Между небом и землёй, у самого края леса босыми ногами на сырой, после рассвета траве стоял человек. Шло свежее, шелестящее листвой и говорящее птичьими голосами утро, кусочек которого и достался этому человеку в сером, человеку с усталым, морщинистым лицом, на котором так загадочно-пронзительно светились голубые, глубокие глаза. Он был несказанно богат – ему достались целых три минуты воспоминаний.
Попытался успокоить дрожание натянутых нервов, вздохнул, пропуская в душу смесь ароматов луговых трав и хвои, и еще чего-то, не имеющего начала, но всегда присутствующего только здесь, в России.
Человек поднял голову вверх и вздохнул: на небе была белая звезда, прозрачная, как слезинка… Звезда дрожала, испугавшись видимо, появления своего в тот момент, когда другие уже попрятались, побежали к себе домой, где отдыхают днем. Он улыбнулся. Он знал – звезда вышла для него, и который раз прошептал, благодаря за столь трогательное внимание: «Да святится Имя Твоё»
Он видел, как святится Имя во множестве голосов, в беззвучном шептании молитвы, он чувствовал, когда служил обедню в церкви, окна которой не имели вида на землю, и поэтому там терялось пространство и время, и множество переходило в бесконечность. Люди приходили и приходили в церковь, такие разные и так горячо любимые им во время служения и в миру, повторяли на разный лад одно и тоже имя. Старушки в черных платках, знавшие каждое слово песнопений, усердно, из всех своих старческих сил отбивающие земные поклоны, дети, с любопытством и недоступным взрослым соучастием глядящие о сторонам, и, словно находящие понимание у вечных детей на иконах, молодые, как он чувствовал, хорошо образованнее люди, приходящие сюда со своей верой и примеряющие ее к этим вековым стенам…За годы он узнавал их все больше и больше, их радости, скорби, и каждое изменение выражения лица при молитвах были известны ему.
По праздникам воздух храма был особенно чист и светел, наполненный солнечными лучами, и, когда пели славу, то один из тех лучей попадал на лик Бога – Отца и все прихожане вздыхали в тот миг, и песня лилась сладостнее, шире и громче. И каждый уносил свою часть, маленький кусочек света, отблеск, незаметный, но не исчезающий бесследно. Он проявится тогда, когда сердце будет готово разорваться от горя и повернет мир другой стороной, он, Ангел-Хранитель, решит все так, как необходимо.
Сколько раз слышал священник подтверждение этому.
Он тяжело улыбнулся, вспоминая те лица, казалось, они наблюдали за ним из каждой молекулы воздуха, из-за каждого листка на дереве, затаившись, не смея вздохнуть, ставшие почти незримыми за эти годы.
Незримыми, как сам господь для колючего карего взгляда того, кто стоял напротив, отрывая в уме секунды от оставшихся в живых минут.
…Секунды стали отрываться и таять, когда закрыли церковь и маленькое подобие рая превратилось в склад оружия на главной улице маленького городка, словно осиротевшего и заболевшего тяжело, то и дело харкающего кровью.
Священник забрал вещи и ушел, вернее, его увели ночью, испуганно скрывая это от привидевшихся ему сейчас глаз. И в неволе, узнав, что ему осталось – три месяца в этом мире он решил поделиться тем, что у него осталось – счастьем. Он не мог уйти, не оставив его на земле.
Он жил Богом, он чувствовал его присутствие всегда, особенно во время молитвы накрывало мягкое облако и наступало ясное понимание того, что слова, переходя в другой мир, становятся цветами. Много цветов посадил священник. А еще больше – его прихожане. А та помощь, которая приходила потом, разгоняя беды – это был мед, собранный с тех цветов.
А любящие глаза Бога смотрели за всеми, и, зачастую ни с какой не высоты, смотрели через людей, от встречи с которыми становилось светло, смотрели детскими глазами преданных животных.
…Итак, времени оставалось все меньше, а вокруг люди, лишенные свободы и счастья строили себе будущее, зная лишь о неизбежности своей смерти, которой на самом деле нет.
И вот, ночью священник понял, что уже не имеет право на сон. К нему стали приходить слова, которые он раньше отвергал за их простоту. Лишь теперь стало понятно – надо назвать все теми словами, которые действительно высоки.
«Слава тебе, Боже, за все!» - начал он, и по капельке просачивалась в наш мир молитва, писавшаяся между строк газетной лжи.
В эти дни священник был спокоен, как никогда. Незлобием своим отпускал он грехи мучавшим его. Он не хотел ничьего греха.
Ему уже указано было свыше, в чьи руки он должен передать молитвы.
Этот именно человек стоял сейчас напротив него и ждал, когда он закончит прощаться с жизнью. Ждать надоело, и молодой чекист произнес тихо: «Ну что?»
- Сейчас – священник протянул ему заветные листы, сказав: Я отдаю это Вам. Вы можете сделать с этим все, что угодно. Если захотите.
- Ладно – чекист сунул за пазуху мятые газетные листы.
- Я – готов.
Звезда задрожала и скрылась. Священник поднес руки к сердцу, закрывая не себя, а то, что пытались убить в нем.
………………………………………………………………………………………..
В не так давно отреставрированной церкви, окна которой не имели вида на землю, шла служба. Молодой еще батюшка исповедовал людей. Среди пришедших за отпущение стоял скрюченный старик, в его колючих карих глазах была растерянность, признак близких слез.
С того момента, как старик вошел в церковь, батюшка почувствовал, как его душу заливает непонятный отголосок страшной чужой боли, но он постарался сразу забыть об этом, сосредоточившим на Том, Великом, свершавшимся сейчас…
- Я – убийца – сказал старик и выложил пожелтевшие газетные листы, где между строк были молитвы: Не знаю, простит ли мне Господь, но я больше не могу…
- Господь простит Вас – сказал священник, и его потрясла уверенность, с которой он это сказал. Еще ему подумалось, что где-то, когда-то он этого человека уже видел, но видел давно, так давно, что задрожала испуганная память.