======
Ещё раз: небольшое примечание автора:
1. Действие повести происходит в первой половине 80-х годов.
2. Прошу прощения у читателя, но, согласно правилам сервера, я не могу опубликовать здесь надлежащую иллюстрацию. Впрочем, вы можете сами ознакомиться с нею, пройдя со ссылке:
http://bibliotekar.ru/rusVasnecov/12.htm
======
V
Белый галечник захрустел под днищем лодки…
Над чистым полем страницы качнулся карандаш. Упал, ударил, провёл линию, загнул круто, вырисовал узкий, дощатый лодочный нос. Резкие штрихи обозначили высокую прибрежную траву. Высоко над вершинами сосен завис в пустоте вертолёт.
Казбек отвлёкся, покусывая карандаш, заглянул в иллюминатор. Там, далеко внизу, летел маленький встречный самолётик. Сквозь плывущую дымку в провале глубокого ущелья неожиданно сверкнула излучина реки.
Там, снизившись до птичьего полёта, заметить можно и неосторожный взмах крыла затаившегося в густоте ветвей рябчика, и юркнувшую под каменные плиты суетливую рыжую пищуху, и белку, бегущую через поток по упавшей в воду огромной лиственнице. В смородиннике, в тени оврага топчется медведь, а по тропинке вдоль реки, быстро перебирая тонкими лапами бежит остроухая, с хвостиком-завитушкой охотничья собака.
По перекату, против течения двое людей волокут на верёвке длинную, похожую на утиный клюв дощатую лодку. Третий, на корме, с силой толкается шестом от каменистого дна и следит, чтобы лодка невзначай не полезла на прибрежную отмель или не стопорнулась о подводный камень. Когда это всё-таки случается, все трое, налегая, снимают лодку с очередной запинки, и быстрое течение с плеском завихряется вокруг их топающих по воде высоких сапог.
Они идут издалека, от самой Лены, эти трое с загорелыми, исколотыми комарами, потными лицами. Они идут, лавируя по бесчисленным перекатам, от берега к берегу, от галечника к галечнику, пока перед ними не раскрывается внезапно широкая долина, и река не успокаивается, разлившись глубоким продолговатым зеркалом плёса.
Под днищем лодки захрустел белый галечник.
– Ух! – сказал Казбек, принимаясь стаскивать с ног хлюпающие водой «болотники».
– Ой-ой! – в тон ему откликнулась Кира, откидывая с лица взмокшие пряди волос.
– Что, притомились, лошадушки? – весело крикнул Сергей. – Ничего, вот уже и до Скалы добрались. Пройдём на моторе до Голубой Ямы, а там и зимовьё недалеко… Мамка! Ты б пока чайком занялась, наверное, ага?
– Только присела, – отозвалась Кира.
Казбек, насвистывая мотив из «Трёх мушкетёров», не спеша выливал воду из «болотника».
– Эх, водичка студёная, – пожаловался он. – Даже пальцы свело.
– Ходишь потому что неправильно, – сказал Сергей. – Надо ноги повыше поднимать, тогда не забрызгается… Вот же ч-чёрт, прибавил он задумчиво, нагибаясь над лодкой. Опять воды половина. Течёт по всем швам старушка наша. И как только она переезд по Лене выдержала. А «Казанку» в эти места не протащишь. Придётся на будущий год новую лодку строить…
Кира заметила, оглядываясь:
– Что-то нашей Рады не видать.
– Что? А… А наверное, умчалась дальше по берегу. Засиделась, небось, дома на цепи; вот и обрадовалась наша Рада, – сказал Сергей, и спросил, обращаясь к Казбеку:
– Ты-то как себя чувствуешь, ничего? Потерпи, немного осталось. А обратно нас течение само потащит, ага…
– Лает где-то, – насторожилась Кира и привстала с места. – Опять, наверное, бурундука на ёлку загнала. Рада! Рада, Рада, Рада!
– Ружьё возьми, – напомнил Казбек.
– Зачем, не надо. Что зря патроны тратить. Я её за усердие печеньем угощу. Рада! Рада!
– Ладно, – сказал, поднимаясь, Казбек, – займусь-ка я, пожалуй, чаем.
