Гомик он и музон у него для гомиков.
КУРАЖИН: (резко прекратив играть) Для кого музон, как ты выразился?
ВЛАД: Вы не ослышались. Для гомиков.
СВЕТКА: Ну, то, что ты дурак знали немногие. Теперь узнают все.
ВЛАД: Дураки собственного мнения не имеют.
НЮРА: Он хочет сказать, что не дурак. Владелец собственного мнения. И потому спешит всем и каждому его высказать. Глядите, мол, какой я умный. Куда вам до меня. (Меняет тон. Куражину.) А мне наплевать на подобных умников. И, честно говоря, на частную жизнь знаменитостей – тоже. Считала и считаю Чайковского лучшим композитором, гением. А гениям вообще свойственны слабости. Как вы думаете?
КУРАЖИН: Думаю, что… гением быть мне как-то не пришлось.
ЛЕНУСЯ: Не скромничайте, Куражин. У вас много других украшений.
КУРАЖИН: А именно?
ЛЕНУСЯ: Не скромничайте.

Звенит звонок.

КУРАЖИН: Урок прошёл впустую. Разговор загнан в тупик. Весело - обхохочешься. (Громко захлопывает крышку рояля.) Всем участникам концерта быть на репетиции. Все свободны.

Как всегда, стремительно покидает аудиторию.


Явление 4.

Старшеклассники переодеваются и переговариваются.

ЛЕНУСЯ: Терпеть ненавижу вторник с его танцами  и   четверг с его физрой с самого утра. Ходишь потом весь выжатый и вонючий.
СВЕТКА: Деточка перетрудилась. Скорая усталость и одышка – первые признаки раннего дряхления организма. (Делает вид, что отряхивает пыль с Ленуси.) «Голубка дряхлая моя».

Все радостно хохочут, особенно мальчишки, кроме Мити. Ленуся изображает равнодушие.

АНДРЮХА: Но архитектурные формы сохранились. Фасад не обветшал. Только крыша малость съехала. А так – ничего.
ЛЕНУСЯ: Ты бы свой чердак поберёг. Крыша-то у тебя давно улетела.
МИТЯ: (Андрюхе) Ну, ты полегче, полегче. Чё пристал?
АНДРЮХА: О, защитник «униженных и оскорблённых». Ну-ну, покажите ваш первый юношеский. Дзю до и дзю после.

Небольшая потасовка. Девчонки визжат. На визг приходит директор. Потасовка продолжается.

МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Прекратить! (Драка рассыпается.) Препирательства бесполезны. (Показывает пальцем на мальчишек по очереди.) Ты, ты и ты. После уроков ко мне в кабинет.
МИТЯ: С вещами или сразу с родителями?
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: С вещами, господин начинающий остряк. А там посмотрим, кто из нас будет острить, а кто смеяться. Или не очень.
АНДРЮХА: Михаил Фёдорович, а нам Муз.Ус, то есть, я хотел сказать: Куражин, велел после уроков на репетицию явиться.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: На сегодняшний день я в школе директор. Я и «велю». А являются только черти во сне. Так что извольте, как  сказано, быть в моём кабинете по окончании уроков.

Выходит из класса, хлопнув дверью. В тишине зазвенели хрусталики на люстре.

Явление 5.

ВЛАД: Хм. Актёрская карьера не задалась с самого начала. Придётся становиться академиком.
ЛЕНУСЯ: Хоть академиком, хоть алкоголиком, абы не гомиком.
ВЛАД: Ты куда это клонишь?
ЛЕНУСЯ: (будто не замечая вопроса) А то ты у нас красавец. Они таких любят.
ВЛАД: (разъяряясь) Ты что за намёки строишь?
ЛЕНУСЯ: А ты пойди, потанцуй. (Поёт.)  «…И всё поймёшь, и всё увидишь сам». («Утанцовывает»  из класса.)
ВЛАД: (Андрюхе) Ты чего-нибудь понял?
АНДРЮХА: Муть какая-то. Плюнь. Чего с бабы возьмёшь. Да ещё с этой воображалы.
НЮРА: А что, если это намёк на Муз.Уса?
АЛИК: Муз.Ус «голубого цвета»?!
СВЕТКА: Быть того не может. (Пауза.) Хотя, в наше время чего только не бывает…
МИТЯ: Вы чё, братцы, белены что ль объелись? Мужик себе как мужик.
НЮРА: А ведь и правда.
ВЛАД: Что правда? Чья правда? Ври давай скорей, а то на шизику пора. Шизичка снова орать начнёт.
НЮРА: Заткнись, не перебивай. Читала я где-то недавно, что статистика есть: среди модельеров, артистов и особенно танцоров большой процент «голубых». Они гениальны за счёт избытка женских гормонов. Отсюда всё и происходит.
АНДРЮХА: А усы у него растут тоже от избытка женских гормонов?
СВЕТКА: Ой, граждане, а вдруг они у него приклеенные? А?
МИТЯ: А ты проверь.
СВЕТКА: Как это я проверю? Подойду и дёрну что ли? (Машет на него рукой.) Вечно ты со своими дурацкими подначками.
МИТЯ: Ну, ты тупая. Объясняю: приходишь на репетицию, улучаешь подходящий момент, падаешь в обморок. То есть, делаешь вид, что падаешь в обморок. И при этом случайно задеваешь усы. Готово. Проверка состоялась. А он тебя при этом ещё и на руках поднесёт, как истинный джентльмен. Тридцать три удовольствия - в один присест.
СВЕТКА: Сказано: дурак, и шутки твои дурацкие. И сейчас ты у меня за них схлопочешь.

Гонится за ним. Митя убегает. Тут звенит звонок. Все направляются в кабинет физики.

Явление 6.

Физичка молча входит, обводит глазами присутствующих, садится за учительский стол, раскрывает журнал и ведёт пальцем сверху вниз по столбцу фамилий.

ФИЗИЧКА: А-би-снить.
НЮРА: (шепотом Светке, с которой сидит за одной партой) Хоть бы раз сначала задала вопрос, а потом выбирала жертву.
ФИЗИЧКА: (поднимая голову от журнала) Не шушукаться, я сказала. (Снова опускает голову в журнал.) А-би-снить. (Поднимает глаза на класс.) Все помнят, что вы кроме нового материала должны были повторить законы Ньютона? (Опускает глаза.) А-би-снить. (Снова поднимает голову.) А где это наш кабаре-дуэт Петров и Сидоров?
ВЛАД: Облом у них случился. Один – с температурой, другой – в гипсу.
ФИЗИЧКА: Не «в гипсу», а в гипсе, грамотей. Куда только ваша Ольга Евгеньевна смотрит? Что же с ним произошло?
ВЛАД: Несчастная любовь. Катал даму сердца на «велике». Грохнулись. Дама отделалась лёгким испугом. А он, как истинный джентльмен, принял весь удар на собственную ногу. Сломалась, не вынесла тяжкого испытания.

Все хохочут.

ФИЗИЧКА: Владимир, вы невозможный человек. Во-первых, не «велик», а, как я догадываюсь, велосипед. Во-вторых, из вашего рассказа непонятно: кто не вынес тяжкого испытания? В-третьих, и это касается всех, грешно смеяться над чужим горем.
МИТЯ: (острит) Что вы, Марьванна, это смех сквозь слёзы. Трагедия мирового уровня. Любовная лодка разбилась о бордюр, сдача выпускных экзаменов под угрозой, концерт на грани срыва. Бедный, бедный Сидоров.
ФИЗИЧКА: Не паясничайте, Дмитрий, это вам не к лицу. К стати, что-то вас давно не было у доски. Вот вы нам сейчас и расскажете о законах Ньютона.
МИТЯ: (идёт к доске и продолжает паясничать) Язык мой – враг мой. Но, с другой стороны, - на миру и смерть красна. Погибну в расцвете. Так не поминайте лихом.

Одноклассники, облегчённо вздохнув, перешушукиваются и перехихикиваются.

ФИЗИЧКА: Для того чтобы вас хоть кто-нибудь вспомнил, надо немало потрудиться, а вам лень лишний раз в учебник заглянуть. Кому и за что вас вспоминать? Лучше сам вспоминай. Законы Ньютона.
МИТЯ: (продолжает паясничать) Не так уж много и трудиться. Как там: посадить дерево, родить сына, построить дом. Деревьев и так уже целый парк за все летние практики. Насчёт сына, так это, говорят, дело нехитрое. (Все ржут, как кони. Пускаются реплики сомнительного и двусмысленного содержания.) И дом тоже. Нарисуем, будем жить.
ФИЗИЧКА: Ты будешь, наконец, отвечать или нет! Сколько можно голову морочить и мне, и всему классу?! Садись на место. Двойки тебе много. Ставлю кол.
МИТЯ: Я ж говорил: погибну в расцвете. Посадили на кол. И за что? А парень-то был неплохой. И довольно симпатичный.

Снова все ржут, как лошади.

ФИЗИЧКА: Вон из класса! А за срыв урока ответишь перед директором вместе с родителями! Не позднее завтрашнего вечера!
МИТЯ: Вот попёрло, так попёрло. Двойное приглашение на ковёр. А вдруг это – ковёр-самолёт?

Все опять хохочут, Митя выходит из класса.

ФИЗИЧКА: Кто следующий? (Нависла тишина, которую в плохих романах принято называть зловещей. Открывает журнал и снова скользит пальцем по столбцу фамилий.) А-би-снить. (Поднимает голову.) А как себя чувствует наша «Елена Прекрасная»? Идите к доске. И расскажите нам, наконец, о законах Ньютона.
ЛЕНУСЯ: (поднимаясь из-за парты) Я не повторяла.
ФИЗИЧКА: Что же помешало? Зеркало отвлекло? Или вы забыли, что приближаются выпускные экзамены? (Пауза. С остервенением разглядывает равнодушно глядящую на неё Ленусю.) Двойка. И, поскольку вам, очевидно, физика неинтересна, можете также покинуть аудиторию. Обещаю вам, что экзамен вы мне будете сдавать долго, и вряд ли сдадите вообще.
ЛЕНУСЯ: Это мы ещё увидим.  Счастливо оставаться. («Выплывает» из класса.)
ФИЗИЧКА: Ещё одна претендентка в кабинет директора. (Пауза.) Ну. Хоть кто-нибудь повторил законы Ньютона?

В классе – гробовая тишина.

ФИЗИЧКА: Значит всем наплевать на физику, на Ньютона, на собственное  будущее. О том, что на меня наплевать, я молчу. Это – само собой разумеется.
ВЛАД: А вот этого мы не говорили. Не надо.
ФИЗИЧКА: (обрадовавшись) В таком случае, молодой человек, вы поведаете нам, что же гласит первый закон Ньютона.

И вот тут весь класс хором произносит этот самый закон. А Влад пишет формулу на доске. Звенит звонок. Физичка в ярости хватает журнал и указку и выбегает из класса.


Явление 7.

Опять – кабинет директора. Опять – директор за столом.  Чуть поодаль стола – «штрафники» на стульях.

МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Допрыгались, голубчики, до директорского кабинета? Ответите по всей строгости. Тут «хохмить» буду я. Всем всё ясно?
МИТЯ: Как божий день.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: (Мите) Самый смелый, значит? Вот и скажешь мне, из-за чего вышла потасовка?
МИТЯ: Михаил Фёдорович, вы же взрослый человек, а вопросы задаёте детские.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Попрошу не зарываться! Всему есть предел! И соблюдение субординации ещё никто не отменял! Напоминаю,  что директор здесь я, а ты – учащийся.
МИТЯ: Виноват, исправлюсь.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Вот так-то лучше. Итак, из-за чего сыр-бор разгорелся?
МИТЯ: Из-за женщины, конечно.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Забавно. Кто выступал в роли «Рыцаря печального образа», и кто, любопытно, дама сердца?
МИТЯ: Напрасно иронизируете.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Это ты напрасно своим поведением довёл себя до моего кабинета! А я ничего не делаю напрасно. (Молчание.) Так я не слышу ответа на поставленный вопрос.
АНДРЮХА: Да так, не сошлись во мнениях насчёт женской красоты. Митяй сказал, что самая красивая – «Сикстинская мадонна». А я говорю: артистка Нона Мордюкова. Слово за слово, как говорится, вот и подрались.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Те, у кого «слово за слово» не дерутся, дорогие мои! Слова, бывает, больно бьются, но в переносном смысле. Без увечий. (Пауза. Ядовито.) А точно я утром сказал Куражину, что вы все фокусники. Вот ведь как обыграл штучку. А какой интеллектуал! Нону Мордюкову приплёл. Знаком с творчеством итальянского Возрождения. Придётся Николаю Александровичу благодарность объявить за глубокое знание истории его учениками. Относительно сегодняшней истории скажу следующее: это был самый последний раз, когда дело обошлось без приглашения родителей. Дальше – пеняйте на себя. Не посмотрю, что лбы здоровые, и что класс выпускной. Заставлю родителей при мне всыпать обоим по сорок горячих!

Вихрем врывается Куражин.

КУРАЖИН: Позвольте, Михаил Фёдорович, как только я нахожу новых артистов, вы тут же обрекаете их на профнепригодность. А, кроме того, это же не наши методы… далее – по тексту.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Куражин, а что это вы врываетесь без стука? Как раз в то самое время, когда я выполняю за вас вашу работу. Воспитательную. Да.
КУРАЖИН: Вот потому и врываюсь. Прошу прощения, конечно. Но уже давно идёт репетиция. Они – новички. Вы ставите меня в затруднительную ситуацию. Поверьте, высокое начальство может остаться недовольно. Я-то умою руки, а вот вы. Репутация, престиж учебного заведения и всё такое. Поймите меня правильно. Я собою амбразуру не закрою: великовата, извините.

Мальчишки хохочут.

МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Молчать! Забыли, где находитесь, и по какому поводу? (Пауза. Оборачивается к Куражину. Немного смягчась.) Хорошо. То есть, конечно, ничего хорошего. Да, делать нечего, теперь Куражин прав. Перед начальством руки сами поднимаются вверх. Сдаюсь. Идите, репетируйте. И впредь без потасовок!

Куражин и мальчики стремительно покидают кабинет.


Явление 8.

В кабинет директора входит Физичка и до такой степени в течение разговора стучит по столу указкой, что, в конце концов, ломает её.

МАРИЯ ИВАНОВНА: Михаил Фёдорович, до каких пор эта ваша растленная молодёжь будет надо мной измываться? До каких пор они будут срывать мои уроки? И так безалаберно относиться к учёбе? И это - за несколько недель до экзаменов! Экзаменов на аттестат зрелости!
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Присаживайтесь, Марьванна, выпейте водички. Совершенно незачем так волноваться. Наша с вами молодёжь, даже если и растленна, как вы тут о ней упомянули, сдаст свои экзамены, как миленькая, ещё и с неожиданными успехами. В этом нет абсолютно никаких сомнений, уверяю вас.
МАРИЯ ИВАНОВНА: Как это «сдаст с успехами»? Откуда у них возьмутся знания? А они ещё и откровенно хамят, ёрничают, дерзят. И ничем их не проймёшь, - ни угрозами, ни вызовом в кабинет директора, ни вызовом родителей, ни двойками, ни колами. Сегодня эти, с позволения сказать, выпускники сорвали мне урок.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Что вы говорите? Виновных - немедленно в мой кабинет. К стати, кто они?
МАРИЯ ИВАНОВНА: Начал Дмитрий, закончила Елена. Замечу, что я неоднократно выставляла её за дверь.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: По какой же причине?
МАРИЯ ИВАНОВНА: По причине наплевательского отношения к предмету, к соученикам, ко мне лично. Вырядится, разукрасится. Глазки строит, такое впечатление, что всем ребятам одновременно.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: А может, это просто – молодость, самоуверенность, самоутверждение, плюс первые симпатии, плюс естественное желание нравиться. Всё это помножено на юношеский максимализм. Гормоны в теле бушуют. Неужто, вы себя забыли в таком возрасте?
МАРИЯ ИВАНОВНА: Нет, не забыла. Представьте себе, не забыла. Но я всегда превыше всего ставила дело – учёбу ли, работу – всё равно.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: И вы были первой красавицей в классе?
МАРИЯ ИВАНОВНА: Ну, красавицей я не была…
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Вот видите. А она – красавица. А вы думаете легко быть красавицей, да в её годы? Вы помните эту шумиху вокруг Натальи Гончаровой? Многие осуждали. А за что? За красоту. А почему? Потому, что завидовали. И красоте, и количеству поклонников, среди которых, между прочим, был и сам царь! (Грозит ей пальчиком.) А не завидуете ли вы сегодняшней красоте? Или молодости? Или независимости?
МАРИЯ ИВАНОВНА: Ну, знаете ли, Михаил Фёдорович, я в полнейшем недоумении. Я в полнейшем негодовании! Это – чёрт знает что такое! Да я после таких слов просто не желаю работать под вашим началом!
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: (перебивает её) Марьванна, дорогая Марьванна, неужели же вы не поняли, что я пошутил? Простите же мне мою неловкость. Простите, будьте так добры. Ну, хотите, я на колени встану?
МАРИЯ ИВАНОВНА:  Что вы, что вы. Терпеть не могу театральных жестов. 
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Будьте уверены: виновные, несомненно, понесут наказание.
МАРИЯ ИВАНОВНА: Я велела им привести родителей к вам в кабинет завтра вечером.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Вот и прекрасно. Завтра вечером, так завтра вечером. Все проблемы будут решены. Будьте спокойны. Во всяком случае, я сделаю всё от меня зависящее.

Физичка, с чувством глубокого удовлетворения,  покидает кабинет.



Действие 2. Четверг.

Явление 1.

Урок физкультуры. Слова ни к чему. Физкульт.Ура   ходит по спортивному залу и периодически свистит в свисток. Ученики  делают разминку. Что-то вроде аэробики, под бравурную маршевую музыку. Затем - раскачиваются на канатах, затем – прыгают через козла, после – кувыркаются на матах. Синхронно, очень похоже на довоенные «фигуры» гимнастов на сцене, потому, что они по окончании каждого упражнения «замирают»...  всё продолжается до самого  звонка.

Явление 2.

Перемена. Девчоночья  раздевалка. Девчонки переодеваются. Сплетни – полным ходом.

НЮРА: Светка, колись. На репетиции была?
СВЕТКА: Ну, была.
НЮРА: И что?
СВЕТКА: А что?
НЮРА: Не действуй людям на нервы. Ты усы у Муз.Уса проверяла?
СВЕТКА: А чего их проверять? Настоящие они. И так видно.
НЮРА: Сдрейфила? Так и есть – сдрейфила. Нашли, кому поручить. И этот ещё, Аличек-цветочек: (передразнивает) «Светка – рубаха парень, Светка - свой парень». А Светка – тишком, нишком, да в кусты. Трусло.
СВЕТКА: А что же это ты, такая смелая, сплетню пустила, а доказательства собрать – тебя нет. Навели на человека напраслину.
ЛЕНУСЯ: Наводят порчу, а напраслину возводят. Учись, детка, пока я жива. А какая напраслина и на кого?
НЮРА: Ещё одна. Со стеклянными глазами. Так ведь это же ты первая начала.
ЛЕНУСЯ: Ничего я не начинала. Ты решила и на меня напраслину возвести? Только учти, что я «не прощу, везде разыщу и шкуру спущу». Это у моего родителя такая любимая приговорка имеется. По наследству мне досталась. Начинай, прокурор, свою обвинительную речь, может, чем смогу помочь.
СВЕТКА: Нечего трепологию разводить. Это ты слух пустила, что Муз.Ус «голубой».
ЛЕНУСЯ: Ничего я никуда не пускала. Я могла только высказать вслух собственные сомнения, предположения и результаты лабораторных анализов.
СВЕТКА: Собственных экскрементов или экспериментов?
ЛЕНУСЯ: Заткнись.
СВЕТКА: Сама заткнись, а мне Куражина жалко. И не верю я в эти твои глупости. От избытка больной фантазии.
НЮРА: Погоди. Дыма без огня не бывает. Ну-ка, Ленуся, теперь ты колись. Откуда ценные сведения?
ЛЕНУСЯ: Щас.  И не такие кололи, да не раскололи.  Ещё бы я вас испугалась. Только, будьте уверены: сведения точные.
СВЕТКА:  Может, он ещё зоо-, педо-, некро-, и так далее, фил?
ЛЕНУСЯ: Да иди ты… Может, может, откуда мне знать, что он ещё может? Я не канделябр. Свечей не держу. А, как говориться,  за что купила, за то и продаю.
СВЕТКА: Вот только усы у него настоящие…
НЮРА: Ты же не дёргала.
СВЕТКА: Зачем мне было их дёргать?
ЛЕНУСЯ: Так, может быть, вы целовались?
СВЕТКА: Угадала.
НЮРА: На репетиции что ли?
СВЕТКА: После.
ЛЕНУСЯ: И не побрезговал же.
СВЕТКА: Ну, тобой тоже Митька не побрезговал. Так чего завидовать?

Ленуся, вся багровая от злости и смущения, выскакивает из раздевалки.

НЮРА: Заколотились дела. (Светке.) Ты что, действительно с Муз.Усом  целовалась?
СВЕТКА: Конечно.
НЮРА: Надеюсь, ты понимаешь, что, если об этом станет известно в учительской, то ему несдобровать?
СВЕТКА: А кому какое дело, чем занимаются взрослые люди за стенами школы. Это – личное дело каждого.
НЮРА: Дура. С тебя-то, как с гуся вода, а его не только из школы попрут, а ещё и под статью подведут.
СВЕТКА: Какую статью?
НЮРА: Уголовного кодекса. За растление несовершеннолетних. Ясно теперь?
СВЕТКА: А если я пошутила?
НЮРА: Где пошутила? Тут или там?

Звенит звонок. Светка, оставив вопрос без ответа, выбегает из раздевалки. Нюра бежит за ней следом.


Явление 3.

Урок литературы. В класс, стены которого густо увешаны портретами классиков литературы всех времён и народов, входит Русичка. Рассеянная, задумчивая. Ученики любят её, но немного подтрунивают.

ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА: (вместо приветствия)
Раскрыты все карты
И козыри биты
В последнем кармане – дыра
Осыпались розы
Шипы - как пришиты
Зализывать раны пора
На родину птицы
Вернулись из странствий
А ночью ударил мороз
И – песни осипли
В морозном пространстве
И тишь оглушает до слёз
По бледному небу
Прозрачной луною
Пустая надежда плыла
Когда телефон
Овладев тишиною
Знакомо спросил: «Как дела?»

Ученики дружно аплодируют.

ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА: Будьте добры, без оваций, пожалуйста. Здравствуйте. Садитесь. Меня интересует: кому понравилось, и что конкретно.
СВЕТКА: А это – ваши?
ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА: Да, свеженькие. С пылу, с жару.
СВЕТКА: Ух, ты. И откуда в людях такое берётся? Я бы под расстрелом не смогла.
ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА: Конкретнее, я просила. Что именно тебе понравилось?
СВЕТКА: Всё. Ну, знаете. Ну, вот, всё. А особенно, что телефон, наконец, зазвонил. Хуже нету, чем бесконечно ждать. Особенно - звонка у телефона.
НЮРА: И то, что птицы вернулись. И так правдиво – про ночной заморозок. А можно нескромный вопрос?
ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА: Только нескромность должна ограничиваться допустимыми пределами.
НЮРА: Конечно, Ольга Евгеньевна. Я только хотела спросить. Вот эти карты и козыри… это что, значит: вы ему в любви признались, что ли? Да? И ждёте, что он ответит? Да?
ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА: Приблизительно это и имелось в виду.
НЮРА: А «в последнем кармане дыра»? Это что же имеется в виду?
МИТЯ: Это - когда утром похмелиться не на что.

Мальчишки смеются, девчонки «шикают» на них.

ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА: (снисходительно улыбаясь) Митя - Митрий, Митрий – Дмитрий, Дмитрий – хитрый. Ты, Дима, напрасно иногда устраиваешь балаган посреди урока. Мне бы хотелось, чтобы ты научился чувствовать, когда разрядка нужна, а когда лирику не стоит превращать в фарс.  (Всем.) Мне бы очень хотелось, чтобы вы научились чувствовать. И – не стесняться своих чувств. И говорить о них  без иронии и сарказма. Вот, если, конечно, вам не надоело, послушайте ещё.

(Реплики из класса: «конечно, не надоело», «как вы могли о нас такое подумать?», «вас можно слушать бесконечно», - некоторые всё-таки не без сарказма. Она читает.)

Метель. Уже почти весна.
В букетах – первоцвет.
И где-то мысль припасена
На много-много лет.
Что, мол, однажды будет всё
Таким, как загадал.
Такси куда-то унесёт.
Конечно, - на вокзал.
И касса выбросит билет.
И прозвучит гудок…
И вслед заплачут много лет,
В каких ты мысль берёг.

ВЛАД: Это что-то чересчур заумно.
ЛЕНУСЯ: Ничего заумного. Это о том, как «мечты сбываются, и не сбываются».
СВЕТКА: Правда, Ольга Евгеньевна?
ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА: И - правда, и – нет. Если немножечко прислушаться, немножечко вникнуть и немножечко поразмыслить, станет ясным, что стихотворение – о возможности исполнения мечты. И ещё о том, что жизнь прекрасна, даже если что-то в ней не так, как тебе хотелось бы. И ещё о том, что никогда не знаешь наперёд, станет ли она лучше, когда сбудутся твои заветные мечты. (Небольшая пауза. Меняет тон.) Но мы слишком надолго отвлеклись. У нас ещё разбор сочинений и домашнее задание. Напоминаю тем, кто уже успел забыть, что тема сочинения звучала следующим образом: «Из прошлого – в будущее». (Пауза.) В целом написали неплохо. Но только одно произведение произвело, извините за тавтологию, на меня неизгладимое впечатление. Прочту без оглашения фамилии автора. Только потому, что не все могут воспринять адекватно. Повторяю, что слово «произведение» я произнесла без сарказма. Действительно – завершенное и вполне совершенное литературное произведение. (Читает из тетради, перевернув обложку, чтобы не видно было подписи. )
«…Бабушка собирала бусины. Первую нашла ещё совсем девочкой в кармане хозяйского пеньюара. Хозяйка сказала: «Возьми себе, пусть будет твоей первой драгоценностью».  Добрая была хозяйка, даром что графиня. Где то теперь все её собственные драгоценности, которым эта бусинка оказалась не ровней?
Время шло. Несколько бусинок выменялись на родительские вещи. Потом были бусинки-награды и бусинки-грехопадения… Целая горсть бусинок добавилась к низке с рождением моей мамы. Её папа, бабушкин муж и мой дедушка, занимал какие-то очень высокие посты. Но потом у него нашлись враги, которые объявили его врагом всех. Поэтому я не знаю своего дедушки.
Мама бусы почти не носила. Мода была другая. На телогрейку бусы не наденешь, а под ней их всё равно не видно. Вот и лежали они в шкатулке. Вместе с пуговицами, спутанными нитками и всякой прочей мелкой швейной дребеденью.
Вот и хорошо, и слава Богу. Потому что недавно подружка спросила меня: где это я «оторвала такие классные бусики?» А я, не будь дурой, сказала, что, мол, дядя у меня во Франции. И бусики эти «от Кардена». Она чуть не лопнула от зависти, но потом успокоилась. Когда я пообещала дать ей в них сфотографироваться. Сейчас у меня уже целая очередь на фотографирование в моих бусиках.
Я всегда надеваю их, когда иду на дискотеку. Только одна беда: нитка часто рвётся, и бусины рассыпаются. Конечно, у меня много друзей, все они разом становятся на четвереньки и собирают бусинки. Но каждый раз хоть одной, да не хватает…
И в первый раз поцеловалась я тоже, когда бусинки мои собирали. Было темно. Вспыхивали спички и зажигалки. А мне было так хорошо, как ещё никогда в жизни. И его ореховые глаза поблескивали в темноте, а губы пахли яблоками.
Тогда много бусинок потерялось. Мама даже пожурила меня чуть-чуть. Зато, быть может, у её внука будут такие же ореховые глаза, и щечки, как у наливного яблочка. Так зачем ругаться? Когда он вырастет, проденет сквозь остальные бусинки тонкий шнурок и повесит на шею, - мода вращается и возвращается. И они принесут ему счастье. Это-то я точно знаю. А уж его дочка начнёт всё снова…».

В классе – тишина.

ВЛАД: Сыновей пока ни у кого не наблюдается. Отсюда вывод: сказка - ложь, да в ней намёк.
МИТЯ: На что намёк?
ВЛАД: На «толстые» обстоятельства. Слава Богу, у меня глаза серые.

Все смеются.

СВЕТКА: Надо ещё разобраться. А если это – контактные линзы?

Снова все смеются.

ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА: Опять превратили драму в фарс. Но вам меня не провести. Пауза была довольно продолжительной. А значит – задело, дошло, прошибло. Что и требовалось доказать.
СВЕТКА: А как любопытно, чьё же это всё-таки сочинение…
ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА: Вспомни про Варварин нос, и твоё любопытство как рукой снимет.

Звенит звонок.

ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА: На следующий урок дочитываем Тургенева. Урок будет посвящён анализу его творчества и обзору жизненного пути. Всего хорошего. 

Русичка выходит из класса.


Явление 4.

ВЛАД:  Митька, а Митька, так это ж у тебя карие глаза. Ай, да Митёк, ай, да тихоня. (Цитирует с пафосом.) «И роди богатыря мне к исходу сентября». Ай, да Пушкин…

Снова общий смех.

МИТЯ: (подыгрывая) Не. Первая должна быть девочка. Чтоб, значит, остальных нянчила.
АЛИК: Не на шутку размахнулся. Стипендии на памперсы не хватит. Или пойдёшь в метро гундосить: «разлука ты, разлука»?
МИТЯ: Ага. Угадал. Вместе со всем выводком. (Изображает.) Граждане, извините, что к вам обращаемся. Сами мы не местные. Отстали от парохода. А паровоза боимся. Подайте на собачью упряжку.

Смех.

НЮРА:  В каждой шутке есть доля шутки.
СВЕТКА: А карие глаза, между прочим, не только у Митьки. Ещё – у Физкульт.Ура и Муз.Уса. Вот.
ВЛАД: Ой, какая ты замечательная – всё замечаешь. Может, ты ещё и положительная? Было бы только куда положить?
СВЕТКА: Губозакаточную машинку купи. Идиот. (Стучит его книжкой по голове.)
ВЛАД: Скромнее надо быть, девочка. Нужна ты мне больно. У меня таких, как ты – куры не клюют.
СВЕТКА: (парирует) Это потому, что куры потрошёные! Казанова доморощенный. Мордашку вымой – молочком заелся!

Все хохочут.

ВЛАД: (горделиво, с кривой усмешкой, выходя из класса) Погоди, стрекоза, встретимся-свидимся.
МИТЯ: А это уже угроза. Бойся, Светка, как бы у твоих детей не получились серые глазки.
НЮРА: (декламирует) «Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король…»
Как говорит Муз.Ус: далее – по тексту.
СВЕТКА: Почтим память вставанием. (Смеётся.) Ну, господа-товарищи, кто куда, а я – на репетицию.
МИТЯ: (глубокомысленно) Нет, глаза будут разные – один серый, другой…
СВЕТКА: (перебивает, поёт) «…белый – два весёлых гуся».

Смех. Все выходят из класса. При этом Светка продолжает петь про гусей.


Явление 5.

Тот же день. Сумерки. Парк. Цветущие деревья. На скамейке Митя.  Ленуся медленно подходит и садится рядом.

ЛЕНУСЯ: Ты родителям говорил, что к директору вызывали?
МИТЯ: Кому? Отец – в отъезде, как всегда. Работа у него такая,  командировочная. Мать болеет, расстраивать не хочу.
ЛЕНУСЯ: А у меня дома и так бардак. Отец всех ревнует. То мать, то любовницу, то меня.
МИТЯ: А тебя-то чего?
ЛЕНУСЯ: Собственник потому что. «Все мои – только мои». Остальные – кыш и брысь. Попробовала бы я ему сказать, что уже две двойки схлопотала. Только бы ты меня и видел. Ни на шаг бы из дому не выпустил. (Меняя тон.) А как ты думаешь, наши знают, что мы встречаемся?
МИТЯ: Кто «наши»?
ЛЕНУСЯ: Вот балда, ну, предки же. Твои-мои – наши.
МИТЯ: Да кто их знает, чего кто знает. И мы не так давно… Но почему тебя это волнует?
ЛЕНУСЯ: Так, ничего. (Пауза.) Ну, ты что, и дальше будешь сидеть, как истукан?  Поцелуй меня. (Садится ему на колени, обнимает.) Скорее поцелуй, пока папашины следопыты не прискакали.

Долго целуются. На них оглядываются прохожие.

МИТЯ: Почему ты такая разная?
ЛЕНУСЯ: Какая это «разная»?
МИТЯ: В школе – одна, здесь, со мной, - другая. Я иногда не могу понять: где же ты настоящая?
ЛЕНУСЯ: Везде.
МИТЯ: Так не бывает.
ЛЕНУСЯ: Бывает. Там я настоящая для них, а здесь настоящая – для тебя. (Пауза.) Пойми, глупенький, на кой мне их всех пускать к себе в душу? На кой выворачиваться перед ними наизнанку? Они на меня уже свой ярлык повесили. Вот теперь пусть и едят то, что придумали. (Смеётся.) Людей нельзя разочаровывать.  Если они хотят увидеть в тебе стерву, значит надо стать стервой. (Вздыхает.) Таковы правила игры. (Замечает кого-то вдалеке.) Так. Уже выследили. (Встаёт с Митиных колен.) Тебе пора. Спокойно встаешь и уходишь. Пока-пока.
МИТЯ: С тобой - то странности, то неприятности. Но всё равно… (Пауза. Шепотом.) Мне нравится тебя любить. (Целует её. Убегает.)
ЛЕНУСЯ: (сама себе) А мне нравятся шпионские страсти. (Вздыхает.) Только вот после них обычно разборки бывают. От которых потом болит голова.

С неожиданной ловкостью перемахивает через скамейку и скрывается в цветущих кустах и вечерних сумерках.


Явление 6.

У самого выхода из парка Ленуся натыкается на Муз.Уса. Она немного смущена вначале, но быстро справляется с собой.

