Я шёл по центральной дороге леса, естественно в полной загруженности последними событиями в Испании… Никак не получалось адекватно оценить случившееся с Мэй омоложение, вспомнить, что произошло ночью – действительно ли я так нехорошо обошёлся с бедной женщиной? – и, наконец, допетрить, куда подевался Я, сгинувший в конквистадорских сетях Углостыка и Наградсу.
Курение, при всеё своей вредности, должно было помочь сфокусировать внимание и мысли. По крайней мере, так утверждали заядлые курильщики: мол, покуришь – и сооброжалка лучше работает. Не знаю. У меня пока кроме лёгкой слабости и приятного головокружения ничего от курения не наблюдалось. Может, мало курю.
Тем не менее, сунул в рот «элэмину», ринулся шарить по карманам в поисках зажигалки.
«Колыма, Колыма… Тьфу ты, чёрт… Кострома, Кострома… Государыня моя… Что ж ты делаешь?.. Обедаю я… Что? Обедаешь?.. Обедаю… А ну работать пошла, на хрен!.. Да где же эта зажигалка, блин?!. Кострома, Кострома… Что ты делаешь?.. А мы обрядываем, милая… Что?.. Обрядываем… Что ты за херню прёшь?!. Кострома, Кострома… ***трампелема!.. Где, Блин Всемогущий, зажигалка, ёб твою медь?!»
Подлое огниво потерялось; я поднял голову в надежде увидеть какую-нибудь дымящую персону. Курила девушка, не высокая, миловидная.
-- Умоляю, спасите никчёмную душу – дайте прикурить! – сказал я громко, с примесью горечи и самооплакивания.
Девушка очаровательно улыбнулась и неожиданно повернулась спиной, подставив миниатюрный рюкзачок (Вот мне всегда было интересно, что в таких рюкзачках можно носить? Я имею ввиду школьниц. Неужели в этот кошелёк на лямках может влезть хотя бы один учебник и одна тетрадка? А ведь ещё целая куча всяких ручек, фломастеров, ластиков и линеек… Во истину – внешность обманчива, главное, что внутри… Или это о человеке?).
-- Кармашек с сердечком на молнии, - игриво проворковала спасительница.
-- Ясно, - я резво открыл кармашек, извлёк фиолетовую одноразовую зажигалку, прикурил, сунул её обратно. – Да будет ваша дорога усыпана розами и благами – вы меня спасли.
-- Я рада, - весело призналась девушка, возвращаясь ко мне лицевой стороной.
Я поклонился (по-моему, излишне) и двинулся дальше; незнакомка пожала плечами, затянулась и пошла в другую сторону.
«Кострома… Кострома… Интересно, а что это меня не потянуло с ней познакомиться? В коэтом веке уверенно заговорил с девушкой, и мимо… Кострома…»
Я постепенно углублялся в мысли, заскакавшие ещё ошалелее и остервенелей (Боже, что за слова?!). кстати, забыл упомянуть, что шёл я не просто так, прогуливаясь, а направлялся по приглашению Югора Исторского в 92-ой дом; рыцарский прообраз должен ждать меня возле окна лифтовой площадки двадцатого этажа. Приглашение, к слову, было несколько необычным. Сами посудите: что обычного во влетевшем в открытую форточку жёлтом, в розовую полосочку фламинго, держащего в костлявых ветвях-лапах златовласую русалку, которая и поведала мне желание Исторского (эта селёдка голосистая и голосистая своею хвостиной липкой цветок мамин с подоконника свалила…)
А тем временем я столкнулся с мрачным типом, превышающим меня в мышечной массе раза в два. Сигарета предательски спикировала меж пальцев точно в крохотную лужицу на краю дороги.
-- Это… Свинство… - уныло вздохнул я, угрюмо обернувшись и обматерив взглядом удаляющуюся гниду.
Достал вторую сигарету и полез в карман за… О, суки обдристанные! Нет, терпение моё скоро накроется лохматой… Зажигалки-то нет, блин! Надо вновь ждать курящего… Да ну на хрен?!.
Прямо по курсу объявилась… миловидная девушка с сигаретой между пухлыми пальцами.
А я схожу с ума, ля-ля-ля, какая досада…
-- Угостите огоньком, - нерешительно попросил я, поравнявшись с девушкой.
«Сейчас она должна улыбнуться и спросить: «Как, опять?»»
