Эту чёрную корягу на берегу я увидел сразу, как только выплыл из-за поворота речки. Метров с семидесяти. Коряга как коряга.
Только когда подъехал к ней на расстояние выстрела, понял, что никакая это не коряга и никогда она здесь не лежала. Это ведь глухарь! Глухарь вышел вечером на берег клевать гальку! А я, балда, не смог понять сразу, что это за «коряга»! Охотник! Корягу от глухаря не отличил!
А когда подъехал совсем, ближе, чем на выстрел, глухарь дёрнул вытянутой шеей, превратился из коряги в настоящего глухаря и с настороженной степенностью пошёл к лесу, редко переставляя ноги и глядя только на меня.
Я успел всё-таки развернуть лодку носом к птице, быстро положил весло, поднял ружьё и прицелился. Но только я представил себе, как подбитый глухарь начнёт сейчас бить твёрдым крылом по камням и траве, лодка качнулась, и дробь ударила перед глухарём в берег.
Загрохотали широкие крылья, развернулся веер хвоста и пропал в плотном прибрежном ельнике. Только ветки качнулись.
Лодка стукнула днищем по обкатанным камням. Я выскочил на берег, на ходу скидывая плащ и полушубок и путаясь в них. Забежал в лес. Тишина. Слышно только, как волна от лодки тихонько плюкает в камушки. Иду осторожными шагами - сучок не треснет.
…Но он меня обманул, негодяй! Пропустил, затаившись в пяти метрах за гнилым пнём, а потом взорвался и, метнувшись за крайнюю на берегу ель, улизнул на другую сторону реки. Я даже выстрелить не успел.