КУРАЖИН: Вот так встреча! Представьте, сударыня, я пришёл сюда именно ради вас. Впрочем, если быть предельно честным, ещё я хотел бы встретить одного интересного молодого человека. А? Вы не встречали здесь одного интересного молодого человека?
ЛЕНУСЯ:   (стараясь как можно скорее отделаться от него и прошмыгнуть мимо) Мало ли в парке вечером интересных молодых людей. Однако я удивляюсь вам, Куражин. Что это вы вдруг интересуетесь молодыми людьми? Чем вам девушки не угодили? То-то вокруг вас какие-то странные слухи распространяются.
КУРАЖИН: Уж не приписывают ли мне папашу турецко-подданного? Или тайную переписку с аптекарем из Стамбула? (Шлёпает себя ладонью по лбу.) Ах да. Вероятно, про меня насочиняли, что я сочинитель. Простите за каламбур. Смею заверить, милая барышня, я – в некотором роде - убийца. Я убил в себе великое множество талантов. В результате, так сказать, - осел в школьной учительской.
ЛЕНУСЯ: (изысканно-хамски) Ваши каламбуры оставьте при себе. И не старайтесь заморочить мне голову. О вас ходят слухи совсем иного рода. По поводу вашей, извините, ориентации.
КУРАЖИН: Ориентации в пространстве? В творчестве? В педагогике?
ЛЕНУСЯ: (запальчиво и нагло) В сексуальных связях!
КУРАЖИН: (иронично) А что это вы так перевозбудились? Надеюсь, у вас всё в порядке?
ЛЕНУСЯ: О чём это вы?
КУРАЖИН: Ясное дело – об этих самых сексуальных связях. (Переходя на почти интимный шепот.) Не бойтесь, в случае чего, я – могила. Не выдам даже под пыткой. А? Ну, неужто вам не хочется излить душу? Ведь, насколько я понимаю, сердечных подружек у вас не имеется. Вы не настолько глупы, чтобы обзаводиться подружками и затем делиться с ними своими секретами. Как там, - у англичан, кажется,  - принято говорить: то, что знают двое, знает и свинья?
ЛЕНУСЯ: (измерив его презрительным взглядом) Не старайтесь, Куражин, строить из себя знатного психолога. Не старайтесь втереться ко мне в доверие. Ничего у вас не выйдет. (Криво усмехается.) Тоже исповедник выискался. (Ехидно.) А вашу склонность к смазливым мальчишкам трудно не заметить. Даже невооружённым глазом.
КУРАЖИН: (потихоньку теряя терпение) Зато вы отменно вооружены словом и стреляете им, будто заправский снайпер. Уж не ревнуете ли вы меня к вашей пассии?

Ленуся замечает за спиной Куражина двух «братков» из папашиной «орды» и начинает «ломать комедию».

ЛЕНУСЯ: Какой ещё пассии? Нет у меня никакой пассии.
КУРАЖИН: С кем же вы здесь, с позволения сказать, «рандевушничали»?
ЛЕНУСЯ: (картинно-оправдывающимся тоном, намеренно повысив голос) Я гуляла в парке. Вышла подышать свежим воздухом. Совершенно одна. Замечталась. Смотрю: темнеет. Думаю: домой пора, а то родители волноваться будут. Поспешила к выходу, а тут вы. Мне давно домой пора, а вы мне голову морочите какими-то странными разговорами. Пропустите меня, а то я буду на вас жаловаться.

С этими словами она отступает в сторонку, а вышеуказанные «качки» очень недвусмысленно окружают Куражина.

КУРАЖИН: (трезво оценив обстановку) Бога ради. Кто вас держит? Однако родители уже давно ищут вас. Кроме того, вас ищет ещё и директор школы, к которому вы были вызваны после урока физики. И, наконец, разыскивается небезызвестный вам Дмитрий, ваш одноклассник. И, если он вам…  Я хочу сказать: если вам небезразлична судьба товарища, изыщите возможность сообщить ему, что его тоже ожидают крупные неприятности.
ЛЕНУСЯ: Почему «тоже»? Кого это они ещё ожидают, ваши неприятности?
КУРАЖИН: Вы ошиблись. Ваши неприятности, ваши.
ЛЕНУСЯ: В таком случае, я со своей стороны вам гарантирую не меньшие неприятности.
КУРАЖИН: Позвольте, а мне-то за что?
ЛЕНУСЯ: За компанию.( Подмигивает непонятно кому – то ли «браткам», то ли Куражину.) Сообразим на троих, чтобы никому обидно не было.

Куражина «слегка метелят». После чего Ленуся с «братками» садится в авто и уезжает. Куражин приходит в себя, тщательно приводит себя в порядок и направляется в школу.


Явление 7.

Учительская. За одним из столов Физичка, у окна – Директор, Историк – за другим столом, но периодически выходит покурить. На улице темно, почти ночь. Одна из лампочек дневного света мигает и гудит.

МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: С собаками мне их теперь искать, что ли? И вечно мы кого-то жалеем. Кроме себя. Страна заядлых жалельщиков. Алкоголиков жалеем, растяп, тунеядцев. Акселератов своих инфантильных жалеем. «Забугорщики» нам своих богатых показывают с их крокодильими слезами, чуть ли не три тысячи серий, и мы над ними слёзы льём. Все три тысячи серий – исправно, будто на работу ходим. У соседа попугай в форточку улетел – опять весь дом в соплях: птичку жалко. А птичке никого не жалко – она свободу обрела. Богатые поплачут-поплачут, да пойдут свои богатства приумножать. За наш счёт, между прочим. Алкоголику рубль дадим на поправку от головной боли, а он снова напьётся и устроит дебош. И тунеядец ненаглядный вынесет у матери-старухи последний скарб, чтобы покутить или «уколоться». Ему же работать некогда – он смысл жизни ищет.
ИСТОРИК: Настоящее чувство, - а жалость – это ведь чувство, - всегда безответно.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Это вы о чём?
ИСТОРИК: Индивидуумы делятся на две категории: одни вызывают чувства, другие – чувствуют. Потому, что притягиваются только противоположности. Это – как «плюс» и «минус» в электричестве. Правда, Марьванна?
ФИЗИЧКА: По поводу электричества – абсолютно точно. По поводу индивидуумов – сплошные «минусы». Вопрос: какой «плюс» столько их сюда собрал?
ИСТОРИК: Если вы думаете, что задали риторический вопрос, ошибаетесь. Наша с вами школа и есть тот большой «плюс», к которому тянутся эти маленькие «минусики». И не верьте им, когда они кривляются друг перед другом и говорят, как мы им надоели. Это попытка обмануть самих себя. Бравада – не больше. Подсознательно они рады, что их согнали в такое большое стадо. Человек ведь стадное животное. Индивидуальностей единицы. И потому они – либо лидеры, либо – философы-одиночки. Остальные – в стаде. Здесь легко затеряться робкому и неудачнику. Можно, начитавшись какой-нибудь дребедени, на общем сером фоне вдруг выделиться и прослыть вольнодумцем или мыслителем. А, не имея собственных мыслей, - примкнуть к чьим-нибудь чужим, которые понравились или считаются модными…

В учительскую врывается Муз.Ус.

КУРАЖИН: (очень серьёзно) Высокое собрание, прошу принять мои уверения в совершеннейшем к вам почтении… Далее – по тексту. (Останавливается перед директором.) Инцидент исчерпан. Чада возвращены в родные пенаты. Родители и зрители рыдают от счастья.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: (крайне строго) Не частите, Куражин. И серьёзнее, очень вас прошу, серьёзнее. А также – поподробнее, будьте добры, подробнее.
КУРАЖИН: (так же) Сейчас я очень постараюсь и буду предельно добр. (Пауза.) Значит – поподробнее. Итак. Наши юные герои. В переносном смысле, конечно. Н-да. (Задумывается. Медленно.) Гуляли в местном парке культуры и отдыха. (Разводит руками.) Только и всего.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: (возмущённо) Только и всего?!
ФИЗИЧКА: Гуляли, будучи приглашены вместе с родителями в кабинет директора?!
ИСТОРИК: Что же вас привело в замешательство?
КУРАЖИН: (вдруг разозлясь) Я ни в чём не замешан, чёрт возьми!
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: И всё-таки. Вы вне себя, и это всем заметно.
КУРАЖИН: (почти спокойно) Предпринимаю последнюю попытку в себя вернуться. (Вздыхает. )Вот, собственно, и всё.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: (возмущённо) То есть, как это - всё?! Почему они были в парке? Как они могли быть в парке, если они должны были быть здесь, точнее: в моём кабинете, да ещё вместе с родителями?! Куражин, вы играете моим терпением! А оно уже готово лопнуть.
КУРАЖИН: Спасибо за предупреждение. В таком случае, я отойду подальше. Пожалуй, вон к той стене. (Подумав.) А ещё лучше – выйду вон.

Так же стремительно покидает учительскую, как и появился.

ФИЗИЧКА: (кричит ему вслед) Куражин, вернитесь немедленно! Что же это такое? Объясните мне кто-нибудь!
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Рад был бы сам что-нибудь понять. (Пауза.) Думаю, что, поскольку ситуация с учащимися сошла на нет, лучшее – нам всем до завтра разойтись. (Хватается за голову.) О Боже, а завтра приходит областная инспекция. Конец года. Конец всему!
ИСТОРИК: Полно, Михаил Фёдорович. Не стоит впадать в отчаяние. Как историк, заявляю вам со всей ответственностью: никому, за всю продолжительную историю человечества,  отчаяние не помогало. А как истинный христианин, добавлю, что отчаяние ещё и великий грех. (Пауза. Всем.) Пойдёмте все домой. Глухая ночь на дворе. (Директору.) Хороший ужин и здоровый сон – если не лучшие, то незаменимые помощники в любой стрессовой ситуации. Уверен, что завтра всё прояснится. Пойдёмте, пойдёмте. А вас, Марьванна, если позволите, я провожу. Женщине невозможно среди ночи ходить по улице самой.
ФИЗИЧКА: (собираясь) Дорогой Николай Александрович, я не женщина, я – человека. Разве можно в наше время, да ещё работая в средней школе учителем физики, оставаться женщиной? Вот с этакими вот охламонами, как наши сегодняшние, отличившиеся, (машет рукой) а…  равно, как и все остальные, можно продолжать чувствовать себя женщиной? Человека я.
ИСТОРИК: Не можно – должно. Женщина – она на то и женщина, чтобы чувствовать себя ею всегда. И не в работе дело, и не в одежде, и не в возрасте…

Все выходят.


Явление 8.

Куражин курит на балконе своей квартиры. У соседей слева громко играет музыка, и часто раздаются взрывы смеха. У соседей слева -  ругань на грани истерики с употреблением нецензурной лексики. Внизу, у входа в подъезд, воют коты.