И девушка действительно улыбнулась, но, ничего не сказав, повернулась спиной, подставив миниатюрный рюкзачок… Я сглотнул слюну подозрения… Может, привидение? Очередной глюк? Раздвоение личности уже есть…
Да что ты, в самом деле? Неужели, заметил?
Не подкалывай, сволочь… Так сот, раздвоение есть, почему же не могут привидения ко мне являться? А может то, что я видел ранее, это было призраком будущего? Может, я обрёл дар ясновидения?..
Ага, а так же диарею, токсикоз и климакс в комплекте. Дежа вю это!
Может быть…
-- Кармашек с сердечком на молнии, - игриво проворковало привидение.
-- Ясно, - с опаской отозвался я, проделал описанную выше операцию. – Да будет ваша дорога усыпана розами и благами… - не искренне и без всякого выражения бормотал я. – Вы меня спасли…
-- Я рада, - менее весело, нежели в первый раз, призналась девушка, возвращаясь ко мне лицевой стороной.
Кланяться я не стал, просто пошёл дальше, успев заметить, что незнакомка повторила пожатие плечами, затяжку едким дымом «Явы» и продолжила свой путь.
Дежа вю? Ага, и у бумаги тоже? Я ж записал первую встречу…
Обратись к психотерапевту.
Ща, с разбегу…
Но с разбега налетел вовсе не на психотерапевта (хотя, откуда я знаю, кто он по профессии?), а на того же мутного здоровяка, и сигарета вновь (козлина такая!) шмякнулась в то же блюдечко лужицы…
Атасс!
Моя рука машинально потянулась за третьей сигаретой… Счастливой?..
По небу уже давно ползла туча, но только сейчас я различил гром. Не протяжный, обрывистый; даже не гром, бурчало так, будто соседи этажом выше двигали старый деревянный шкаф по паркету рывками. Бедная туча! Гремит, а дождь всё не идёт. Кашляет-кашляет, а мокроту сплюнуть не может… Да где же зажи…
Я остановился, потеряв всякое желание жить. Сигарета безвольно повисла на нижней губе.
-- Зажигалки же нет… - простонал я.
Захотелось плакать, пуская соплями пузыри, всхлипывая, как в детстве… Надо же, а ведь как раз эти самые всхлипы есть самое острое ощущение младенчества… Ни радость, ни ушибы, а именно эти надрывные спутники слёз. И…
Не И, а взгляни вперёд…
-- Сразу вены себе вскрыть?..
Впереди дымила тяжёлой «явиной» миловидная, не высокая девушка…
-- Та-а-ак… Ну на хер!
Я стоял, напрягшись, ожидая, когда уже дважды спасавшая меня незнакомка пройдёт мимо, косо глянув на загадочный столб из плоти и крови. Затем прочесал угрюмый увалень, презрительно фыркнув, сплюнув прямо передо мной. Та-а-ак… Теперь можно вытащить пачку, убрать в неё сигарету. Потом покурю… И я вытащил пачку левой рукой, но правая застыла с сигаретой в нескольких сантиметрах от лица. Временный стопор в мозговой деятельности был вызван умением читать… В смысле, тем, что я прочитал название сигарет… «Балтийские РЕДкие»…
-- Да что же это такое!!! – не сказал, не выкрикнул, визг сам вырвался из глотки. Красная пачка, преследующая меня всюду, где бы я ни появился, полетела в кусты, а сам я сломя голову понёсся по лесу.
Дождь всё-таки сжалился над задыхавшейся Москвой, правда, проливался пока жалкими капельками. Люди ещё ходили по улицам не вооружённые зонтами, так что Югор без особых проблем, протянув руку в пустую раму окна на двадцатом этаже, выцепил муравьишку в синих джинсах и белом топике. Бросив пищавшую микро-девушку на ладонь, он оценивающе сморщился, приблизив морду к добыче.
-- Не пой-дёт, - по слогам заключил Исторский, печально кивая головой. – А жаль, - бедняжка совсем обезумела; добравшись до кончика среднего пальца, она добровольно сиганула вниз, кафельный пол бесшумно принял пушинку её тельца. – Ой-ты, какие мы нервные, какие не терпеливые! Эх, ну и времена!.. Мелочь беспантовая. Может, на пару этажей спуститься?.. Пожалуй.
