Павлова манила Аргентина. Танго... Ихтиандр... Марадонна... Пампасы... Гаучо... Расписывая райскую жизнь среди вечного лета, он страстно призывал меня освободиться от недвижимости и податься вслед за аистами в Буэнос-Айрес. Когда же я наотрез отказывалась, гордо заявлял, что улетит один.
В такие моменты мой перелётный птиц был прекрасен - полуседой хвост, стянутый бирюзовой пушистой резинкой, пожарного цвета пуховик поверх кислотной гавайской рубашки. И роскошные подробности аргентинской жизни: он, знаменитый аргентинский художник, на берегу океана, в белом смокинге, с розой в петлице, танцует знойное танго с вдовой миллионера и, не сходя с места, женится на ней.
К отъезду будущий миллионер готовился долго и тщательно: учился курить сигары, перешёл на баночное пиво, везде появлялся с русско-испанским словарём. На вопрос: "как дела?" - изрекал: "Кей пасо, амиго?".
Судьба благоволит блаженным и юродивым. Получив в наследство квартиру, Павлов скоропостижно её продал и улетел-таки с аистами.
Молчание длилось пять лет. А потом пришло письмо из Аргентины.
ПЕРВОЕ ПИСЬМО ИЗ АРГЕНТИНЫ - АРГЕНТИНСКИЕ КАЗАКИ
Здравствуй Снежана! Прошу извинить меня за долгое и, увы, неоправданное молчание.
Ну, вот и Аргентина. Рай земной, иначе и не скажешь! Очень похоже на наш Краснодарский край: фруктовая зона, персики, виноград, аисты прилетают зимовать. Зимы здесь нет, нет снега. В самое холодное время утром падает иней, но к обеду снова можно загорать. Местные жалуются: "Как холодно, правда, Сержио?" (Здесь я Sergio). На что я горделиво отвечаю, что вот у нас в России холодно - это минус двадцать и снег по колено!
Страна хорошая, хотя сейчас кризис и трудно. Другой раз едешь утром на работу, думаешь про дела свои, и вдруг посмотришь вокруг как бы свежим, новым взглядом - церкви, дома, площади - всё чуднОе, иной мир, обратная сторона Земли!!!
Здесь хорошо. И чем дольше живу, тем больше нравится. Хотя поначалу думал, что тут мне и конец. Когда только приехал, была ранняя весна. Дождь-дождь-дождь. Пасмурно, ветрено и промозгло. Для человека без языка и документов - весьма трудно: стройка, мытьё машин и тарелок и т.д. и т.п. Номер в отеле за семь долларов в день. Комната три на три, без окна, мебель такая, чтобы и бедный не своровал, удобства во дворе. Очень хотелось завыть от тоски в этом номере.
Пытался рисовать портреты на Плацца-Риколета (местечко, где собираются художники, вроде нашего Арбата) - но как-то не пошло: бывало, интересовались, но не садились. У шаржиста, что стоял рядом дела шли получше: один-два заказа за день. Украинец Василий делал весьма посредственные открыточки с Айвазовского и продавались гораздо чаще моих работ. За два месяца я нарисовал всего три или четыре портрета - сама понимаешь, особого повода для веселья не было.
Одним словом - бедствовал я в Буэнос-Айресе.
Потом подрядился собирать урожай в провинции Рио-Негро - на чакрах у местных казаков (чакры - это как хутора в России - кусок земли от пяти гектаров и больше). Да-да, здесь есть настоящие алтайские казаки, которые после революции бежали в Китай, и потом, когда советская армия гнала японцев из Китая, перебрались в Сингапур и оттуда уже разъехались по всему свету: США, Австралия, Новая Зеландия, Уругвай, Чили, Бразилия, Аргентина. Аргентинские казаки (я, например, раньше не знал) - те же староверы. Их религия очень строгая и консервативная, много церковных праздников. По которым они не работают, а пьют.
Поселился я у одной семьи и женился (вернее сказать, мне пришлось) и, увы, весьма поспешно и неудачно. Быстро начались раздоры с женой и со всей её фамилией. Разные мы были люди - всё спорили да ругались. За время моей жизни там, ихний папа, Григорий Сазоныч, в месяц не меньше двух недель бывал пьяным с утра и до утра, да прибавь сюда ещё праздники. Хозяйство ихнее, сама понимаешь, в полном развале - крыша течёт, сараи покосились, детям ничего не надо, одна их мама как-то пыталась заработать.