КУРАЖИН: Ну, вот и всё, дружище Тобик, можно играть отходную. И только одно невыясненное обстоятельство удерживает меня в этой жизни. А вообще мы с этой жизнью как-то не сошлись характерами. Как говорится: что делать, и кто виноват? (Поворачивается налево.) Вот уж кто создан друг для друга. Какая страсть, какие чувства! Шекспир отдыхает. Хм, впрочем, он и так уже отдыхает, давно почивши в Бозе. (Пауза. Печально.) Вот и всё. Учительская карьера тоже не задалась. Экстренный педсовет. Гневное обличение, и - вечный «чёрный» билет, или какой он там. (Пауза.) Такая юная душа… и такое сказочное коварство. Далее по тексту. Да, Куражин, отговорил ты тексты – и свои, и  чужие. (Слегка притопывает под музыку, что доносится справа.) А праздник жизни продолжался. (Гасит докуренную сигарету и закуривает новую. Обращает внимание на котов.) И никаких тебе условностей. Гуляй – не хочу. А тут и не гулял, а всех кошек навешают. Нет, но самое удивительное: эта начинающая стерва, как бы ни была хороша собой, почему-то не вызывает никаких эмоций. Вот Митяй на удочку попался… Жаль парня. Втюрился - выше ушек. Ног под собой не чует, весь – парит где-то там, в дальних эмпиреях. Почему же, в таком случае, жаль? Завидно, чёрт возьми. Чего-чего, а эмпирей мне уж давно не видать. Да, в конечном итоге получит он от неё по носу, и больно получит… так ведь, в конечном итоге все оказываются на погосте, но… не готовиться же к нему с рождения. Пусть навстречается, нацелуется. (Изображает в лицах.) Она ему: фыр-фыр-фыр. Он ей: мур-мур-мур. Она ему: фыр-фыр-фыр. Он ей: мя-а-а-а-у. Она ему – выпущенными коготками – по морде, по морде. Он: вы-а-а-у! И – побежал зализывать раны. И увечные, и сердечные. Заживёт. Когда-нибудь. А после, поумнев, найдёт себе кошечку, на которую сам будет фыр-фыр-фыр. Такова «селяви», как говорят у них. Далее – по тексту. (Вздыхает.) Танцульки-свистульки. (Гасит сигарету в консервной банке. Входит в тёмную комнату и садится за рояль. Негромко наигрывает что-то очень мелодичное и меланхоличное, похоже, что – личное. В прихожей звенит звонок.) Не «воронок» ли за мной пожаловал? Час больно подходящий. (Идёт открывать дверь.)Алла? В такое время?

Куражин возвращается в комнату с Англичанкой.

АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Да, приличные девушки к холостым мужчинам о такую пору не ходят. Ваш упрёк вполне уместен. Однако, я к вам  исключительно с дружеским визитом. Примете?
КУРАЖИН: Обижаете, мисс. В моём холостяцком логове, может быть, не столь уютно, как хотелось бы… Как там, у Татьяны? «А мы… ничем мы не блестим, хоть вам и рады простодушно».
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Всё шутите. Дошутились уж. Смею вам доложить, что вы «под колпаком у Мюллера». Михаил Фёдорович вас разыскивает.
КУРАЖИН: А я весьма предусмотрительно выключил телефон. (Пытается обнять её.) И ничто, и никто не помешает нашему счастью. (Получает довольно увесистую оплеуху.) Ну вот, а счастье было так возможно. Далее – по тексту. Хотя бы чашку чаю я могу вам предложить так, чтобы вы не оскорбились?
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Э кап оф ти? Йес. Почему бы нет? А что к чаю? Конфеты? Варенье? Пирожные? Я ужасная сладкоежка.

По ходу разговора идут на кухню. Куражин ставит чайник на плиту, предварительно долив в него воды из фильтра. Достаёт симпатичный небольшой «заварник» и заваривает чай. И всё это в полутьме.

КУРАЖИН: Изо всех сладких смертей в наличии лишь несколько ложек сахара. Да, ещё есть довольно сносный ликёр. Тоже - сладкий.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Представляю себе: в одной кружке чай, в другой ликёр… или его можно ложечкой, как варенье? А может на хлеб намазать?
КУРАЖИН: Протечёт на платье и никогда не отстирается. Обижаете, мисс, ликёрные рюмки очень даже имеются. (Достаёт из бара рюмки.) Смею заверить, вполне серебряные, мисс. И, как говаривал мой незабвенный родитель: что характерно, - абсолютно чистые.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Мисс.
КУРАЖИН: Йес, мисс. (Очень ловко заканчивает сервировку стола. Делает приглашающий  жест рукой.) И всё окейно. Сит ан, плиз.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Предлагаю с вашего не совсем  отточенного английского перейти на превосходный русский.
КУРАЖИН: (с юмором) Жестокая. И здесь мне нет покоя от вашего искромётного слова и прицельного глаза.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Мне остаётся только удивиться, отчего ваш музыкальный слух не улавливает фальши произношения?
КУРАЖИН: А ларчик просто открывался. Слух-то русский.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Но мелодию определённого языка как не уловить?
КУРАЖИН: Виноват, исправлюсь. Прошу дать время загладить, искупить. Далее – по тексту.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: А нельзя ли прямо сейчас?
КУРАЖИН: Непременно. Именно сейчас. А что, есть конкретные предложения?
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Есть конкретные пожелания. (Мягко и просительно.) Сыграйте мне что-нибудь. Даже всё равно что. Только обязательно из классики. Ну, то, что вам ближе.
КУРАЖИН: Ближе в смысле месторасположения нотных записей? Или в каком ином смысле?
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: В смысле месторасположения в душе.
КУРАЖИН: Всенепременно. Сиюсекундно. О, повелительница струн моего сердца.

Куражин направляется в комнату, садится к роялю, поднимает крышку… и вдруг замирает на полудвижении.

КУРАЖИН: Вот незадача. А как же быть с конспирацией?
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: А мы потихоньку задёрнем шторы. (Задёргивает шторы.) Зажжём свечечку. (Берёт со стола зажигалку, неумело чиркает ею, но всё-таки зажигает свечу на рояле.) А звука, благодаря вашим соседям, всё равно никто не услышит.
КУРАЖИН: А если позвонят? В дверь если позвонят?
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Никому. Ни за что. Не откроем.
КУРАЖИН:  В таком случае, я начинаю.

Играет что-то из Шуберта. После – Шопена. Потом – Чайковского. Долго играет, самозабвенно. Изредка оглядывается на гостью. Англичанка завороженно слушает, увлёкшись, постепенно, незаметно для себя, но заметно для стороннего глаза, шаг за шагом,  перебирается всё ближе к роялю. В какой-то момент, на самой высокой ноте, музыка обрывается. Куражин подхватывает Англичанку и кружит с ней по комнате, продолжая музыку голосом. Англичанка смеётся «звонким колокольчиком». Свеча гаснет.



Действие 3. Пятница.

Явление 1.

Так же, как и в первом действии, ученики бегут в школу вприпрыжку. Учителя идут чинно. Звенит звонок. Класс танцев, то бишь – ритмики. Куражин сидит за роялем один. Играет одним пальцем «Собачий вальс». Закрывает крышку рояля, вынимает сигареты и закуривает. Потом, опомнившись, опрометью выбегает из класса и докуривает на крыльце. К крыльцу медленно подходит Англичанка. Они долго смотрят друг на друга.

АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Доброе утро, Куражин. Как дела?
КУРАЖИН:  Отлично.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: А у меня  - не очень.
КУРАЖИН: Что так?
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Не выспалась.
КУРАЖИН: Ай-яй-яй. Допоздна смотрели телевизор?  Сколько сериалов – столько соблазнов.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Я не смотрю сериалов.
КУРАЖИН: А-а-а, вы читаете книжки. Что же вы читали ночь напролёт? Нет-нет, не отвечайте, я сам угадаю. С трёх раз. Можно? Значит так. (Задумывается, глядя в небо.) Может быть, это Диккенс? (Англичанка отрицательно качает головой.) Значит, это – Конан Дойл? Опять мимо? Неужели – Джек Лондон? «Бродяги Севера». Угадал?
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: (очень тихо) Скажу по секрету: я не ночевала дома.
КУРАЖИН: Да что вы говорите. Не может этого быть. (Машет на неё рукой. Тихо.) Вы на себя клевещете.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Скажу больше. (Очень тихо.)  Я провела ночь в доме холостого мужчины.
КУРАЖИН: (шепотом) Какой позор. (Обычным тоном.) Однако вынужден вам сообщить, сударыня, что вы… (Шепотом.) Обязан сказать вам. Нет, жажду сказать, что равных вам нет. (Громко.) Признаюсь, как на духу: очень мало спал сегодня ночью. (Тихо.)  Хотя, ночевал у себя дома. (Громко.) Но у меня была прекрасная бессонница, знаете ли. (Тихо.) Я ей очень рад и излечиваться не желаю.

На крыльцо выходит Директор.

МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Доброе утро, коллеги. По какому поводу утреннее совещание?
КУРАЖИН: Вношу поправку в повестку дня: не совещание, а моцион. Недолговременное, но всемерное поглощение свежего воздуха, сдобренного сигаретным дымом; а также – солнечных лучей, поскольку известная польза оных усиливается в утренние часы, и ещё более – непродолжительным течением текущего месяца. (Пауза.) Надеюсь, я доступно излагаю? Не косноязычен?
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: И не надейтесь. Косноязычие абсолютное. (Англичанке.) Интересно, он и до моего появления говорил на таком же тарабарском языке?
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Я давно заметила: у него с языками вообще плохо.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: То-то он  легко сходится с нашим юношеством. Вольно изъясняется. И всё там что-то репетирует с ними, всё репетирует. Репетитор.
КУРАЖИН: А я что, уже умер, что в моём присутствии говорят обо мне в третьем лице?
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Но не в прошедшем же времени. Глядите-ка, по-русски  заговорил.
КУРАЖИН: «Времена не выбирают, в них живут и умирают…». Далее – по тексту. А репетиторы не репетируют. Они помогают восполнить пробелы в знаниях.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Кстати, о пробелах. А что это вы, разлюбезные мои коллеги, не на уроках?
КУРАЖИН: «Окна». «Окна», дорогой Михаил Фёдорович.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Ах, «окна», говорите. Ну-ну. А что это, смею я вас ещё спросить, уважаемый господин Куражин, вы вчера вечером изволили «финты выкручивать»? А? Я вас искал-искал. Телефон вы не берёте. Свет в квартире не зажигаете. Но музицировали. И не отпирайтесь. Хоть у меня слух и не музыкальный, однако, звук фортепиано от грохота музыкального центра отличаю.
КУРАЖИН: (оправдываясь) Можно подумать, что в многоквартирном доме фортепиано есть только у меня.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Куражин, вы сейчас сильно смахиваете на провинившегося школьника.
КУРАЖИН: Хорошо, я буду смахивать в другую сторону.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Опять ёрничаете. Тем более, что это уже старо. И было старо, когда я сам ещё в школе учился. Раз уж у вас «окно», пойдёмте ко мне. Побазарим, как теперь говорят.

Открывает дверь и входит в неё.

КУРАЖИН: (покорно идя следом, про себя) Боюсь, что это скорее будет похоже на «разборки по понятиям».

Складывает «пальцы веером». Подмигивает оторопевшей Англичанке и скрывается за дверью.

Явление 2.

Директор и Муз.Ус идут по школьному коридору. Навстречу им  Алик.

МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: (Алику) Почему не на уроке?
АЛИК: За картой послали. В учительскую.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: За картой, значит. В учительскую. А какой урок? Почему учитель карту не взял? Почему дежурный по классу не позаботился?
АЛИК: А мне откуда знать? Меня послали, я и пошёл.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Э, да тебя, видать, далеко послали.
АЛИК: Я же говорю: в учительскую, карту взять.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Ну, иди, иди. Прямо и направо, и, не доходя, упрёшься.
АЛИК: Да что же я,  не знаю, где учительская?
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Так какой, ты говоришь, урок у вас?
АЛИК: Какой, какой. История. Делим территорию бывшего СССР на куски сегодняшнего СНГ.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Эх вы, историки малолетние. Остаётся надеяться, что Николай Александрович предостережёт вас от террористическо-шовинистских настроений. А заодно и от скандалов международного значения.
АЛИК: Надейтесь.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: (строго) Иди-иди. Свободен. Пока. (Куражину, заходя вместе с ним в директорский кабинет.) А вы, голубчик, рассказывайте, что с вами  вчера стряслось. И поподробнее.
КУРАЖИН: Ага. Я коротенько, так, минут на сорок. Больше, я думаю, не стоит. Далее – по тексту.
МИХАИЛ ФЁДОРОВИЧ: Вот только свою неуёмную иронию оставьте за дверью моего кабинета.