Югор хапнул картонную коробку, мятым пятном украшавшую заплеванный пол, глазами шарахнулся по месту падения девицы-муравьишки, нажал на кнопку вызова лифта. Спустился на шестнадцатый.
-- О, то, что нужно! – хрипло вырыгнул из серой пасти, закутанной в шубу щетины. Рука как собака-ищейка, поспешила броситься на след новой жертвы. Она подкрадывалась мягко прискакивая на горячем асфальте к спине статного брюнета в деловом костюме, с глянцево-чёрным портфелем ( имеющим причудливое, очевидно, деловое название), с уверенным шагом. – Привет, сосед! – рука цапнула мужчину. Портфель родил сальто и шлёпнулся на газон перед домом, выблевав ворох бумаги. Вместе с портфелем улетучилась и статность, и деловитость, и уверенность. А как же иначе – ведь горемыка оказался в подвешенном состоянии (в прямом смысле фразы; да любой бы об… сильно испугался бы, то есть). – То, что нужно… То, что нужно… - визгливо радуясь, как дитятко радуется вылезшему – на свою отсутствующую голову, – на нерыхлябельную дорогу земляному червяку, затянул победную песню мучитель. – Отправляйся-ка ты домой…
Коробка послушно откинула отсыревшие лохмотья картона, прикрывавшие верх, и оголила внутренности. Внутри теснилась обычная четырех комнатная московская малогабаритка, в неё-то и канул пойманный офисный служащий.
И в этот момент из лифта вышел я. Правда, сперва я поднялся на двадцатый, как и было назначено… Ох, уж эти двадцатые этажи!..
Что, вспомнил легенды из детства?
А то!.. Помнишь те сочинения: на двадцатом этаже все стены измазаны кровью…
Ага, а на двадцать втором лежит мертвец с ножом промеж лопаток. Мурашки по телу!..
Да, особенно когда этот чёртов правый лифт увозил меня не на второй этаж, а гораздо выше. И чем выше – тем темнее оказывались площадки…
Просто ты дистрофиком был…
Не дистрофик, а маленький я был, мне тогда только десять исполнилось! Тогда ещё чёрную лестницу закрыли, гаду.
А помнишь, один раз всё-таки рискнул на двадцатый сгонять?
Ну не один же! Я с Антохой был. Вдвоём всё ж не так страшно…
И ничего, да?
Пусто…
Так вот, поднялся я на двадцатый этаж, а Югора там не оказалось. Лишь сидела на окне та же русалка залётная да волосы расчёсывала; рядом в углу устроился фламинго, зажав в клюве-клюшке папиросину. Дар речи меня покинул сразу, поэтому первым заговорил фламинго:
-- Ну? Чего хотел?
-- Я? – вырвалось скрипуче булькающее.
-- *** на!.. Ты, конечно! – рявкнула русалка, ядовито морщась.
-- Мне бы… Югор Исторский здесь?
-- Ага, это я, привет, сынок. Что, не узнал? – едко прочавкала вредная птица, подтягивая свою клюшку к русалке; белоснежная тонкая ручка двумя пальчиками обняла серую изломанную сигаретину и пристроила на подушечках губ.
-- А где он? – временное оцепенение отступило – уже не в первые я сталкиваюсь с охрененными странностями, и какая-то обкуренная кура со своей подружкой – губастой воблой, - мне не указ.
-- В… - открыла было ротик губастая вобла, но меня понесло:
-- Её-то у тебя и нет. В чью послать-то хотела, селёдка?
-- Эй, ты! – вскочил клюво-хоккеист.
-- А ты засунь свою мотыгу в ****у и скройся в туман… Где Югор?!
-- На шестнадцатом, - русалка обиделась, распухнув от возмущённой крови, выступившей пятнами на лице и шее. – Хам…
И вот я вышел на шестнадцатом…
-- Что ты делаешь? – я заинтересовался любопытной коробкой, а точнее любопытством, с которым в неё уставился Исторский.
-- Ничего… Так, балуюсь, - он явно гордился своим занятием, улыбаясь самой нежной (если он на такую способен!) улыбкой. – Пользуюсь тем, что я знаю, что твориться с миром, а они – не знают… И, кстати, - здравствуй!
-- Ах, да… Привет.
Я подошёл ближе, вытянул шею, что бы заглянуть в коробку.
