7. «Мы наш, мы новый мир построим»,
или жизнь после жизни
Сказать, что новая власть столкнулась с целым комплексом проблем, значит не сказать ничего. Большевики, которые все чаще называли себя коммунистами, при помощи прекрасно отлаженного пропагандистского аппарата пытались внушить населению веру в мировую революцию, соци-альную справедливость, ненависть к богатым и удачливым. Поразительно, но большевистская пресса начала 1920-х гг. практически не уделяла вни-мания местным проблемам, за исключением наиболее злободневных, скрыть которые по причине их очевидности не было возможности: голод, инфекции, моральное и бытовое разложение отдельных представителей власти, преступления по должности. Зато передовицы большевистских га-зет вопили о произволе мировой буржуазии, бароне Врангеле и белополь-ской шляхте. Где - то там, на Дальнем Востоке, еще теплилось белогвар-дейское сопротивление, свирепствовали семеновские банды, здесь же, в Тюмени, строилось светлое будущее . Таков был общий антураж первых месяцев советской власти, которая, как утверждали советские историки, навсегда покончила с произволом сибирского царька – Колчака. Впрочем, реальная жизнь горожан оказалась совсем непохожей на коммунистиче-ский лубок, а человек, только недавно объявленный «советским», оказы-вался в королевстве кривых зеркал, где вслух произносили одно, а делали совсем другое. Людей призывали идти на субботники, а они придумывали тысячи ухищрений, чтобы избежать «праздника коммунистического тру-да». Распознав, что близость к власти является спасительным выходом для удовлетворения своих потребностей в еде, одежде и алкоголе, тысячи тю-менцев стремились поступить на советскую службу, чтобы получить сверхлимитный паек или отрез ткани и кожи. Десятки различных спосо-бов, от мелкого воровства до организации преступных сообществ, ставив-ших целью массовое хищение товаров народного потребления со складов и магазинов, активно использовались всеми слоями городского населения. Спустя 70 лет, в 1990-е годы, все эти способы и методы выживания были в полной мере реанимированы. Каких–то особых ухищрений либо иннова-ций в процессе приспособления к реальной действительности спустя деся-тилетия выявить не удалось. Видимо, горький опыт предшественников, передаваемый устно из поколения в поколение, подсознательно позволил горожанам вступить в борьбу за место под солнцем и оперативно адапти-роваться, закрывшись в своем маленьком и частном мире. Естественно, что каждый сам определял себе способ этой адаптации. Молодежь, имеющая фронтовой опыт, пополняла бандитские ряды или, напротив, активно про-никала в репрессивные органы советской власти – ЧК, милицию, трибуна-лы, ревкомы. Более зрелые стремились попасть на государственную служ-бу или в торговые учреждения; несмотря на запреты властей, активно за-нимались предпринимательством; самые слабые пополняли ряды нищих, попрошаек и проституток. В городе насчитывалось 774 безработных (527 женщин, 247 мужчин) . Особенно трудно пришлось людям старшего по-коления, с трудом пытавшимся приспособиться к новым экономическим, политическим и культурным условиям жизни.
Проблема продовольственной безопасности была главной. Устано-вив свою власть, большевики в течение года ликвидировали свободную торговлю, уничтожили рынок и посадили население Тюмени на талоны. Уже в сентябре 1919 г. в городе отсутствовала мука, взрослые требовали хлеба, а новорожденные вместо молока вынуждены были питаться карто-фелем . Вместе с тем в прессе отмечалось, что пригороды Тюмени захле-стнула волна спекулянтов и перекупщиков из Екатеринбурга, где сибир-ские денежные знаки были уже ликвидированы, и жители Урала пытались хоть как – нибудь их отоварить на территории соседнего Тюменского уез-да, только что освобожденного от колчаковцев. Решением Тюменского ВРК был запрещен въезд на территорию уезда спекулянтов из Екатерин-бургской губернии, за исключением лиц, командированных советскими учреждениями по делам службы. Даже тогда Тюмень оказалась в более благоприятном положении, чем ее уральские соседи. 3 декабря 1919 г. в приказе начальника Управления Тюменской городской и уездной рабоче-крестьянской советской милиции отмечалось:
«Притаившиеся колчаковские бандиты распускают среди населения г. Тю-мени и уезда ложные слухи о том, что продажа продуктов питания и дров запре-щена, и о том, что аннулированы николаевские и керенские денежные знаки. Пред-писываю всем учреждениям путем объяснения и словесного объявления довести до сведения всех граждан о свободной продаже всех продуктов питания и дров и о свободном хождении всех видов денежных знаков, кроме колчаковских и обрезных купонов» .
Тем не менее слухи, как известно, материализуются. Постановлени-ем Губревкома с 9 января 1920 г. свободная торговля хлебом, зерном, му-кой, мясом и рыбой в Тюмени была запрещена.
