С утра обход и два совещания — уже перебор, потом эти бесконечные звонки. Похоже, весь город заболел, а он здесь единственный врач. День выдался суматошным и нервным. Домой Иван Николаевич добрался вконец измочаленным. Его жена смотрит участливо: «Устал, дорогой?» Но сейчас и забота его раздражает. Действительно, устал. Быстро поел и спрятался в свой кабинет. Тупо постоял у полок с книгами, вытаскивая то одну, то другую. Прилег на диван. Мысли разбредались в разные стороны. Наедине с собой стало совсем неуютно, вспомнился резкий разговор с начмедом. Ничего хорошего в голову не шло, уставший мозг медленно пережевывал одни неприятности.
«Ну да, уже под шестьдесят, но причем здесь возраст? — анализировал свое состояние Иван Николаевич. — Здоровье в норме, благо, столько лет бега и походов в горы. Бросать эту работу. Все, хватить нудить, устрою себе вечерний променад, пройдусь, проветрю свою башку с полчасика и на боковую!» — решительно прописал себе рецепт, вскочил, быстро оделся, накинул пальто, тщательно укутав горло шарфом: «На дворе мороз — градусов пятнадцать, зима как-никак. Давно такого холода не было!» — ворчливое настроение не проходило. Чмокнул жену в щеку и вышел в темноту проспекта.
За последние годы он немного раздался, но еще оставался моложавым, ходил упруго, синие глаза его все еще с интересом глядели на окружающий мир. Снег под ногами скрипел, идти было легко, движение успокаивало. Думать ни о чем не хотелось, он просто шел в темноту, напевая какую-то мелодию. Холодный воздух и ритм шагов возвращал душевное равновесие…
Сорок лет отдать делу, которое своим так и не стало. В детстве он любил музыку, особенно классическую, только она и хорошие книги радовали его. Неожиданно, боковым зрением, Иван Николаевич заметил рядом с хлебным киоском темную скрюченную фигуру лежащего человека: прямо на снегу подложив под голову кулак спал какой-то парень. Одет он был в легкую курточку, вязанная шапочка лежала рядом. Врач наклонился, нащупал пульс на сонной артерии: парень не успел промерзнуть, пульс хороший, но запах… «Юный алкоголик», — поставил про себя диагноз Иван и огляделся. Помощи ждать было неоткуда: «Рядом ни души, киоск закрыт, — продолжал он про себя рассуждать, — а мобильный, конечно, с собой не взял, так что придется молодого человека самому в чувства приводить». Он потрусил парня за рукав, похлопал по щекам, затем с нескольких попыток, наконец, поднял его со снега. Желейно шатаясь, юноша стоял на полусогнутых ногах, с трудом удерживаемый врачом. Мутные, невидящие глаза, что ни спросишь — в ответ мычание.
— Так, давай, давай, двигайся, если жить хочешь,— ворчал Иван Николаевич, — и откуда ты на мою голову?
Шаг за шагом, и вот ноги парня стали двигаться увереннее, а еще минут через пять он неожиданно отдернул руку, держащую его правое предплечье и, выдав: «Не трогай меня!», попытался свалиться.
Иван Николаевич изрядно взмок в эти полчаса, но вот и награда:
— Вы кто? Пустите меня, — парень впервые осознанно взглянул на Ивана Николаевича и снова попытался вырваться. В его глазах мелькнул страх затравленного зверя.
— Ладно, только постарайся не упасть. Тебя как зовут? — спросил Иван, отпуская локоть парня.
— Жека, а тебя? — пробормотал тот, глядя исподлобья и дрожа от холода и внезапного возбуждения. — Ты, случайно, не из ментовки?
— Меня Иваном зовут с детства, а ты, Жека, ты на снегу спал… — далее последовал обстоятельный доклад о событиях последнего часа, в который Иван Николаевич включил зачем-то и свое скверное состояние духа, погнавшее его кружить по ночным улицам. Они продолжали ходить по проспекту, парень слушал внимательно, затем глухо пробубнил:
— Так это ты меня поднял? Ты, Иван, хороший мужик, только зачем поднимать, если человек заснул. Смерть-то хорошая какая — в снегу заснуть…
Иван Николаевич присматривался к парню. Речь его не была уличной, худое лицо хорошо выбрито, одет бедно и не по сезону, но аккуратно, голова стриженная. «Эх, жизнь-индейка, что ты делаешь с ними, молодыми? Куда тащишь?» — думалось ему, и первая досада сменилась желанием помочь этому парню, заблудшему между двух сосен.
Из путанного рассказа Жеки стало ясно, что он живет где-то на окраине, но домой ни за что не поедет. «Что я скажу родителям? Родители у меня хорошие, трудяги. Работы, правда, нет. Так они в четыре утра уже пирожки пекут, а с шести на конечной торгуют. Ну как я к ним приду? У меня и голуби есть, — добавил он неожиданно, — я их люблю больше себя, голубей. Что я им скажу?» И было непонятно уже, голубям ли, родителям ему совестно на глаза появиться… «У меня это давно. Я больше трех дней в доме сидеть не могу. Зуд такой во мне. Вот вы в судьбу верите? Не знаю, меня и к бабкам мама водила, и в церковь. Отец Сергий ко мне по-хорошему. Я ему исповедовался. А все равно, два-три дня дома, и все — тянет меня на улицу, подурить с пацанами, выпить, побузить. Так я и пропадаю где-нибудь неделю-другую, пока не найдут меня родители. Сплю где придется, в подъезде могу (я знаю теплые) или в общаге у приятелей. Ну, я не последний какой-то, я техникум закончил, на заводе работал, не прогуливал. После работы, другое дело. А потом сократили, вернулся домой, там и тепло, и забота, а все равно, как в тюрьме! И голуби не удержат».
Иван Николаевич тем временем вел Жеку на трамвайную остановку. При каждой попытке поддержать его, тот вздрагивал и отдергивал руку. Потом снова бормотал: «Такая хорошая смерть...»
На ночной пустынной улице, пронизанной холодным ветром, они уже битый час ждали трамвай, но его не было и, видимо уже и не будет. А парня колотил озноб, и приступы отчаяния: «Не поеду, что я им скажу?..» Минут сорок спустя пришлось Ивану Николаевичу вести Жеку к своему дому. «Домой его, конечно, не пущу, мало ли что», — думал он. Решение созрело такое: одеть парня потеплее и на такси отправить домой.
Пока Иван бегал за старым пуховиком — реликвия его альпинистского прошлого — парень пристроился на картонке под лестницей и дремал. У подъезда уже стояла машина. Разбуженный юноша упирался, не хотел садиться. «Жека, — использовал Иван Николаевич последний аргумент, — мама накормит, дома у тебя тепло… Едь, дорогой!» «Тепло», — эхом отозвался тот, — и как-то сразу сомлел на заднем сидении. Иван назвал адрес и дал денег побольше, что бы таксист отнесся к пассажиру с вниманием.
Такси отъехало. На улице еще долго стоял одинокий человек и всматривался в темноту ночи, словно пытаясь что-то еще сказать вдогонку уехавшему автомобилю.