-- Ого! Квартира! Точь-в-точь моя!
-- Самая обыкновенная.
-- Зато четырёхкомнатная!
-- Велика заслуга! У меня в несколько сотен раз больше комнат, чем во всём этом доме! – Югор распахнул грудь, выкинув руки в стороны, обхватил всю двадцатидвухэтажку от первого до седьмого подъезда. Зёрнышки глазок подмигнули с серой губки лица.
-- Это чтой-то ещё за квартирка такая? – усмехаясь над не трезвыми убеждениями пьяного товарища, я следил за каждым движением Югора. Он вновь согнулся над своей игрушкой, его пальцы отбросили квадратик миниатюрного столика, и под ним оказался живой человек, разодетый вполне прилично (не в моём вкусе деловые костюмы, однако соглашусь, что человек в них выглядит представительно, важно и денежно), который принялся носиться по гостиной, тыкаясь и не пролезая в каждую щель – под диван, между стеной и шкафом, очень похожим на тот, что стоит уже лет десять у меня дома…
Югор ждал этого или схожего вопроса, ибо он расплылся в томном кайфе, сияя бетонной мордой, как лампа под закопченным плафоном в лифте:
-- О, Тимка, это чудесная квартира… - сочащееся величественное чувство превосходства над собеседником (в данном случае надо мной) пало на забившегося-таки в укромный уголок – за широкие листья какой-то московской пальмы – мужичинку; длинный палец (костяшка, обтянутая кожей) смял укрытие и отступил, предоставив жертве очередную попытку спрятаться. – Это не коммуналка-клоповница, и не муравейник в сорок этажей… Дом этот не в центре, не в спальном районе, не в Москве и не в каком-то другом городе… Вокруг него нет заборов, гаражей и газонов, просто потому, что у моего дома нет стен, пола и потолка, он без крыши, окон, подвалов… В нём живут красивые женщины, сильные мужчины, мудрые старцы… Тебе не хватит жизней ВСЕХ ТЕБЯ, что бы обойти все комнаты… Да ты и одну не сможешь одолеть – устанешь, надоест, ты рассыплешься… Даже я не знаю их все – это невозможно… Зато каждый миг я открываю новые двери, сотню дверей, и вхожу в новые комнаты, а в них… - Югор совсем обесплотил: как дух, он был светом и мнимой чистотой, покинувшими бренное тело и оторвавшимися от сырой и пессимистичной земли… Э-э-э, нет, куда сорвался?!.
-- Ау, Югор!.. Тимур вызывает Исторского… Как слышно, звезданутый?..
Брезгливая мина кровавой кляксой в колодец святости мечтаний, придав физиономии ещё больше омерзительной цементности и раздосадованного непонимания.
-- Ну, блин, на фига?.. – недовольно и нудно заныл Югор. – То расскажи ему, то обламывает на полуслове…
-- Ты обкурился? – с ухмылкой громко перебил его я.
Исторский медленно стал таять: подкосились ноги, поплыли к полу руки-палки, стягивая со скелета плечи. Под ним растекалась цветная лужа, будто в неё выдавили несколько тюбиков масляной краски.
Да ты задолбал, Исторский! Не дам я тебе ни улететь, ни растаять!.. Ишь, чего захотел…
И я сиганул на ускользающую личность, схватил за шиворот и дёрнул вверх. Югор охнул, замахал руками, беззвучно хохоча; пасть, уродливой трещиной пересекавшая поперёк рожу, сверкнула прыщавым изжеванным языком и беспорядочно растущими гнилушками мелких зубёшек.
-- Ну ладно, ладно!.. – причитал хрипло странный мой приятель, чередуя это «ладно» с сипением смеха. – Ладно… Ладно, Тима, я тут… Тут я!
Всё ухахатываясь, он скукожился в углу, прижав колени к груди, захватив голову паучьими пальцами. Взгляд в этот момент выкатил яблоки глаз, которые заморозили в себе неопределённого цвета зрачки. Не приходилось мне видеть такого – зрачки внутри глаз… Это как?
-- Ухххх… Какой же ты нетерпеливый… Всё хочешь сразу, сейчас же… И сам думать отказываешься… Вокруг тебя столько всего происходит, а ты!.. – говорил он размеренно качая головой, не оживляя взор.
-- А что я? Я помню весь бред и пытаюсь его осмыслить… Ничего, правда, не выходит.