Продуктовый голод привел к формированию перечня едоков нужных и не совсем нужных советской власти. Продукты распространялись по та-лонам в соответствии со специально установленными категориями. На-пример, первой категории горожан, видимо, работающих на производстве, предлагался 1 фунт масла, второй категории граждан - полфунта масла, де-тям всех серий (так в тексте - А.К.) - по 1 фунту масла в месяц. Аналогич-ная ситуация была со всем ассортиментом продуктов: так горожанам пер-вой категории выдавалось 4 фунта рыбы на талон, горожанам второй кате-гории - 3 фунта, детям - 2 фунта, членам семей красноармейцев рыба вы-давалась вне очереди. Крестьяне, наученные горьким опытом, продавали хлеб из-под полы, отказывались сдавать его государству. При этом краше-ная бумага никого не интересовала. Как правило, принимались серебряные и золотые монеты царской чеканки. Постоянным спутником «советских известий» стали объявления следующего содержания:
«Ввиду отсутствия манной крупы на мельницах для выдачи детям серии А. и Б., таковая будет заменяться мукой сеянкой по 2 фунта на талон №20».
Еще недавно, при белых, жители с трудом сводили концы с концами, при красных положение их еще более ухудшилось. Вместо информации о продуктовом ажиотаже, большевистские газеты писали о международных событиях, Врангеле, войне с Польшей. Периодически в городе и губернии вводилось военное положение. Появились какие-то новые непонятные термины. Например, дети категорий А и Б. Под категорией А подразуме-вались дети в возрасте до 5 лет, а также больные и ослабленные. Под кате-горией Б - дети от 5 до 15 лет. В 1920–1921 гг. классовый принцип в пай-ковом снабжении проводился путем распределения пайков отдельным группам рабочих в размере, соответствующем значению этих групп для государства. Приоритетом в снабжении пользовались рабочие и служащие национализированных предприятий, домашние хозяйки, на иждивении ко-торых находилось не менее 3-х членов семьи. К группе Б среди взрослого населения относились граждане, не занимающиеся производственным тру-дом. Для претворения принципов трудового пайка в жизнь на предприяти-ях, в учреждениях, на фабриках города Тюмени были созданы «двойки» из представителя руководства учреждения и местного трудового комитета. «Двойки» проверяют точность и правильность сведений при распределе-нии продуктовых талонов, ставят штампы на них, изымают талоны про-гульщиков и персонально контролируют количество продуктовых талонов.
В 1920 г. в городе были установлены следующие суточные нормы питания на одного человека:
муки – 1,5 фунта
картофеля – 0,5 фунта
капусты – 1,8 фунта
соли – 6 золотников
чаю – 0,5 золотников
сахару – 6 золотников
масла – 3 золотника
крупы разной – 16 золотников
крупы манной – 8 золотников
лука – 2 золотника
фуража для лошадей: овса – 8 фунтов, сена – 30 фунтов .
В. И. Ленин и партия коммунистов были одержимы абсурдной идеей о том, что обеспечение потребностей народа и контроль над страной воз-можны только посредством централизованного товарного распределения. Утопичным оказался главный расчет: насадить сверху, силой централизо-ванной власти совершенную организацию общества, порывая при этом с фундаментальными общечеловескими ценностями, обычаями и традиция-ми. Поэтому правительство запретило свободную торговлю. Но тем самым оно уничтожило возможность поставки в город товаров первой необходи-мости, не организовав при этом обещанного централизованного снабже-ния. С целью разгрузить город от «лишних ртов» была предпринята бес-прецедентная акция по высылке бывших военнопленных стран германско-го блока, беженцев и жителей Центральной России, временно оказавшихся в Тюмени. Всего было реэвакуировано 4634 иностранных военнопленных, 1740 беженцев и 7166 жителей других регионов . Сотни сербов, русин, мадьяр, немцев, чехов, поляков, румын, украинцев, босняков, хорватов, ев-реев, словаков, австрийцев (военнопленных империалистической войны) были отправлены губернской эвакуационной комиссией домой.
Все продовольственные товары брались на специальный учет. Для этого тюменские кооперативы подлежали закрытию, а имеющееся в них продовольствие подлежало описи. Всю наличность кооперативов предла-галось сдать в отделение Тюменского народного сибирского банка. Есте-ственно, отказ от исполнения распоряжений Военно-революционного ко-митета карался по законам военного времени.
«В последнее время наблюдается, что спекулянты – паразиты трудового народа, вследствие безудержного мародерства, взвинчивая искусственно цены на продукты первой необходимости, тем самым ухудшают положение трудового на-рода советской власти, - разрушая всю работу продовольственных органов, на ос-новании чего Губпродком с санкции Губернского ВРК постановил по всей Тюмен-ской губернии от 15 сего февраля запретить всякую свободную продажу: хлеба всех видов, зерна, муки, овса, выпеченного хлеба, мяса, рыбы, всех жиров, сала, масла. Все нормированные продукты разрешены к продаже, на открытых базарах, непо-средственно самим производителем потребителю. Губпродкомиссар В. Бельгов» .