Прожил я на у них земле полгода, на последние деньги развёл куриц-несушек. И так получалось, что уйду на работу, возвращаюсь, обязательно на дюжину-две яиц меньше, чем если работаю дома. Я им говорю: "зачем же вы воруете?" - а они отвечают: "но ведь жить нам как-то надо". Тут я их опять спрашиваю: "а зачем же вы не работаете?" - отвечают, что мол мы не дураки, чтобы работать как ты и, во-вторых, религия нам не позволяет. Каждый день - одно и то же: занимают что поесть, и деньги, разумеется без отдачи. Намучился я с ними. Теперь уже два месяца как в разводе, и слава богу. Съехал я от них на другую чакру.
Теперь работаю на сборе урожая. На прошлой неделе собирали персики, с понедельника перейдём на сливы. После работы продаю молоко и яйца в городе. Встаю в половине шестого, домой возвращаюсь в девять вечера - вроде бы есть время немножко полепить и порисовать, но вот одна проблема - вино здесь сильно хорошее и дешевое. Возникла традиция, вернувшись домой, накатить стаканчик-другой и даже третий. И как-то не хочется больше ни лепить, ни рисовать. Решил я если не бросить совсем, то сократить до пол-литра в день и только на ночь. Всё-таки втянулся, хотя и не сильно, но втянулся.
Ну вот как бы и всё. То есть не то чтобы всё, а вкратце.
Напиши и ты мне, Снежана, как ситуация в России, как живёшь, с кем, любит ли он тебя так, как я любил, пока не уехал.
Адрес, что на конверте, - это не мой, а одного клиента. До моей чакры почтальон не добирается.
До свиданья.
Павлов.
ВТОРОЕ ПИСЬМО ИЗ АРГЕНТИНЫ - ПРИЕЗЖАЙ!
Привет, Любимцева! Привет горячечный!
Сейчас зима, и я работаю на лесопилке. Здоровье пока вроде бы есть. Сама понимаешь - брёвна без рук-ног-глаз не потаскаешь! Я здесь провожу много времени на улице. Часто смотрю вокруг и думаю: как было бы хорошо всё это нарисовать. Есть у меня мечта - накопить денег на "мыльницу" и фотографировать рассветы-закаты, осень-дождь или весну-зелень, и потом писать с фотографий картины акриловыми красками или темперой, размером метр на метр или около того.
С тех пор, как аргентинская жена меня выгнала, живу один.
Собственно я - вполне сорокалетний, не пью не курю. И всё чаще вспоминается мне славное время, когда водился в твоей квартире Паулинь-Маулинь, деньги собирались в кастрюльке и относились в банк, еда была в холодильнике... Мы же с тобой накопили целую тысячу долларов и при этом не были голодными-раздетыми! Это когда ты лепила из солёного теста, а я рисовал портреты на улице. И вообще, было как-то славно и приятно, пока я не уехал.
Что не писал тебе пять лет - ещё раз извини.
Хочу я сказать тебе, что для меня ты весьма и весьма, ну просто очень близкий человек. И вот что я подумал: распродавай всё в России и приезжай! Я уже предварительно побегал-узнал, что по чём. В принципе, можно здесь купить землю и построить дом. Можно открыть столярную мастерскую, можно... да мало ли что ещё можно!
В Аргентине работы полным-полно! Не заработает только дурак и ленивый! Сбор фруктов, огород, молоко, яйца - спрос превышает предложение.
В общем не медли: продавай быстрее квартиру и всё остальное - и приезжай!
Жду с нетерпением, Павлов.
ТРЕТЬЕ ПИСЬМО ИЗ АРГЕНТИНЫ - НЕ ПРИЕЗЖАЙ!
Привет, Любимцева!
Когда ты сказала по телефону, что могла бы ко мне приехать, забилось-ёкнуло ретивое. Но прислать тебе денег на билет я не могу. Семьсот долларов - слишком крупная сумма, мне её копить полгода, а я хочу тебя раньше увидеть.
