Смотри, как они спят!
Кто? Котята?
Ага. В обнимку, уютно устроившись среди дров. И как будто улыбаются во сне… вытягивают лапки, растопыривают пальчики, хвастаются коготками… Как у них всё просто, беззаботно.
Как и у всех детей.
Вернуться бы в прошлое и пережить вновь все открытия детства.
Вернуться, как делает это Мэй?
-- Как Мэй… - и сказал я это тихо, боясь своей грубостью, небрежностью разрушить хрупкое, дорогое мне с некоторых пор имя.
А тем временем, над Москвой опять пошёл дождь. И опять была гроза. И люди снова, чертыхаясь, обкладывая матом и без этих тяжёлых слов обложенное комьями жидкой глины небо, прятались под зонты, закрывались в своих норках, зашторивали окна, зарывались в одеяла и пледы, пили горячий час с душистым вареньем, смотрели телевизоры, слушали музыку, спорили друг с другом, целовались, ругались…
А я стоял под тёплыми летними каплями, жмурился от торопливой щекотки разбивающихся о лицо пальчиков. И, оттолкнувшись от изрытого трещинами асфальта, полетел. Я уменьшился до размеров комара, даже ещё меньше, и, уворачиваясь от гигантских зеркальных стрел, пустился по Лескова.
Я не чувствовал тела, ничего не слышал, только видел мокрую пустынную улицу да разыгрывающийся дождь. Вперёд летело лишь моё сознание, мои мысли и глупости, всё остальное – не важное, нелепое, земное – затерялось где-то возле аптеки, что устроилась в начале Шенкурки. И вот неслось я и никак не могло понять, почему мне так легко и радостно. Что весёлого в дожде и вымокших бетоне, стекле и железе?.. И не могло я найти ответа целую вечность, и проваливалось в пустоту промежности пространства и реальности, и орало я о том, что нашло истину и смысл, что открылись мне горькая ложь и сытая правда…
А потом я устало и присело на карниз одного из окон кафешки «Левша». Дождь к этому моменту совсем обнаглел – мне уже тяжело стало уворачиваться от частых снарядов, - и по стеклу извивались в своем стремлении встретиться и соединиться внизу, на стыке стекла и рамы, шустрые–ручейки, размывая внутренности забегаловки.
Ударил подло ветер, скинул меня на чьё-то сложенный зонт; владелец этого зонта вбежал в душный тамбур и стряхнул дрожащую росу с плаща. Человек вошёл в зал, светлый и уютный, снял плащ, повесил его на худую, надрывающуюся под тяжестью сырых шмоток, вешалку, кому-то махнул рукой и потопал к столикам. А я сидело на горбе рукоятки зонта и думало: «И как все эти люди не бояться за свои вещи? Ведь запросто какой-нибудь проходимец может преспокойно утащить куртку, ветровку…». И, словно услышав мои мысли, человек вернулся за своим плащом.
Вскоре мне стало скучно сидеть на зонтике, и я пустилось порхать над ароматными чашками кофе и простенькими закусками. Вот сидит мужчина, он увлечённо о чём-то рассказывает большезубой женщине, а та с жадностью проглатывает каждое слово. О чём он, интересно, думает? И я залетело в его ухо.
Ух-ты, как много места! Темно только. А, вон и свежие мысли. Ну-ка…
Я нырнуло в голубоватую волну мысли и кисельная плазма сказала мне:
-- Наконец-то я нравлюсь хоть какой-нибудь женщине. Не Бог весть что, но с пакетом на голове – сойдёт!
Озабоченный какой-то… Я покинуло его мозг.
У стены сидит девушка с ребятёнком. Она читает книгу, беспрерывно помешивая кофе, а малыш ёрзает по стулу, обсасывая пальцы. Ему явно скучно.
Я решило узнать и его мысли, но только влетело в маленькую головку, как сначала оглохло от сумасшедшего воя и визга бессмысленных рожиц и фигурок, а потом и вовсе получила квадратной лапищей от какого-то рободурня из разноцветных кубиков. Опасны неуправляемые детские сознания.
А о чём думает его мамаша, я выяснять не стало. Меня отпугнула отрешённость и зомбовидное бессмыслие глаз, застрявших на одной строчке. А вдруг она задумалась об убийстве гулящего муженька? Или о групповушке мечтает?
Сидели в «Левше» солидный. Не молодой мужчина, буравящий тяжёлым взглядом из-под могучих бровей увешанную красочными рекламными плакатами стену, компания пацанов, живо обсуждающих девчонок своего класса, размалеванная бабуся, что с видом уставшей от мужского внимания королевы красоты попивала молочный коктейль…
А ещё сидела Аня. Я очень удивилось и обрадовалось этой встрече и сначала хотело ворваться в её мир мечтаний, но потом застеснялось. Она мне нравится. Очень. И так подло поступать с ней – воровать её тайны – я не смогу…
Я село рядом на столе. Аня ничего не заказала – ждала кого-то, наверное. На соседнем стуле лежал открытый портфельчик, из него торчали две тетрадки и изпещренные мелким быстрым почерком листы А4. Сама Аня о чём-то задумалась и смотрела с мрачным безразличием в окно.
Заоконье бледнело с каждым вздохом… Казалось, что дождь смыл все краски, и улица осталась бесцветной, хмурой, голой. Дома и деревья, мелькающие машины и пробегающие люди – всё размыто, всё танцует под унылую музыку липких ручейков на окне. Аня смотрела в окно и ей казалось, что тот мир вместе со столбами, дорожками, магазинами, школами, футбольными площадками и с ещё кучей всякого добра – это огромный аквариум, и сейчас, через несколько секунд, появятся радужные пёстрые рыбки, и их большой дом оживёт.
Но рыбки не приплывали, и Москва тонула в тоске…
Я любовался ею. Пусть губы сейчас даже и не намекают на улыбку, она всё равно обворожительна, и хмурое настроение не могло сдержать сочные оттенки и пышность юности…
А потом дождь за окном выключили, и почти сразу же проявилась компания из пяти парней. И среди них стоял я. но не только я узнало самого себя, узнала и Аня, когда тот я всмотрелся в окно и увидел её…