Обычная водка, до 1914 г. являвшаяся наиболее востребованной на-селением твердой «валютой», давно исчезла из употребления. Ее место за-няла самогонка, кумышка или, в лучшем случае спирт. При этом употреб-ление спирта, как правило, было уделом нового правящего слоя – руково-дителей коммунистических организаций, ревкомов, ЧК, трибуналов и т. д. Остальное же население довольствовалось плохо выгнанной самогонкой, если ее удалось отстоять от вездесущих милиционеров или агентов ЧК. Наиболее востребованные товары – соль, манка, спички - отпускались ис-ключительно по талонам, а вместо табака голодные курильщики получали подчас три коробка спичек. Данная тенденция особенно явно проявилась в 1921 г., когда продовольственные нормы, и так скудные, были урезаны. Это было связано с небывалой засухой и начавшимся голодом в Поволжье. В ответ на требования властей делиться, возникло протестное движение горожан, которое было аттестовано как «шкурнически-собственническое». «Нашим тюменским полупролетариям наплевать на голодных рабочих Москвы, Петрограда, Ивано-Вознесенска, лишь бы свое брюхо набить», – писали тюменские газеты. Особенно тяжелыми оказались летние, осенние и зимние месяцы 1921 года. С Поволжья доходили самые невероятные слухи, к сожалению, оказавшиеся ужасной правдой. Съев всех крыс, кошек и собак, часть населения Поволжья и Прикамья стала употреблять в пищу людей. Все советские служащие, красноармейцы, непролетарские слои Тюмени были обязаны заплатить продуктами специальный налог в пользу голодающих Поволжья.
Смена официального курса, провозглашение НЭПа, направленного на преодоление паралича всех сфер жизнедеятельности и накала напря-женности в обществе, очередное сокращение продуктовых пайков привели к разрешению свободной торговли. Видимо понимая, что городское насе-ление оказалось на грани выживания, коммунистические власти открыли шлюзы вольного рынка. Это позволило, наряду с сохранившейся системой продовольственного распределения, в какой – то мере облегчить сущест-вование городских жителей. Сложилась причудливая смесь государствен-ного регулирования и «вольного» рынка. Впрочем, вместе с ростом торго-вой сети дикий скачок совершили и цены. В течение первого полугодия 1921 г. стоимость продуктов питания возросла в 2–5 раз.
Таблица 5
Цены на рынке Тюмени в 1921 году (в руб.)
Название товара Мера из-мерения февраль апрель май июль Сентябрь
Пшеница Пуд 8000 150000
Овес Пуд 4000 60000
Мука ржа-ная Пуд 11000 40000 200000 130000
Сеянка Пуд 13000
Картофель Пуд 2500 5000 14000
Капуста соленая Пуд 4000
Баранина Фунт 800
Говядина Фунт 2500 3500 4000
Свинина Фунт 750 6700
Сало Фунт 7000
Масло то-пленое Пуд 7500 10000 10000 17000
Масло ко-нопляное Пуд 8000
Молоко Четверть 2500 3500 3000 4000
Яйцо Десяток 3000 5000 5500 8000
Сметана Крынка 16000 16000
Творог 7000 15000
Гусь Штука 12000 10000 10000
Дрова Воз 8000
Соль Фунт 1000 1200 1000
Спички Коробок 200 Нет 1000
Сахар ра-финад Фунт 12000 25000 23000
Сахар пе-сок Фунт Нет 18000 20000
Чай Кирпич 10000
Мыло Фунт 8000
Несмотря на продовольственный коллапс 1921 г., сравнивая цены в Тюмени с ценами на продовольствие в других городах, можно отметить их относительную умеренность. В других городах цены на продовольствие были на 20–30% выше. Так, в Москве в августе 1921 г. пуд ржаной муки стоил 170 тыс. руб., а в Тюмени на 30 тыс. руб. дешевле. Фунт говядины в Москве обходился покупателю в 10,5 тыс. руб., в Тюмени – 3,5–4 тыс. руб. В Москве за фунт сахарного песка требовали 25 тыс. руб., в Тюмени – 20 тыс. руб. За фунт соли в столице платили 3,3 тыс. руб., в Тюмени – 1 тыс. рублей .
Однако открытие «вольных» рынков и разрешение свободной тор-говли облегчил положение крайне узкого слоя горожан, имевших возмож-ность купить по заоблачным ценам продукты питания. Как говорил О. Бендер, «раз по стране ходят какие - то денежные знаки, то должны быть люди, у которых их много». Остальные тюменцы все так же довольствова-лись продуктами, полученными по карточной системе. Исследование пи-тания городского населения в ноябре 1920 г. показало следующие резуль-таты.
Тюменская семья, состоящая из семи человек: глава семьи, его суп-руга и пятеро малолетних детей - имеют общий совокупный доход в месяц 5490 рублей. Их завтрак состоит из чая и хлеба, на обед - суп с хлебом; суп, мясо и хлеб кушают вечером. По заявлению главы семьи постоянно ощущается недостаток хлеба, мяса и масла. Основным продуктом питания является картофель. Его подают жареным, отварным, печеным, в виде кар-тофельных шанежек. Абсолютное большинство тюменцев пекут хлеб в домашних условиях. Наименее обеспеченные горожане добавляют в муку картофель.