Да и без денег что ты будешь здесь делать? С работой у меня сейчас весьма и весьма неважно. Мой напарник на лесопилке запил-захворал на неделю. Хозяин разозлился и выгнал его. Теперь мне приходится косить траву или махать топором весь день! Работа скучная-дурацкая, а деньги маленькие. Молоко продаю, но, опять же, мало. Из-за коровы встаю в шесть часов, дою её, разливаю молоко, мою-прибираю посуду и после работы еду в город продавать. Домой возвращаюсь часов в восемь - девять.
Ещё одна причина, по которой тебе не стоит ехать в Аргентину без денег - а вдруг со мной что-то случится, и ты останешься одна посреди весьма кризисной теперь страны. Я по-прежнему живу без документов и страховки. Стоит только вывихнуть палец, и кто будет доить корову, колоть дрова, махать топором?! Опасно. Не стоит так рисковать!
Лучше вышли-ка ты мне денег на билет, да и махну я назад! А? Пойми: меня Россия не интересует, мне хочется, чтобы у нас с тобою были дети, семья. Ради этого - да, я бы вернулся. Ведь время проходит, а душенька моя бродит вокруг тебя, никуда не уходит.
Чем мне заняться в России: можно рисовать портреты и делать копии с твоих картин-картинок; можно делать штучки на кухню под половники-полотенца; можно твою графику переложить на офорт и печатать-продавать.
Можно и нужно навести порядок в твоих денежных делах. Когда мы с тобою жили, часто ведь бывало, что приходят люди: нарисуй, а заплатим как-нибудь потом - и не платят. Или приходит друг чьего-то друга: нарисуй иллюстрации в книгу, а заплатим непонятно когда не знаю сколько, если книга выйдет и даст прибыль. Подруга твоей покойной мамы, незабвенная Галина Федоровна, понавытаскивает, что только может унести, тарелки, рисунки, займёт денег.
И не отдаст.
Снежана! Люди, которые хотят взять даром - люди недобросовестные! Ты не умеешь торговаться и отказывать. Я буду торговаться, продавать, спокойно и безо всякой грубости. Было ведь время, когда ты мне доверяла, когда положили в банк деньги твоей мамы и потом насобирали ещё целую тысячу долларов!
Так что не раздумывай!
P.S.
Забыл сказать, что у меня есть сын Серёжа, чудный мальчишка четырёх лет, тебе понравится! Хотя он - аргентинский гражданин, очень хочу привезти его с собой, чтобы вырос возле меня, выучился бы, получил хорошую специальность, а потом вернулся бы в Аргентину или в США. Думаю, ты будешь хорошей матерью, и квартира у тебя весьма просторная - разместимся.
Позвоню в воскресенье, в 21:00. Будь дома, жди звонка. И вообще, меньше мотайся по вечерам.
До скорого (надеюсь) свиданья.
Сергей.
ЧЕТВЁРТОЕ ПИСЬМО ИЗ АРГЕНТИНЫ - ЗАРОСЛИ АРАУКАРИИ
В общем-то не сильно ты изменилась, Любимцева! От "Ах, Павлов-Павлов, ты самое лучшее воспоминание моей молодости" и "люблю-люблю и всячески тебя расцелую" (первый мой звонок в Россию) до "а куда ты пойдешь, когда я тебя выгоню" (последний звонок).
Не хочется говорить тебе вещей неприятных, но подумай сама: нельзя жить капризами и прихотями, есть простая природная потребность - иметь детей, мужа, семью. У тебя ведь есть для жизни всё, что нужно: двухкомнатная квартира, дача, гараж, счёт в банке, а ты живёшь одна.
Ладно, если не хочешь выслать мне денег на билет, накоплю сам. До нового года работы немного, после - будет достаточно, смогу откладывать по десять-пятнадцать долларов в день - надеюсь собрать нужную для возвращения сумму до лета. К тому же летом у людей денег больше, поэтому гораздо легче продать вещи: холодильник, посуду, корову.
Одному жить весьма неудобно - всегда есть страх, что обворуют. В доме оставляю только самое необходимое и ворам не нужное, всё остальное попрятал в тайниках, в колючих зарослях араукарии. Купил приличные шорты и майку, но вожу их с собой в корзинке, вместе с кошельком и советскими документами. За эту корзинку на работе меня дразнят "Красной шапочкой".