Дверь кабинета за ними захлопывается.


Явление 3.

У окна в школьном коридоре стоит Англичанка. Смотрит в окно и – периодически – на часы. Проковылял не спеша Алик, со свёрнутой в трубочку картой. Где-то хлопнула дверь. Где-то далеко на улице завизжали тормоза. В дальнем углу коридора, в туалете, звякает вёдрами и плещет водой уборщица, громко ругая современную молодёжь. В конце концов - звенит звонок. Ученики, как сумасшедшие, вырываются из классов и вразнобой выплёскивают свою застоявшуюся за время урока энергию в коридор, друг на друга и, что лучше всего, – на улицу. Из директорского кабинета выходит Муз.Ус и почти бегом покидает стены школы. Англичанка делает движение следом, но, поняв, что ей за ним не угнаться, остаётся на месте. После недолгих раздумий, она отправляется в учительскую.


Явление 4.

Учительская. За пыльными окнами – солнце и зелень. В какой-то вазочке неведомого цвета – увядшие пыльные розы. Шкаф с классными журналами и другими школьными принадлежностями. Несколько столов и стульев вразнобой. Стопки тетрадей. Кассетный магнитофон. Вешалка с демисезонной одеждой, преимущественно – женской. Входит Историк. Кладёт журнал и карту в шкаф. Вынимает из портфеля бутерброд и начинает его жевать, предварительно аккуратно заправив носовик за воротник, вроде салфетки.

НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Надеюсь, дамы меня извинят. Не успел сегодня позавтракать. Весь урок боялся, что класс услышит, как урчит у меня в желудке.
МАРИЯ ИВАНОВНА: Не волнуйтесь, они прекрасно всё услышали. Они не слышат того, что вы им преподаёте, но всё, что не нужно слышать, они слышат превосходно.
ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА: Напрасно вы так. Хорошие дети. И слышат абсолютно всё. Просто запоминают только то, что показалось главным в данный момент. А это, согласитесь, соответствует уровню развития конкретного человека.
МАРИЯ ИВАНОВНА: Это вы о ком?
ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА: Это я – о детях, вообще-то.
НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ:  (вынимая из портфеля два яблока) Милые дамы, не побрезгуйте, сам выбирал, сам вымыл, а съесть предлагаю вам.
ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА: Николай Александрович очень тонко намекает нам, что, чем ссориться, лучше съесть все яблоки раздора.

В учительскую входит Англичанка.

НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Вот незадача. Яблок только два. А красавиц три.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Доброе утро. Кажется, где-то такое уже случалось?
НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Можете не сомневаться. И не однажды. Хотя, случай с яблоком и тремя красавицами…
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Ничего, ничего. Мне сейчас не до яблок. Да и не такая уж я красавица. Мне бы чашечку кофе. (Напевает.) «Чашку кофею я тебе бодрящего налью». Как говорится: далее по тексту.
МАРИЯ ИВАНОВНА: Известное выражение. Интересно, давно ли вы стали цитировать Куражина?
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Когда выражение повторяется слишком часто, то это уже не цитата, а слово-паразит. Приходится бороться.
МАРИЯ ИВАНОВНА: О, дело приняло гораздо более существенный оборот, чем мне представлялось. Вы взялись за Куражина?
ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА: Желаю не обломать зубы. А впрочем, Алочка, хочется предостеречь вас от глупости.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Я знаю, что…, но ведь человек не виноват, если он не похож на других и потому другие его не понимают. Это совсем не означает, что он не прав. И что он плохой человек.
ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА:  А кто сказал, что он плохой человек? Сложный, инфантильный. Да что там, просто – равнодушный. Но не плохой. В целом -  положительный.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Это вы специально сами себе противоречите, Ольга Евгеньевна? Ёжику понятно, что равнодушный не может быть в целом положительным. …И хорошим быть тоже не может.
НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Всё зависит от точки зрения. Всё в этой странной жизни неоднозначно и относительно. А Куражин, хоть я не привык говорить о человеке за глаза, но думаю что, если хорошо, то – можно. Так вот Куражин, уж поверьте моему жизненному опыту и опыту историка, не может быть ни плохим, ни равнодушным.
ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА: При чём здесь жизненный опыт, если речь идёт о конкретном человеке? В человеке всегда можно ошибиться, и всегда успеть разочароваться… в какую-нибудь сторону. Со знаком плюс или со знаком минус.
МАРИЯ ИВАНОВНА: О. Николай Александрович, это мне напомнило наш вчерашний разговор о плюсах и минусах. Кстати, Куражин вёл себя неадекватно. (Переходя на заговорщический шепот.) И был до странного неопрятен, что на него совсем не походит.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: На него напали вчера вечером в парке и избили.
НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Кто? Как? За что?
МАРИЯ ИВАНОВНА: Что же он сразу не признался?
ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА: Это на него очень похоже… А откуда вам это известно?
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Не волнуйтесь, - из достоверных источников.
МАРИЯ ИВАНОВНА: (Англичанке) Не думаю, чтобы вы водили знакомство с уголовщиной или шантрапой, коллега. Потому предполагаю, что вы узнали это от самого Куражина. Признавайтесь, раз уж начали, до конца.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: И всё-таки я узнала об этом не от него. Разве Куражин  хоть одной женщине, даже родной матери, признался бы в том, что его кто-то унизил и оскорбил? Ни-за-что. Но он и не простит ни за что. Даже если месть, как таковая, не входит в его жизненные планы и не отвечает принципам.
ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА: Как вы хорошо его знаете. Когда только успели.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Иногда бывает, чтобы узнать человека, достаточно одного внимательного взгляда. Или желания… распознать в том, что он говорит, то, о чём он хочет сказать. Вам так не кажется?
ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА: Кажется. Мало ли что кому кажется. А у Куражина язык не только без костей, но и без тормозов.
НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Ну, уж нет. Позволю  себе с вами, дорогуша, не согласиться. Не было случая, чтобы мой молодой коллега кого-либо оскорбил или, того хуже, задел бы чьё-нибудь самолюбие. Ни глупостей, ни грубостей я от него не слыхал. Кстати, и постоять он за себя умеет. У него какой-то разряд по боксу. Значит, силы были не равны, раз уж его избили. Это раз. Действовали профессионалы – это два. И, как мне кажется, неспроста. Отсюда ещё одна догадка напрашивается. Вчера он куда ходил? Искать двух учеников, которые не явились к директору, хотя и были вызваны. Вызваны с родителями. Ни у одного, ни у другого дома никого не оказалось. Может быть, кого-то из них он  обнаружил в парке?
МАРИЯ ИВАНОВНА: Остаётся только гадать. Кто же его избил? Дмитрий или Елена?

Историк рассмеялся. Остальные даже не улыбнулись.

ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА: Гадать тут не о чем. У Димы родители – простые смертные. А у Лены  папа – известный кинорежиссёр. К девочке «прикреплены» отдельный автомобиль и телохранители. Вот оттуда верёвочка и вьётся.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Значит – телохранители постарались. Спасибо: не покалечили.
НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Н-да. А папаша к директору так и не явился. В школу ходит бабушка. Когда здорова. А здоровой она практически не бывает. Вот и думай: а не лучше ли, когда родители – простые смертные?
МАРИЯ ИВАНОВНА: Лучше, когда дети нужны своим родителям.
АЛЛА НИКОЛАЕВНА: А иначе они не нужны никому.
ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА: Самое поразительное то, что такие дети никогда не бывают серостью. Они – либо отъявленные негодяи, либо высокие личности. Иногда – на грани гениальности. Середины нет. У Лены сложный характер. Но у неё прекрасные стихи. Она по самоучителю выучилась играть на гитаре. И, между прочим, прекрасная рукодельница.
МАРИЯ ИВАНОВНА: Это вы о которой Лене говорите?
ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА: О той самой, с которой у вас вечные нелады.
МАРИЯ ИВАНОВНА: Похоже на сказку о царевне-лягушке. Может быть, Дмитрий ваш тоже окажется кем-то вроде Ивана-царевича или Добрыни Никитича?
ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА: Может быть. Очень даже может быть. Он славный и добрый мальчик. С прекрасно развитым чувством юмора. Чудный парень.
МАРИЯ ИВАНОВНА: Послушать вас, так у нас все дети чудные. Откуда только у них двойки берутся? И за что их, несчастных, ежедневно вызывают в директорский кабинет?
ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА: Конечно, - за наши с вами недоработки, за наши упущения. А, может, и несостоятельность…

Звенит звонок.

 МАРИЯ ИВАНОВНА: Неслыханная наглость. На ровном месте обвинить всю учительскую в несостоятельности. Весь педагогический коллектив. Огульно.
ОЛЬГА ЕВГЕНЬЕВНА:  Да, никого я ни в чём не обвиняла. Я сказала: может быть. И речь начала с себя. Но теперь, извините, у меня урок. Если хотите, договорим после.

В полном молчании все выходят из учительской.






Действие 4. Суббота. Но не следующая, а где-то через месяц-полтора.

Явление 1.

Утро в квартире Куражина. Звенит будильник. Одновременно звонит телефон и раздаётся свисток чайника. Англичанка в махровом мужском банном халате появляется в дверях комнаты.

АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Куражин, ты телефон возьмёшь? Иначе это сделаю я. За последствия ответственности не несу.
КУРАЖИН: (из-под одеяла, неожиданно бодрым голосом) Радость моя, это я за последствия ответственности не несу. А они, заметь, могут оказаться самыми неожиданными. (Берёт, наконец, трубку.) Вас внимательно слушают. Кому не спиться утром ранним? А, это вы, Михаил Фёдорович, рад слышать, так сказать, с утра пораньше. Заметьте, сегодня воскресенье. День не только не рабочий, но ещё и праздничный. Шучу, шучу. Всегда к вашим услугам. Спасибо. Спасибо. Спасибо. Служу делу народного образования. Рад стараться. Буду. Конечно. Как договаривались. Алла Геннадиевна?  Не имею понятия. Не ночует дома? Вопиющее безобразие. Я бы на вашем месте этого так не оставил. Поставить вопрос и рассмотреть. Хотя, с другой стороны, времена переменились. Она женщина холостая. И, смею заметить, недурна собой. Что? Да. И одевается со вкусом. (Зажимает трубку ладонью.) И, что самое приятное, быстро. (Снова в трубку.) Что? Вас плохо слышно. А, да-да. Как договорились. Всего доброго. (Кладёт трубку на рычаг.) Так-то. «Ищут пожарные, ищет милиция… ищут, но так и не могут найти…». Тобой интересовался господин директор. Отныне ты тоже у него «под колпаком».
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Это угроза?
КУРАЖИН: Пока предупреждение. (Сладко потягивается.) Иди сюда, прелесть моя.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Ну, прелесть я пока сама по себе. Кофе готов. Пепельницу тоже принести?
КУРАЖИН: (щёлкает пальцами) Равно, как и зажигалку.

Англичанка выходит на кухню. Куражин вскакивает, натягивает брюки и тенниску. Берёт пульт и включает телевизор. Потом выключает. Рассеянно подходит к окну и смотрит в него некоторое время. Затем смотрит на часы.

КУРАЖИН: Однако можно было бы и поскорее.