Другая тюменская семья, состоящая из девяти человек, отметила, что их дневная потребность – 18 фунтов хлеба, 8 фунтов картофеля, 5 фунтов масла. Постоянно не хватает мяса, масла и хлеба. По большим праздникам, в первую очередь церковным, в рационе тюменцев появлялись кофе из яч-меня без молока, щи мясные, соленый муксун или карась. Основным без-алкогольным напитком был чай в разных его видах – брусничный, морков-ный и березовый.
Еще одна тюменка, вдова, проживающая с дочерью, отмечала, что муку она получала по карточкам, овощи из прежнего запаса, хлеб выпекает в домашних условиях, смешивая в пропорции два к одному муку и карто-фель. Кофе она получила по обмену – 2 золотника, а по карточке ей выда-ли 2 фунта хлеба. Все опрашиваемые (их более 50) заявили, что в 1919 г. они жили лучше, а количество наиболее востребованных продуктов – мо-лока, масла, мяса, круп - сейчас восполняется картофелем. Подводя итоги, можно сделать следующий вывод: тюменцы не голодали, но питались очень скромно, особенно судя по количеству потребляемых продуктов. Горожане кушали дома, так как на рубеже 1920–1921 гг. заведения обще-пита были национализированы. Хлеб выпекался в домашних условиях. Молоко, мясо, сало и рыба крайне редко оказывались на столе, так же как и традиционное сибирское блюдо - пельмени. Крупы практически не было, капуста также выпала из продуктового рациона горожан, зато в изобилии встречались лук и чеснок. Из суррогатов выявлено употребление лишь од-ного: вместо чая употреблялась трава «лабазник». По сравнению с 1919 г. продовольственная корзина горожанина значительно уменьшилась, а ас-сортимент продуктов сократился . Употребление других суррогатов - па-дали, свекольной ботвы в 1919–1921 гг. выявить не удалось. Смертность от голода в Тюмени началась позднее, в феврале – марте 1922 года. Причиной тому была засуха 1921 года. Кроме того, в том же 1922 г. в городе вновь вспыхнула эпидемия сыпного тифа.
Дороговизна коснулась не только продовольственных товаров, при-чем официально признавалось, что «цены на фабрично-заводские товары прогрессируют гораздо более быстрыми темпами, чем на сельскохозяйст-венные товары. Покупательная способность госслужащих сократилась». Цены на непродовольственные товары поражали воображение. Если в на-чале 1920 г. стоимость вещей ограничивалась тремя нолями, то в конце ка-лендарного года стоимость всех вещей выросла в 10 раз. Так, в начале го-да сапоги гражданские стоили 9000 руб.; ботинки дамские – 4500, сукно черное–7000, катушка ниток – 250–300 рублей . В конце года стоимость одежды и канцелярских принадлежностей составляла:
башмаки – 80000 руб.
блузка – 30000 руб.
сапоги – 170000 руб.
полуботинки – 150000 руб.
пальто мужское – 250000 руб.
юбка – 80000 руб.
чулки – 30000 руб.
платье черное – 90000 руб.
карандаши, десяток – 25000 руб.
ручки, десяток– 7000 руб.
лист бумаги – 1500 руб.
перья, десяток – 8000 руб.
Вспоминается известный рассказ А. Аверченко из цикла «Дюжина ножей в спину революции» о рабочем парне Пантелее Грымзине. В 1910 г. за 9–часовой рабочий день он получил от хозяина-кровопийцы 2.50 руб!!! На 1.50 руб. прибил подметки на сапоги, а за 1 рубль приобрел полфунта ветчины, коробку шпрот, французскую булку, полбутылки водки, бутылку пива и десяток папирос – так разошелся, что от всех капиталов только 4 копейки и осталось. Весной 1920 г. Пантелей Грымзин получил 2700 руб. за день. Пошел к сапожнику, сторговался за 2300 руб. и вышел на улицу с четырьмя сиротливыми сторублевками. Купил фунт полубелого хлеба и бутылку ситро, осталось 14 целковых, приценился к десятку папирос, плюнул и отошел. Уселся за стол ужинать. «Почему же, – шептали его дрожащие губы, – почему богачам все, а нам ничего… Почему богач ест нежную розовую ветчину, объедается шпротами и белыми булками, зали-вает себе горло настоящей водкой, пенистым пивом, курит папиросы, а я, как пес какой, должен жевать черствый хлеб и тянуть тошнотворное пойло на сахарине!.. Почему одним все, другим – ничего?..» .