Старый закопчённый чайник со звонким плеском наполнился водой. Из-под него во все стороны серенькими чёрточками брызнули мальки.
Кира, подзывая собаку, уходила дальше; её небольшая крепкая фигурка постепенно терялась в разросшихся на галечнике ивах.
Казбек зачерпнул из реки ладонью. На вкус вода оказалась солоноватой. «Не пей, Иванушка, из копытца…» – вспомнилось ему… Что за чертовщина! Нахмурился, утёр рукавом обветренные губы. Шлёпая босыми ногами, направился к берегу.
Сергей жестяной банкой терпеливо выбирал из лодки воду:
– Вот невезуха. Ведь в прошлом году ни одной капельки не пропускала, пока один враг ей по пьяни на борт не наехал. А теперь хоть выбрасывай. А ведь говорил я ему!
Река, на берегу которой они стояли, тем временем закручивала тугие водовороты над ямами. В полный голос клокотала на перекатах, сильно и спокойно проносилась прозрачными, желтовато-зелёными плёсами. Река обмелела в долгом ожидании дождей. Но вниз по её течению по-прежнему летели тяжёлые тонны ледяной, солоноватой, похожей на один драгоценный гигантский слиток воды. Облака – жёлтые, лёгкие как пушок цыплёнка – поднялись над округлыми гребнями сопок. Под облаками, далеко, едва видимый, равномерно стрекотал вертолёт.
Река эта называлась смешно и звонко – Огоньки.
На деловито похрюкивающем «Ветерке» они прошли ещё с полкилометра, после чего опять долго брели по мелководью, пока распадок не расступился, открывая Голубую Яму.
– В лодку! – скомандовал Сергей.
Подталкиваемая мотором лодка повисла над глубоким провалом, на дне которого можно было рассмотреть каждый камешек.
– Сюда под осень крупный хариус заходит, – сказал Сергей. – Скажи, мамк. Мы с Кирой в прошлые годы поднимались аж до третьего зимовья, ага. А Кирилл Лапин жив был… – он на мгновение запнулся, – …так мы с ним ещё дальше в горы забирались, там вообще вода такая солёная – в рот не возьмёшь… А здесь, на берегу, дед жил, я его помню. К нему приезжал племянник из города, привозил соль там, сахар, крупу, патроны… Отсюда лесом идёт тропа до деревни Огоньки, до самой Лены…
– А что, здесь тебе и охота, и рыбалка, – сказала Кира. – Людей никого. Что там надо: соль, хлеб, муку – всегда привезти можно. Остальное – тайга прокормит. Мы вот с Серёжей, как пойдём на пенсию, так тоже срубим где-нибудь зимовьё…
– Та-та-та, – перебил её Сергей, – ты это… давай, наверное, сначала к нашему Андрюшке Наташку найдём, а там ещё поглядеть надо. Раньше как? – по восемь, по десять-двенадцать детей в семье имели, а теперь второго-третьего завести боятся.
Кира сердито пошевелила плечами:
– Да, да, да, конечно! А ты посмотри как мучаются эти, с двумя, с тремя. А у нас на работе одна заимела четверых, бывший муж алименты не платит, а все говорят: дура, зачем нарожала. Да что там, ты забыл, как я с Андрюшкой мучилась, когда в магазинах пустые полки были?..
– Да-а… – протянул Сергей. – Представляешь, Казбек, всю зиму по воздуху возили одну проволоку. Кому она нужна была… Этого начальника потом сняли с грохотом, правильно сделали, я бы ещё не так с ним! статью бы ему вкрутил, чтобы знал, как людей голодом морить. Я тогда депутатом был, всё никак его прижать не мог, заразу. Представляешь, чуть не до весны в посёлке было шАром покати, даже сахар пошёл как дефицит, а ту проволоку, что заржавела, по весне бульдозером подцепили – и в Лену. Вот чё делают. Нет, пока у нас как следует за таких не возьмутся, порядка не будет. Здесь хозяин нужен, чтоб знаешь – м-м-м!