-- Конечно, какого *** оно будет выходить?!! Осмыслить пытаешься? Ты? Да хуй там! Ты сперва разберись, что значит ТЫ… В смысле – Я! ТЫ – один!.. ТЕБЯ не семь или сколько там… Один ТЫ! И когда ты это поймёшь, тогда и сможешь хоть что-то осмыслить… Мудрец хренов!..
Повисло молчание, не тягостное, не смущённое, никакое… Просто он сидел, я стоял напротив, и мы молчали.
-- Ладно, не напрягайся… Всё одно уже ничего не изменить…
-- Чего?.. Что значит не изменить? Конец света, что ли? Мы того, мы обречены?
Югор беззаботно фыркнул, глаза его потихоньку скрылись в свои ямки, лицо вновь стало пьяно-нелепым.
-- МЫ ничего не значит. МЫ – вообще не играем уже никакой роли… Это уже давно… Ещё до тебя, до меня, до Первого Рыцаря Освобождения… Человек – это такая бесполезность, пустое место, ничто… Да, ты сейчас же воскликнешь – иди ты к чёрту, паранойик придурошный… Будешь прав. С точки зрения человека. Ведь люди погрузились в себя, придумали свой мир… _ Югор лениво кивнул в сторону окна. – И он, этот мир, важен только ИМ.
-- А разве есть кто-то ещё, кроме человека?
Югор хрюкнул, глядя перед собой и ответил как-то не так на вопрос:
-- Человек же царь природы… Естественно, царь, он же и надумал себе эту природу. Точнее природу, которая его окружает… И только единицы… - он тихо, глупо засмеялся. – Вот ведь идиотизм…
Нас заперли в домах,
Цвета спелого лимона,
Силу в сумеречных снах
Димидролом губят сонно…
Это не про нас с тобой, Тимурка… - он протянул усталое: - Ээххх… - и вдруг уставился на меня неожиданным весельем и интригой: - А хочешь прикол?
-- Давай, - пожал я плечами, готовый ко всему.
Югор коснулся средними пальцами висков, закрыл глаза; лицо заволокло пеленой сосредоточенности и полного отрешения от внешнего мира.
-- Через шестнадцать секунд из второго лифта выйдет блондинка с огромной грудью, шикарной попой, длинными ногами, и скажет: «Тимурчик, ты здесь? А я тебя искала… Так искала!..» И взасос…
Слово-то какое вспомнил… Сам-то, небось, уже лет десять ни с кем не сосался!
А ты?..
У меня всё впереди!
Ну, конечно! Сейчас, наверное, думаешь, что из лифта действительно появиться секс-бомба и пьяная болтовня воплотиться в жизнь?
Чё ты меня спрашиваешь – думаю я или… Мы же с тобой – это Я! Значит…
Значит лифт остановился, вместе с ним заглох и я (второй я). Двери неторопливо разомкнулись… Ну что, надо самому сейчас быстренько решить, верю ли я… Верю… Ве… Не верю… Здра-а-авствуйте, Людмила Дрыновна!……
-- Тимурчик, - заорала она с таким диким неудержимым азартом, что зазвенели стеклянные вставки в дверях на лестничную площадку и одинокая, потемневшая с концов, трубка дневного света. – Ты здесь?(Никогда не понимал: на фига задавать подобные вопросы, если тот, кому ты их задаёшь, и так здесь?!) А я тебя искала… Так искала!.. – и никакого взасос; испуганная – а в другом настроении я её не встречал – старушка вцепилась в рукав моей ветровки и выпучила обрамлённые чётким узором морщин глаза. – Коленька…
Коленька, Коленька… Шкодливый сопляк, и что ему не сидится дома, с бабкой своей?.. С дружком хочет повидаться? Поиграть с материей и пространством?.. Ой, ну только не надо плакать и причитать, иду уже, иду…
-- …Блондинка с большой грудью, шикарной попой, длинными ногами… - глупая улыбка не сползала с лица Югора, добавляясь к общей забвенности и пофигизму. – «Это всё для тебя, Юги…»
Я спускался вниз и не виде, как из первого лифта бесшумно, невесомо выпорхнула блондинка со всеми дважды перечисленными прелестями и сладкозвучным пением: «Это всё для тебя…» Юги? Что за ужасное прозвище?!