* * *
Здравоохранение. Постоянное перемещение достаточно крупных масс людей с Урала в Сибирь и обратно увеличивало шансы распростра-нения сыпного и возвратного тифа, переносчиками которого являлись вши, блохи и клопы. При вступлении Красной армии в Тюмень в городе было всего 3 врача, остальные ушли с колчаковцами. В октябре 1919 г. количе-ство врачей в городе увеличилось до 4, зато количество пациентов достиг-ло 200, большинство из которых были инфекционными больными. Через год население обслуживали 40 врачей, из них 90% составляли военные врачи. В 1919 – 1920 гг. от тифа умерло почти 5 % населения Тюмени, но более пострадали сами работники медицинских учреждений. Эпидемия тифа охватила 40% врачей, 15 % среднего медперсонала и 10% санитаров. Особый трагизм положения заключался в том, что объектами инфекций являлись и детские учреждения. «Сад–ясли железнодорожников оказался рассадником дифтерии. Там в течение двух недель скончалось 50% всех детей, а остальные являются ближайшими кандидатами туда же», - писал начальник губернского отдела здравоохранения . По воспоминаниям пе-диатра С. И. Карнацевича, вернувшегося в Тюмень в 1920 г., «колоссаль-ная смертность детей раннего возраста» отмечалась и в сиротском доме, расположившемся в сиропитательном заведении на ул. Республики. Он получил тогда среди тюменцев название «Фабрика ангелов», так как при здании находилась домовая церковь «для удобства отпевания умерших де-тей» .
По приходу большевиков в Тюмень медицинской комиссией, соз-данной ВРК, был проведен осмотр медицинских учреждений, который по-казал, что городская больница находится в удовлетворительном состоянии, а в Андреевском госпитале отсутствуют не только постельные принадлеж-ности, но у некоторых больных нет даже матрасов.
«Безотрадную картину представляют собой Романовский и Потаскуевский госпитали. Больные, хворающие возвратным тифом, лежат на полу, подушек нет, покрыты рогожей, больные в своем белье, у некоторых даже его нет. Люди голые. Белье грязное и рваное, кишит паразитами. Посуды нет, нравственное состояние красноармейцев тяжелое. Просим начальника гарнизона содействовать в получе-нии лекарств, халатов, белья» .
Медицинская комиссия установила следующие нормы довольствия для больных: хлеб – ; фунта, мясо – ; фунта, крупы – ; фунта, сахар – 4 золотника либо 10 золотников меду, картофель 1 фунт, молоко – 3 стакана по назначению врача . Но данные продукты еще надо было где-то дос-тать. Возродилась практика отправки продотрядов в деревни.
Врачи, средний медперсонал оказались буквально на вес золота. Все они с первых же дней коммунистической власти были мобилизованы и на-правлены в распоряжение Чрезвычайной комиссии по борьбе с сыпным тифом. Попытка чекистов расправиться с известным тюменским врачом П. И. Никольским в декабре 1919 г. привела их к конфликту с губревкомом, который постановил, что «арест медицинских работников может прово-диться при соблюдении следующих условий: непосредственная борьба против советской власти и уклонение от следственных мероприятий» . Врач С. А. Перлин, отказавшийся осматривать труп умершей в ГубЧК же-ны красноармейца Поливановой, боясь навлечь на себя гнев всесильной политической полиции, вместо расстрела за саботаж был приговорен всего лишь к минимальной мере наказания - уплате 300 рублей .
В условиях дичайшей антисанитарии 14 октября 1919 г. была орга-низована специальная чрезвычайная комиссия «ЧКтиф». Ее возглавил за-ведующий губздравотделом М. А. Цетлин, врачи М. Н. Нардов, Г. И. Ку-пенский, П. И. Никольский, Л. М. Катенина, А. М. Красовская, С. А. Пер-лин. По требованию «ЧКтиф» горожане были обязаны сдать все частные ванны в медицинские учреждения. Кроме того, под страхом революцион-ной расправы горожане были обязаны передать в советские больницы ме-дицинское и санитарное оборудование. Его обещали выкупить по рыноч-ной стоимости. Сверх этого все горожане должны были в 2–х дневный срок уступить государству свои электрические лампочки мощностью от 5 до 16 свеч за 3 рубля и мощностью от 10 до 50 свеч - за 16 рублей. Горо-жанам разрешалось оставить одну лампу мощностью 25 свеч на комнату. Все электролампы, превышающие лимиты, изымались безвозмездно . Благодаря титанической деятельности тюменских врачей возобновили ра-боту две советские больницы, роддом, детская больница и амбулатория. Отчет о работе тюменского роддома в 1919 г. показал, что из поступивших 1158 рожениц своевременными родами разрешились 874 тюменки, несвое-временными – 119, умерло 9 младенцев, выкидышей – 169. Из разродив-шихся первый раз рожали 415 женщин, всего родилось 959 здоровых де-тей, 51 – мертвых, 17 женщин родили двойню . Таким образом, несмотря на тяжелейшие годы, в городе сложилась неплохая ситуация с рождаемо-стью, хотя смертность безусловно ее превышала. Так, в соответствии с докладом заведующего демографической секцией губернского статистиче-ского бюро в 1920 г. город потерял в первом полугодии 635 мужчин и 476 женщин, во втором - 612 мужчин и 570 женщин. Итого в течение 1920 г. в Тюмени умерли 2293 человека .
В соответствии с актовыми записями отдела ЗАГСа исполкома Сове-та рабочих, солдатских и крестьянских депутатов Тюмени за период с 17 декабря 1919 г. по 4 сентября 1920 г. в городе родилось 1337 детей. Отли-чительной чертой того времени было значительное количество многодет-ных семей в Тюмени. Актовые записи о рождении свидетельствуют о на-личии в городских семьях 5 - 8 и даже 12 - 13 детей. Причем речь идет не обо всех родившихся, а только о выживших малышах, так как в период ре-волюции и Гражданской войны особо высока была именно детская смерт-ность. Так, по подсчетам наблюдателей, смертность детей в Тюмени в воз-расте до 1 года составляла 38,1%; до 15 лет – 50,8% .