– А вот повыше по Лене, – продолжил он, – посёлочек есть один. В народе называется «Бич-град», там зэки на выселках живут… Мужика одного знаю, он такой… «семь на восемь», здоровый… Так вот, работал он когда-то у себя в Красноярске… ну, в проектном, кажется, карандашиком всё чертёжики рисовал. И понесли его лешие жениться, ага. А дамочка – из тех, что приезжают столицу края завоёвывать. Раз ему пакость сотворила – стерпел. Два – стерпел… А на третий… он силы ведь своей не знает, слон – тюк её слегка, и всё тут… На суд, конечно, внял, понял гнев доброго человека. Определили его на «химию», в этот самый «Бич-град». Стал работать в хлебопекарне. Парень с головой, предложил усовершенствования, рационализацию. Хлеб ихний и сейчас чуть не до самого Олёкминска хвалят. Балочек у него появился свой, пристроечки, банька, тепличка… Жена появилась – уже из местных, детишки пошли, живут душа в душу. Заведует он теперь всей хлебопекарней, в тайгу ходит, на Лене «краснючков» браконьерит. Давно закончились все его сроки… Вот, как говорится, не было бы счастья, ага…
– Всё-таки жаль, что ты уезжаешь, – обратилась к Казбеку, но глядя куда-то мимо него Кира. – А то мы собираемся сюда ещё недельки на полторы. А два-три дня – это что… Это не рыбалка.
– Что делать, что делать… – не зная, что сказать проговорил Казбек, пристально поглядев ей в лицо.
Обернулся. Над далёкими вершинами по-прежнему ровно постукивал вертолёт.
– Это пожарник, наверное, – сказал Сергей, взглянув в ту же сторону. – Давно тут вьётся.
– И чего ты в этой Москве забыл, – негромко, словно разговаривая сама с собой, продолжала Кира. Она сидела на носу лодки, спиной к движению, напряженно поджав колени, положив голову на сложенные вместе ладони. – Душно, пыльно, все тебя толкают. Оставался бы здесь. Что, работы не найдёшь? Художники у нас знаешь, как зарабатывают? Клуб «Прибрежный» видел?..
Казбек снова, очень пристально посмотрел ей в лицо. Он знал, что разглядывает её резко и неучтиво, но ему хотелось покрепче отметить в памяти её глубоко посаженные тёмно-серые глаза; взгляд их – горьковатый, немного исподлобья; светлую прядь волос, откидываемую назад быстрым движением крепко посаженной головы…
VI
Разговор в картинной галерее (несколько лет назад).
– Пойдём! Пойдём! Что ты там застрял?!
– Интересный эскиз.
– Ну, поду-умаешь, «Алёнушка»! Пойдём, там как раз группа ушла. «Явление Христа народу»…
– Иди, я сейчас… Необычное лицо. Обрати внимание, правая половина лица и левая… А если посмотреть чуть-чуть со стороны… Или это свет как-то падает… Хм…
– И всё у тебя сложно, и всё непросто. Ну, подумаешь, деревенская дурочка!
– Почему дурочка?
– Так, сиротка юродивая. Ты каталог читал? Пойдём!
– Погоди… Да! ведь Васнецов писал о ней, помню. Как это я раньше не обратил внимания… Нет, она не дурочка, она просто особенная, не такая как все, и, может, потому… Какая горечь во взгляде, а лицо – это не итоговая картина, это жизнь…
– Ну, ты как хочешь, а я пошла!.. Хоть целый день в неё пялься!..
VII
Как же ты не догадался об этом раньше! Эх, художник!
Взметнулся:
– Кира, слушай! Ты бывала когда-нибудь в Третьяковке?
– В галерее? Было дело, водили всем классом. А что?
– Помнишь васнецовскую «Алёнушку»?
– «Алёнушку»? Да я её и так знаю.
Казбек замахал рукой:
– Нет, не эту! Там, рядом с большой картиной, в уголке, у стены есть другая «Алёнушка», поменьше! Ну, эскиз, этюд, набросок!
– Набросок… – туманно и, как ему показалось, немного разочарованно произнесла Кира. – Не-а… Не помню. А что... Похожа?
– Вспомнил я, наконец, где видал тебя, – облегчённо сказал он. – непростая красота Алёнушка.
– Ну, не знаю, – улыбнулась она рассеянно. – Чего на свете не бывает.
(Продолжение следует)