Входит Англичанка с небольшим подносиком, на котором: чашка с «дымящимся» кофе, небольшой бутерброд, пепельница и зажигалка. Ставит поднос на стол. Сигарета у Куражина уже во рту.

КУРАЖИН: Спасибо, свет очей моих. Без тебя я бы просто погиб. Но я не наблюдаю второй чашки. (Приближается к ней, обнимает и чмокает в щёчку.) Неужто, сударыня,  вы не разделите со мной скромную трапезу? Обижаете.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Не разделю.
КУРАЖИН: Что так? И есть на то весомые причины? А, понимаю, очередная диета. Сударыня, примите мои уверения в совершеннейшем вами восхищении. «Ты прекрасна, спору нет…».
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: (передразнивая его) «Но царевна всё ж милее, всё ж румяней и белее». Брось, Куражин, кофе стынет. А мне, покамест, приказано воздерживаться от чрезмерно тонизирующих напитков.
КУРАЖИН: Кто посмел запрещать?

Отходит к окну, раскрывает форточку, становится к ней спиной и закуривает.

АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Доктор посмел.
КУРАЖИН: И давно мы ходим по докторам? И с чего бы это вдруг?

Глубоко затягивается и пускает дым колечками.

АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Да так, в целях профилактики.
КУРАЖИН: Профилактики чего?
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: (с усмешкой) Острого гофрированного шлангита. Пей кофе, говорю. И ешь бутерброд, а то опять куришь натощак. Смотри, язву наживёшь.

Собирает со стульев свою одежду и выходит из комнаты.

КУРАЖИН: (ей вслед) Язвы – они не внутри, они вокруг. И, обычно, все с очаровательными ножками. (Гасит сигарету и берёт бутерброд. Повертев его в руках, кладёт снова на поднос. Закуривает новую сигарету, запивая каждую затяжку кофе. Слышит звук захлопнувшейся двери.) Язвы – они вокруг… (Пауза.) Но болят ещё больнее. И кровоточат, чёрт их возьми совсем. (Швыряет чашку об пол, окурок – в форточку.) Гордячка несчастная. Может у тебя и шлангит, да только моя фамилия не Мышкин. Или англичане не читают Достоевского?

Краткая пауза глубокой тишины.

АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: (насмешливо, из коридора) Отчего же, читают. А так же Толстого, и Чехова, и Набокова, и… кто вас ещё так сильно волнует, как Достоевский?

Алла Геннадиевна осторожно, с лукавым выражением лица входит в комнату. Но в течение разговора выражение лица многократно меняется. Куражин смущён и молчит.

АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: И зачем из любви к Достоевскому чашки колотить? Думаю, что он этого не оценил бы даже при жизни.
КУРАЖИН: (автоматически) Чьей жизни?
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Своей. (Меняя тон.) Куражин, я, наверное, была не права, хлопнув дверью и не уйдя. Прости меня. Это… ну, глупая шутка женщины с расстроенными нервами. (Подходит к нему и дотрагивается до руки.) Не сердись на меня. Ты же знаешь: на меня нельзя сердиться.

Целует Куражина.

КУРАЖИН: «Женщина с расстроенными нервами» – это обо мне?

Присев на корточки, собирает осколки с пола.

АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Зачем ты так? Это я о себе. Совсем не узнаю себя в последнее время. На уроках скандалю… То реву невпопад, то улыбаюсь не к месту. Дура дураковская.
КУРАЖИН: (напевает, поднимаясь с горстью осколков и глядя ей в глаза) «Что же делать, как же быть, как Марусю полюбить?».
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Бедная Маруся. Изыщите какую-нибудь возможность. (Куражин делает попытку её обнять, но Алла Геннадиевна уворачивается и выбегает, договаривая.) Пока я принесу веник и тряпку.

Куражин выходит следом. Их нет какое-то время. Звонит телефон. Куражин входит и берёт трубку.

КУРАЖИН: Да. Нет. То есть, да, я вас слушаю. (Пауза.) Понимаю. Ничего хорошего, если хотите знать. (Пауза.) Меня в репетиторы?! (Мимо трубки.) О, Господи, что за день сегодня такой? (В трубку.) Да-да, слушаю. Понимаю. Хотя, нет, не понимаю. В некотором роде, поздновато уже. Да нет у меня никаких связей. Никаких блатов нет у меня нигде. Ну и что, что родители. Как говориться: дети не несут ответственности за ошибки родителей. Вот именно. А я что сказал? А, так это же продолжение: и не наследуют их достижений. Хорошо-хорошо, я подумаю. Всего доброго.

Кладёт трубку. Рассеянно смотрит в окно. В комнату входит Англичанка с тазиком воды и тряпкой для мытья полов. Кладёт всё на пол.

АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Кто-то звонил, или мне показалось?
КУРАЖИН: Уж лучше бы показалось.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Звучит печально. Плохие новости?
КУРАЖИН: Отличные. Меня нанимают репетитором. В одну очень состоятельную, но не очень благополучную семью.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: С целью?
КУРАЖИН: С целью подготовить излюбленное чадо к поступлению в вожделенный вуз.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Мне остаётся только догадаться, что тебя зовут преподавать не языки и не точные науки. Что же тогда?
КУРАЖИН: Актёрское мастерство.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Да? Вот уж интересно. И кто же метит в артисты?
КУРАЖИН: А вы как полагаете, Алла свет Геннадиевна?
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Уж ли красотка наша ненаглядная? Ленуся?
КУРАЖИН: (вздыхая)  Она самая.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: (холодно) Вот мы уже и вздыхаем.
КУРАЖИН: (стараясь попасть в тон) Вот мы уже и ревнуем.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: (так же) Не бойся, Куражин, посуду бить я не буду.
КУРАЖИН: «Буду, буду я посуду и любить, и уважать». Далее – по тексту.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Посуду… Ну, теперь мне действительно пора. Как там: «ваше время – истекло, кончайте разговор, кончайте разговор». Далее – по тексту?

Англичанка бежит к двери, Куражин догоняет её, пытается остановить, но тщетно – дверь за ней захлопывается. Он остаётся один.


Явление 2.

Квартира Ленуси. Ленуся одна. Перед зеркалом декламирует стихи. Это – совсем не та Ленуся, которую видят в классе. И не та, что встречается с Митей. Она серьёзна, сосредоточена и вдохновенна. Ах, да. Очень важная деталь: на стенах много фотографий, старинных и не очень, развешанных со вкусом, в симпатичных рамочках. Мебель, коврики, вазочки – ничего особенного. С некоторой претензией на оригинальность. Звенит звонок на входной двери. Ленуся идёт открывать. Входит Муз.Ус.

КУРАЖИН: День добрый юному дарованию. Как говорится: а вот и я. (Проходит и наспех осматривается.) Родители дома?
ЛЕНУСЯ: Родители в отъезде. Бабушка скоро придёт. Проходите. Располагайтесь, а я пока чайник поставлю. Надо же как-то сначала определиться, чем заняться. Хорошо?

Куражин кивает головой, и Ленуся выпархивает на кухню. Он проходит в комнату. Сперва садится на диван и лениво листает журналы. Потом встаёт и, проходя  вдоль стен, принимается рассматривать фотографии. Постепенно сильно меняется в лице. Ленуся входит, толкая перед собой сервировочный столик с двумя чашками чаю, фруктами, вареньем и ещё всякой всячиной.

ЛЕНУСЯ: Чёрного чаю, к сожалению, нет. Я заварила зелёный, с жасмином. Подойдёт? (Натыкается взглядом на странный взгляд Куражина.) Что это вы на меня так странно смотрите? Что-нибудь не так?
КУРАЖИН: (глядя на неё в упор, очень внимательно, будто видит впервые) Кто это на фотографиях?
ЛЕНУСЯ: Где?  (Он показывает.)  А-а-а это. (Она показывает.) Мама, папа, бабушка. Это – я, маленькая. Это – папа на съёмках. Это – мама в роли…
КУРАЖИН: Постой-постой. И давно они женаты?
ЛЕНУСЯ: Кто?
КУРАЖИН: Твои родители.
ЛЕНУСЯ: Не знаю. Но, мне кажется, что, если мне шестнадцать, то, как минимум, лет шестнадцать-семнадцать женаты. А что? Вы знаете кого-нибудь из них?
КУРАЖИН: (рассеянно) Это не важно. Теперь это уже совсем не важно. Столько времени. Жить в одном городе и ни разу не встретиться. Да, ведь город слишком велик. А дочь в той же школе, в которой я работаю. Ну да. «Ленинград – город маленький»… далее – по тексту.
ЛЕНУСЯ: (зачастила) Они всегда – в разъездах. А меня не брали категорически. В школу всегда бабушка ходила. Теперь ещё эта охрана придурковатая. Я надеюсь, что вы меня простили за тот случай… в парке.
КУРАЖИН: (не слыша) Надо же, без малого семнадцать лет, как я оторвал всё это от себя. Смотрел в театре только гастрольные спектакли. И по телевизору - только чужие фильмы. А кто мне звонил по поводу репетиторства? Это был отец? Но я прекрасно знаю его голос. Совсем не он.
ЛЕНУСЯ: (потупившись) Не он. Это один из моих сикьюрити. Я попросила. За деньги. Родители против того, чтобы я училась в театральном. А я хочу, очень хочу. Давно хочу. Я готовилась. Честно-честно. Вот я вам сейчас всё покажу. Только вы мне не отказывайте. Я и денег скопила на репетитора. У папашки они водятся. Он же всякий там лауреат и так далее.
КУРАЖИН: У «папашки»? Похоже, ты не очень-то обожаешь  родителя.
ЛЕНУСЯ: И он меня не очень-то. Только ревнует. Он всех ревнует. Маму извёл своей ревностью. Моню, собаку, не выпускает из рук. Она даже несколько раз описала ему одежду.

Куражин начинает истерически хохотать. До слёз, до икоты.

ЛЕНУСЯ: Что с вами?

Заражается его смехом. Смеются оба. Но Куражин вдруг резко останавливается.

КУРАЖИН: Постой-постой. Ревнивый, говоришь. К стати, а где сейчас твои сикьюрити?
ЛЕНУСЯ: Поехали с бабушкой затовариваться. За продуктами, то есть. Мне приказано дверь никому не открывать. В случае чего – звонить на мобильник. Не бойтесь, они не скоро приедут. Во-первых, я заплатила, во-вторых, они это дело любят – по базару шастать. Напробуются всего «на шару». По пивку «ударят». У них период, когда папашки нет дома, сами понимаете, - сплошная «лафа». Как школьники на каникулах.
КУРАЖИН: А маму любишь?
ЛЕНУСЯ: Наверное. Я ею горжусь. В детстве – подражала ей во всём. А теперь…, но только это – между нами, теперь мне её жалко.
КУРАЖИН: Это почему же?
ЛЕНУСЯ: Суетливая она какая-то стала. Хватается за все роли подряд. Панически боится постареть. И не понимает, что со стороны её кривляния, когда она «косит» под девочку, выглядят смешно. И вообще, нелепо всё как-то.

Куражин хватает её за плечи и притягивает к себе, пристально глядя в глаза.