Тем не менее количество многодетных семей было традиционно вы-соким. Например, в книге записей о рождении за № 514 от 31 марта 1920 г. записано, что родилась девочка – Мария Удовиченко. Адрес родителей – г. Тюмень, Копыловские Сараи, дом 5. Отец ребенка – Прокопий Удовичен-ко, 42 лет, извозчик, мать – Анфиса Удовиченко 39 лет, домохозяйка; 9-й ребенок в семье .
Практически за тот же период, с 31 декабря 1919 г. по 26 июля 1920 г., в Тюмени умерло 1917 человек . Сравнение этих данных с цифрами, которые предоставил Губздравотдел, показывает некоторое расхождения в подсчетах, что свидетельствует в целом о приблизительной статистике.
Основной причиной высокой смертности населения назывались тиф, чахотка, дизентерия, а также неизвестные медицинской науке заболевания. Последним прибежищем горожан становились, в основном Текутьевское (городское) кладбище, а также Монастырское, Затюменское, Заречное, Парфеновское, Затюменское еврейское кладбища.
Таблица 6
Информация о естественном движении населения города Тюмени в 1919 – 1920 гг .
1919 год рождений смертей браков разводов
Сентябрь 80 106 34 4
Октябрь 151 123 56 11
Ноябрь 119 147 64 8
Декабрь 165 190 51 7
1920 год
Январь 172 188 81 14
Февраль 167 246 80 5
Март 175 247 39 15
Апрель 160 195 75 5
Май 144 353 449 2
Таблица 7
Информация о естественном движении населения города Тюмени с 1 января по 1 сентября 1921 г .
рождений смертей браков разводов
Муж. Жен. Муж. Жен.
1017 1036 1022 781 664 188
Итого: 2053 1803
Таблица 8
Информация о естественном движении населения Тюмени в сентябре, октябре, ноябре и декабре 1921 г .
Сентябрь
рождений смертей браков разводов
Муж. Жен. Муж. Жен.
94 94 81 65 70 2
Итого: 188 146
Октябрь
198 105 75 61 88 8
Итого: 303 136
Ноябрь
95 94 81 65 71 5
Итого: 189 146
Декабрь
36 30 96 78 34 15
Итого: 66 174
Приведенные выше данные показывают, что в 1919 – 1920 гг. смерт-ность в Тюмени превышала рождаемость, но зимой 1921 г. вследствие на-ступления холодов и успешной борьбы с инфекционными болезнями эту тенденцию удалось преодолеть. Из-за больших физических нагрузок, зло-употреблением суррогатами алкоголя и психологической ответственности за свои семьи мужчины умирали чаще женщин. И наконец, еще один пока-затель свидетельствует о росте количества заключаемых в органах ЗАГСа браках.
При «красных» медицинское обслуживание формально было бес-платным, однако при формировании бюджета учитывались предстоящие расходы, поэтому государство требовало от всех трудового участия. Мас-совое вовлечение людей в трудовые отношения преследовало вполне прагматическую цель – объявить медицинское обслуживание населения бесплатным как одно из важнейших достижений социализма. Страховые выплаты при самодержавии и при белых режимах предназначались только работающему населению.
Наиболее часто встречавшимися в то время заболеваниями были психиатрические (неслучайно ноябрь 1919 г. отмечен в Тюмени ростом самоубийств, в связи с потерей имущества, гражданских прав, с массовым разорением собственников), а также скарлатина, холерные, тиф, глазные и венерические. Элементарная грязь, отбросы, нечистоты, отсутствие навы-ков гигиены приводили к массовым заболеваниям, в том числе детей. Губ-здравотдел в многочисленных листовках рекомендовал мыть руки с мылом перед едой, овощи обливать горячей водой, молоко кипятить. Впрочем, при малограмотности населения это помогало мало. К тому же мыло явля-лось остродефицитным товаром. К третьей годовщине революции город-ские выгребные ямы были переполнены, санитарный и ассенизационный обозы не справлялись со своими обязанностями - Тюмень медленно, но верно тонула в своих отходах.
Все это способствовало росту числа заболеваний, которые не заста-вили себя долго ждать. Летом 1921 г. город вновь захлестнула эпидемия холеры. Видимо, завезенная с Поволжья беженцами эпидемия нашла бла-годатную почву и приступила к своей губительной работе. Публикуемые в газетах сводки об эпидемиологическом положении в городе позволяют воссоздать картину заболеваний. Начавшаяся в июне эпидемия холеры достигла своего пика в августе, а в сентябре пошла на убыль. «На учете стоит 4 подозрительных больных, выявлены 34 заболевших, 2 красноар-мейца, выздоровели 3, выписано подозрительных 12, умерло 3 челове-ка» .