Насчёт сына Сережи, идея была забрать его и воспитать-выучить, но бывшая жена ни в какую не хочет его отпускать - говорит, что такому раздолбаю, как я, не доверила бы даже цыплёнка. Весьма и весьма обидно. Теперь понимаешь, что мне приходилось терпеть?!
Когда начнём с тобой зарабатывать, я должен буду платить алименты: пятьдесят-семьдесят долларов в месяц, здесь это деньги маленькие, практически, только на еду. Ну ничего, ты - очень хороший художник, рекламу я тебе обеспечу, можно будет делать выставки в Москвах-Петербургах, в библиотеках-домах писателей за деньги-доллары. Или, например, ты рисуешь оригинал, а я с него - копии, которые можно было бы продавать побольше и подешевле.
Снежана! Пойми: для меня ты самый-самый любимый человек на свете! А если уж придётся разводиться, я у тебя отнимать ничего не собираюсь - не для того я возвращаюсь из Аргентины, чтобы тебя обманывать.
Подумай, Любимцева, подумай и соглашайся, и всё будет хорошо!
Сергей.
ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО ИЗ АРГЕНТИНЫ
Любимцева!
А ты как думала! Конечно ты должна меня прописать - это необходимо и при устройстве на работу, и счёт в банке чтобы открыть. Бояться нечего - сколько мы с тобой жили, я ведь ни разу тебя не обманывал.
А что перед отъездом хотел все твои деньги занять - так я же собирался их тебе когда-нибудь потом вернуть.
И если уж ты так настаиваешь, чтобы я сам зарабатывал, хорошо, ладно, хотя и весьма обидно. Я надеюсь по приезде в Россию научиться класть плитку-паркет, мелкий ремонт, стройка, подсобные работы и т.д.
Меня всё-таки обокрали. В среду возвращаюсь я домой, велосипед к забору прислоняю, и вдруг слышу шорох в зарослях Араукарии - смотрю, мотоциклист оттуда на полной скорости выезжает. А пока я тайники свои опустошенные проверял, из велосипедной корзинки шорты и майку похитили.
Если ты меня не примешь, я продам корову (так она мне надоела!) и уеду в Бразилию. Бразилия гораздо богаче и стабильнее Аргентины. Есть работа, поэтому люди могут себе позволить портреты и картины. Плюс туризм. Во время карнавала - масса туристов со всего мира, которые хотят, чтобы их запечатлели. Многие мои знакомые художники с Плацца-Риколета ездят в Рио-де-Жанейро и Сан-Паоло рисовать портреты на карнавале.
Но ты смотри, можешь ведь оказаться в пустоте в одинокой старости!
Прощай.
Павлов
Больше писем от Павлова не было.
Наверное, улетел в Бразилию (представляю себе картину: пыхтящий аист низкого полёта несёт в клюве свёрток, из которого торчит небритое лицо), женился на толстой богатой мулатке, разводит попугаев на продажу, и для души рисует эпическое полотно "Утро в зарослях Араукарии".
А мне почему-то грустно.
Подумаешь, драгоценность, фыркнете вы, и ошибётесь: он и был настоящим сокровищем - праздником, который всегда в тебе. В буквальном смысле этого слова - сексом мог заниматься когда угодно, где угодно и сколько угодно. За это мы, женщины, его любили, кормили-поили и селили на своей кровати.
— Павликов, — бывало, капризничала я перед выходом на улицу, — у нас с тобой сегодня ночью было всего три раза. Я не чувствую себя женщиной.
— Сейчас исправим, Снежок! — и, с готовностью сдернув джинсы, милый проказник мощно имел меня стоя, прямо у входной двери.
— Вот теперь гораздо лучше, — я томно потягивалась, поправляла юбку и отправлялась на заработки. — Пока, мой слоник!..
На другую общественную активность сил у него уже не оставалось - все остальные естественные надобности организма: порисовать, побренчать, пописАть - справлял не вставая.
ПисАл же исключительно зловещие сказки, например, такую: "Жила-была шестеренка в советских часах "Луч". Она всё мечтала попасть в швейцарские часы "Роллекс". Но ей была не судьба - так и заржавела вместе с другими шестерёнками на руке утопленника в ерике "Гнилой".