КУРАЖИН: А вот это ты зря… Хм. (Отпускает её.) Это вы зря, мадемуазель. Маму надо любить. И ещё, желательно, уважать. (Что-то соображает.) Хм. До меня только сейчас дошло. Вы как-то странно себя ведёте. Совсем другой человек. Никакого эпатажа, манерничанья, никакого откровенного хамства. Это как понимать? Как двоедушие?
ЛЕНУСЯ: Ну вот, и вы туда же. Мне Митька всегда то же самое говорит. Мне даже надоело ему объяснять, что я в школе такая, какой меня объявили. Пытаюсь соответствовать ярлыку, который на меня наклеили. Стервочка. Ха-ха. Очень похоже на ведьмочку. (Изображает «оскал» и «выпущенные когти».) Бойтесь меня, бойтесь меня. Очарую, заколдую, по ветру пущу. У-у-у. Ха-ха-ха. Ну, как? Гожусь на роль ведьмочки?
КУРАЖИН: Даже без подготовки. Не советую только при поступлении показываться в такой роли. Совет номер один. Мотайте на ус. Чем естественнее и непосредственнее вы  себя ведёте, тем больше шансов поступить. Потому, что вы пока не актриса и, если станете что-то из себя изображать, однозначно будете переигрывать. А это вызывает у членов приёмной комиссии чувство усталой иронии. Переходящее  либо в снисходительность и жалость, либо в досаду и сарказм. (С одесским акцентом.) Оно вам надо?
ЛЕНУСЯ: Слушаюсь и повинуюсь. К стати. Извините, что перебиваю, но неплохо бы сразу уладить… как это…  формальности. Всего два вопроса.
КУРАЖИН: Да.
ЛЕНУСЯ: Только честно и без обиняков.
КУРАЖИН: Договорились.
ЛЕНУСЯ: Что вы заканчивали? И сколько я вам должна за урок?
КУРАЖИН: Итак, по мере поступления. Заканчивал ВГИК. За уроки до определения с результатами поступления не возьму ничего.
ЛЕНУСЯ: Я так не согласна. При поступлении ведь играет роль ещё и везение, и мои собственные способности. Кроме того, больше всего на свете я не люблю быть в долгу.
КУРАЖИН: (отрешённо глядя в сторону) А это как пожелаете. Но я сказал то, что сказал, и от своих слов не откажусь. Хотя бы потому, что никогда таких уроков не давал. Сегодняшних требований при поступлении не знаю. (Хлопает себя ладонью по лбу.) Ну, наконец-то. Сообразил. (Ленусе.) А чья у тебя фамилия? Я прекрасно знаю фамилии твоих родителей.
ЛЕНУСЯ: (машет рукой) Всё и просто, и заумно. Они. То есть предки мои. Решили, что лучшее, что они могут для меня сделать – это не обременять моё будущее своей знаменитостью. Потому я ношу фамилию бабушки. (Картинно закатывает глаза.) Совсем, как Анна Ахматова.
КУРАЖИН: Хм. Тут и Шерлок Холмс задумался бы. Это они тебе так сказали?
ЛЕНУСЯ: Конечно, кто же ещё. А мне вот что странно: что вы, после ВГИКа, потеряли в нашей школе?
КУРАЖИН: Школа – это не худший вариант. Мог быть, к примеру, вещевой рынок.
ЛЕНУСЯ: Вряд ли. И всё-таки. Талант, если он есть, не улетучивается. Его можно пропить. Или, как папашка выражается, профукать. А бесталанного в такой институт не взяли бы. Или отсеяли бы с какого-нибудь курса. Что же? Что же? Что же?
КУРАЖИН: Диплом с отличием.
ЛЕНУСЯ: «Шершеляфамом» попахивает.
КУРАЖИН: (делая вид, что не расслышал) Предлагаю следующий порядок действий: завтра я обойду три – пять вузов. Затем составлю план занятий. А сейчас вы покажете мне тексты, которые отобрали учить. И, пока не вернулись «придворные», мне хотелось бы покинуть королевские пенаты. Вы, в свою очередь, определитесь с местом и временем наших творческих встреч.

Ленуся показывает ему тексты стихов, прозы, монолог и песню. После – Куражин быстро уходит.



Явление 3.


Квартира Куражина. Балкон. Облокотившись на перила, Куражин и Англичанка. Разговор в сумерках, переходящий в разговор под звёздами.

КУРАЖИН: А знаешь, когда-то, уже довольно давно, я пришел к одному умозаключению. Я понял, что завидую еврейским детям. (Смеётся.) Я тоже, наверное, хотел бы родиться в еврейской семье. Смешно. Правда? Просто у меня в мозгу в одночасье сконцентрировались многолетние наблюдения. Одноклассники, соседи… потом: в кино, в книгах… Понимаешь. Ничьи дети не окружены такой настойчивой заботой, как дети в еврейских семьях. Вот, ты когда-нибудь видела праздно шатающегося  еврейского ребёнка? А неблагополучного еврейского ребёнка? А неблагополучную еврейскую семью, где бы отец пьянствовал, дебоширил, транжирил семейные деньги… Наверное, бывает и такое. Может быть. Чисто теоретически. Я не наблюдал ни разу. А уж если у ребёнка хоть к чему-нибудь, хоть один-единственный раз проявился интерес или малейшие способности. То такой малыш просто обречён на гениальную будущность. Потому, что эти способности так тщательно и с таким неподражаемым старанием будут развиваться и укрепляться. Всемерно и всесторонне. Что это можно сравнить только со снежком, пущенным с вершины горы – подножия может достичь уже ком необъятных размеров. Если не лавина. (Пауза с сигаретной затяжкой.) У меня в семье было всё до абсурдного наоборот. Родителей я не видел неделями, а то и месяцами. Они всю жизнь, и до сих пор, между прочим, предельно заняты своей работой. Я ничего плохого не могу о них сказать. Да и не хочу. Хорошие люди. Отличные специалисты в своей области. Но зачем при этом они родили меня – никто мне объяснить не может. Наверное, потому, что так положено: женился – обязан родить ребёнка. Или так получилось. Само собой. Совершенно случайно. А кто меня воспитывал? Немножко бабушки, немножко детсад. Школа. Эти все пионерско-комсомольские организации. Уличная братия. Но, в основном – я сам. Отец насмешливо-снисходительно относился и к моим занятиям музыкой, и к бесконечным репетициям во всевозможных драмкружках. Поощрял и одобрял только успехи в учёбе. Ну, ещё спорт. Мама в мою защиту всегда говорила, что личность должна быть развитой всесторонне. И обязательно добавляла, чтобы смягчить и задобрить отца, что «мальчик ведь, в конце концов, всё равно пойдёт по родительским стопам и станет серьёзным специалистом». А я не хотел быть «серьёзным специалистом». Мне нравилось писать сценарии праздничных концертов, школьных спектаклей, вечеров. Я лучше всех бил чечётку, выучился играть на всех музыкальных инструментах, которые были в школе. Занимал призовые места в конкурсах бардовской песни. Между прочим, даже ходил по проволоке. (Пауза.) Сразу же по окончании школы, и, конечно, «крупного» разговора с отцом, я ушёл из дому по своей дороге. И, естественно, - на свои хлеба. Мать тайком от отца помогала мне. Но мне казалось, что и это она делала так, будто отдавала некую дань чему-то, что названо «материнством». Чтобы после, с чувством исполненного долга, снова вернуться к своей работе. Таким вот образом в детстве я сам окончил музыкальную школу. Потом – актёрский факультет ВГИКа. И, с перерывом на армию, -  режиссёрские курсы. И дальше всё должно было идти как по накатанному. Если бы не одно неприятное обстоятельство. После режиссёрских курсов меня пригласили на киностудию. Помощником режиссёра. Уже начали снимать полнометражную ленту. И тут… (Ухмыляется невесело и сильно затягивается.) Случилась история из личной жизни, в которой мне повезло больше, чем главному режиссёру. При чём он не нашёл ничего лучше, чем строить козни исподтишка. (Затяжка.) Если бы он при этом оскорблял меня, а не её… Потом случилось небольшое рукоприкладство с  моей стороны. И… в общем, этот фильм, как и все остальные, снимали уже без меня. (Снова сильно затягивается сигаретой.) Мамина сестра работала завучем в школе. Она всегда ко мне благоволила. У самой детей не случилось. Вот. Благодаря ей, с тех пор я в школе. Отбываю. Что-то вроде наказания свыше. Но, могу сказать, что мне почти нравилось. Как говорится: стерпелось и слюбилось. (Бросает окурок и берёт новую сигарету.) Была, конечно,  неудовлетворённость. Глодала изнутри. (Деланно бодрым тоном.) Но ведь в жизни не бывает, чтобы всё было чисто и гладко. (Поёт.) «И пряников, кстати, всегда не хватает на всех».
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Бывает. В жизни всякое бывает. И палка стреляет, и глаз убивает. Завхоз наш детдомовский, Геннадий Иванович, так говорил. Я ведь детдомовская. Это другим смешно, когда говорят, что детей в капусте находят. А мне не смешно. Меня именно в капусте и нашли. Машина с капустой в детдом пришла. На той капусте я и лежала. Холодно было. Конец октября. Я уж, было, совсем замёрзла. Посинела. Еле отходили. Вот этот самый завхоз, Геннадий Иванович, и нашёл. От него мне и отчество досталось. А Аллой назвали дети. В честь любимой нянечки, которая как раз в тот же день от них уехала. Замуж вышла. За военного. Так мне рассказывали потом. Там у каждого свой рассказ есть. Никто не знает: правда ли, неправда. Рассказали, - поверил, принял, запомнил – и всё. (Пауза.) Исходя из вашей теории, я вряд ли еврейского происхождения. (Смеётся.) Однако, всякое в жизни бывает. (Вздыхает.) Но об этом мы уже говорили. (Пауза.) Конечно, поначалу я пожила в доме малютки. Но я этого, естественно, не помню. (Задумчиво.) Помню: мне было лет пять или шесть. Ещё до школы. Приехали какие-то взрослые дяди и тёти, и говорят непонятно. Я нянечку спрашиваю: как это они говорят непонятно? Почему? А она мне: это люди из другой страны, у них другой язык. Вот вырастешь, выучишь другие языки, и всех будешь понимать. Получилось, что судьбу мне предсказала. (Смеётся. Пауза. Задумывается. Потом вздыхает.) Вот только с пониманием она меня обманула. А, может, подшутила. Оказалось, что для понимания мало знать языки. А иногда совсем не обязательно их знать. А иногда… можно знать их превеликое множество, но так никого и ничего не понять. Ни в человеке, ни в его жизни. Да и в жизни вообще. (Пауза.) Признаться, до нашего сегодняшнего разговора, я была о тебе совсем другого мнения. Мне несколько претила твоя показная легкомысленность. Но я чувствовала, что она именно показная. Только не понимала: зачем это тебе? Теперь понимаю.
КУРАЖИН: (шутливо) Уж ли? А не боишься ошибиться? А то ведь я ещё тот типчик.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: (как будто не слыша его) Это – ширма. Чтобы другие не лезли. Чтобы не лапали своими немытыми ручищами.
КУРАЖИН: Хорошая моя. (Обнимает Англичанку.) И не отпирайся. Моя. Я когда смотрю на тебя, мне кажется, что до тебя в жизни у меня никого и ничего не было. Что всё это было не со мной. Приснилось. Показалось. Или в какой-нибудь книжке прочёл.
АЛЛА ГЕННАДИЕВНА: Не надо так. Ведь не всё было так плохо, и не все были… плохие. Если была любовь. Если она была настоящая. Зачем же её перечёркивать? Не надо.
КУРАЖИН: Нет. Не было, ничего не было. Всё. И не будем об этом. Хорошо? И знаешь… я ведь тебе главного не сказал. (Неожиданно взволнованно и часто.) Только ты молчи. Ладно? Мне непросто это произнести. Я в это ещё мало верю. (Пауза с сигаретной затяжкой.) Я встретил вчера соученика по режиссёрским курсам. В общем, он зовёт меня к себе. (Переходя на крик.) Кино снимать! Понимаешь?! Снимать кино!


Занавес.



2005г.