Не успела закончиться одна эпидемия, город захлестнула новая на-пасть – брюшной тиф. В июле были отмечены 42 случая заболевания, в ав-густе – 175, умерло 19 больных, на начало сентября выявлено 48 заболев-ших . Основным источником заболевания стала река Тура. Врачи отме-чали, что горожане стирают там белье больных людей, берут воду для пи-тья и бань, удовлетворяют естественные потребности в реку, на рынках сплошь и рядом разбавляют этой водой молоко, т.е. сами способствуют росту заболеваний. Невежество и нечистоплотность оказались главным бичом основной массы населения, а единственным способом хоть как - то уберечься от холеры и тифа стало кипячение воды. Смертность в городе на протяжении 1919 - 1920 гг. была величиной устойчивой и составляла чуть более 5 %. Эта цифра не включает в себя некоторое количество репресси-рованных граждан, число которых не превышало 0,5%.
Уровень заболеваемости опасными для жизни заразными болезнями оставался высоким и в последующие годы. При этом отношение горожан к инфекционным заболеваниям в условиях систематического недоедания и низкой санитарной культуры находилось на уровне привыкания и обыден-ности.
Таблица 9
Сведения о движении острозаразных больных в Тюменском уезде в 1922 году
Болезни Октябрь Ноябрь Декабрь Итого
Сыпной тиф 163 224 376 763
Брюшной тиф 129 96 37 262
Возвратный тиф 562 645 662 1869
Оспа 2 6 12 20
Корь 5 8 11 24
Скарлатина 1 1 3 5
Дифтерия 6 4 - 10
Дизентерия 34 11 8 53
Холера - - - -
Для наведения порядка с сентября 1919 г. стали устраиваться кампа-нии по очистке города. В основном их проводили в рамках субботников и воскресников. Также проводились «Неделя чистоты», «Неделя ребенка», «Неделя борьбы с тифом». К мероприятиям привлекались врачи, добро-вольцы, красноармейцы, рабочие, работники советских учреждений. Этот метод борьбы за чистоту давал некоторый временной эффект, но не решал главных вопросов городского хозяйства – водоснабжение, канализация, вывозка мусора, благоустройство. В частности, особую остроту в 1921 г. приобрели укрепление берега реки Туры, размораживание и выход из строя городского водопровода, захламленность улиц и общественных мест, а также организационно-управленческая несогласованность принадлежно-сти объектов городской инфраструктуры: бани, водопровода, городского сквера, Базарной площади, наплавного моста, кирпичного завода - различ-ным ведомствам.
Лишь после внедрения в экономическую и общественную жизнь ме-ханизмов новой экономической политики наметились контуры будущих изменений. В частности, были переданы в руки арендаторов, в том числе и бывших собственников, кирпичный завод, парк имени Карла Маркса, тер-ритория Базарной площади, тюменское городское (бывшее Текутьевское) кладбище, торговые помещения Колокольникова, Гилева, Шмырева. При-чиной передачи в частные руки многих городских присутственных мест послужило удручающее санитарное состояние муниципализированных и национализированных домов. «В большинстве случаев дворы, надворные постройки и даже сами нежилые здания превращены в клозеты, а также за-сорены навозом, мусором и имеют крайне бесхозяйственный вид» .
Например, городской коммунальный отдел в 1922 г. сдал Текутьев-ское кладбище в аренду частному лицу. До 1922 г. в городе хоронили где попало и как попало. Расстрелянных по приговору революционного три-бунала, коллегии ВЧК часто сбрасывали в прорубь на реке Туре. Умерших от голода либо болезней хоронили в общих могилах без соблюдения ри-туала, панихиды на холерном или городском кладбищах. Начиная с 1922 г. городским коммунальным отделом были установлены определенные пра-вила захоронений и соответствующие расценки. За похороны трупов в братские могилы без использования гробов коммунальный отдел платил арендатору по следующим расценкам: за взрослого покойника – 1 руб. 25 коп; за подростка – 1 руб.; за ребенка – 50 копеек. Братские могилы с ис-пользованием гробов оплачивались дороже: за взрослого – 2 руб. 50 коп; за подростка – 2 руб.; за ребенка – 1 рубль. Оплата похоронных услуг опре-делялась в золоте, но расчет производился государственными денежными знаками по курсу, публикуемому ежемесячно советским правительством. Кроме того, арендатор взял на себя обязательство закапывать павший скот: за крупнорогатый была установлена цена 2 руб. 50 коп; за мелкий – 1 рубль. За погребение скота на кладбище животных арендатору было вы-плачено 22000000 рублей старыми знаками . Многие изменения в сфере коммунального хозяйства произошли позднее, но в 1919 – 1921 гг. город-ская инфраструктура Тюмени «лежала в развалинах».
* * *
Способы выживания. Власти периодически запрещали торговлю и, словно испытывая терпение народа, вновь ее разрешали. Часто по выду-манному предлогу в городе объявлялось военное положение. Продукты из ближайших деревень доходили до города очень подорожавшими. Спеку-лянты с 2-х часов ночи поджидали крестьян близ бывшей мельницы Гусе-вой, кладбища и за Копыловскими Сараями – скупали продукты и пере-продавали со своей наценкой . В городе процветало огородничество. По воспоминаниям дочери бывшего главы города А. С. Флоринского, «их се-мья раскопала тупик улицы, выходящей к берегу Туры и устроила здесь огород. Одними из первых, а может быть, самые первые они стали сажать в Тюмени помидоры, но всем вокруг они казались невкусными» .
Другим способом выживания было поступление на советскую служ-бу. Это давало многие преимущества перед частниками. Уже в августе 1919 г. была объявлена регистрация работников и установлен оклад в раз-мере 60% от московских ставок. Количество совработников росло стреми-тельными темпами. Всего лишь через год после установления власти ком-мунистов в городе количество работников различных учреждений достиг-ло только по официальным данным 3500 человек. «На самом деле эта циф-ра далека от фактической правды, ибо даже приблизительное количество советских служащих значительно превышает приводимую нами цифру. Штаты учреждений растут, и всем понятна причина нашей преступной бе-залаберности и недопустимой расточительности: это протекционизм, ку-мовство и сватовство» . Фактически каждый седьмой тюменец был при-строен в одно из советских учреждений, при этом предпочтение отдава-лось родственникам, зачастую приглашаемым из других, менее благопо-лучных губерний, землякам, собутыльникам, не особо целомудренным да-мам. В свою очередь эта тенденция привела к массовым прогулам, опозда-ниям, невыходом на работу, ложным командировкам, злоупотреблениям с табелями рабочего времени. «Наблюдается тенденция учреждений полу-чать санкции на вопросы, кои могли быть разрешены ими самими. В дан-ном случае сказывается нерешительность и беспомощность учреждений и желание переложить ответственность на других» . Наполнение города беженцами, переселенцами, вновь прибывшими управленцами особо обо-стрило жилищную проблему. Из 4500 жилых зданий 450 были муниципа-лизированы, что позволило выделить работникам советских учреждений 2000 комнат, но даже этого фонда катастрофически не хватало. Город при-обретал вид социума, где заправляли тунеядцы, паразиты, спекулянты и все те, кто мечтал о неутомительной работе или о частичке власти.
Положение тюменцев спустя два года после установления советской власти значительно ухудшилось. Так прибывший в июле 1921 г. в Тюмень чекист Г. Агабеков писал: «С агентурой в то время расплачивались не деньгами, так как деньги не имели почти никакой цены, а продуктами, водкой или протекцией в учреждениях, где агенты служили. В распоряже-нии губчека имелся секретный фонд спирта, выдаваемый агентуре для угощения лиц, у которых можно было получить сведения» . Известно, что 1921 г. вошел в отечественную историю как пик голода. Для населения Тюмени он также оказался тяжелым, даже в сравнении с 1918 -1919 года-ми. Н. В. Калугин вспоминал:
«1921 год был на беду годом засушливым. С Поволжья эшелонами в товарных вагонах двинулись семьи голодных, оборванных, грязных, опухших от голода татар, чувашей, мордвы, башкир в поисках мест лучшего питания. Голод, болезни косили людей – мучеников. Картина была потрясающей. Не лучше была обстановка и в Тюмени. В двадцатом и двадцать первом годах свирепствовал сыпной тиф. В каж-дом доме побывала эта страшная хворь, унесшая тысячи жертв. Много было ор-ганизовано больниц, госпиталей. Но и они оказались не в состоянии остановить эту стихию. Не хватало медицинского персонала, медикаментов, питания. Я пом-ню, каждый день на рассвете на широких санях вывозили из госпиталя на кладби-ще по улице Республики уложенных штабелями покрытых рогожей покойни-ков» .
Население использовало два подхода адаптации к суровой действи-тельности. Первый, как уже отмечалось, - поступление на советскую служ-бу и получение сверхлимитных талонов, пайков, отрезов материи, мыла и т.д. Второй подход представлял собой массовый уход населения в сферу торговли. В 1920 - 21 гг. город, как и всю страну, захватила очередная вол-на торговой активности населения. Благодаря стихийному массовому то-варообмену в самые глухие уголки юга Тюменской губернии двинулись мешочники. Наиболее востребованными товарами стали соль, хлеб и кар-тофель. Деньги к тому времени совершенно обесценились, поэтому одежду и обувь отдавали в обмен на хлеб и картошку. Затем ездили на поезде в район Ишима за солью, ее меняли на другие продукты и, чтобы не попасть в руки сотрудников заградотрядов, выпрыгивали за три-четыре километра до станции Тюмень. Шли по окрестным деревням и меняли на соль хлеб и картошку. Крестьяне, уставшие от «менял», часто не открывали ворота. Тех, у кого была корова, спасало молоко и крапивный суп.
В экстремальных условиях гуманитарной катастрофы городское на-селение было проникнуто иждивенческими настроениями, частью сфор-мированными в период Гражданской войны, частью спровоцированными коммунистической пропагандой. Обывательские настроения способство-вали возникновению иных, собственных стратегий выживания. Так, во время массовых заболеваний тифом, холерой, дизентерией и другими ин-фекционными болезнями значительная часть горожан использовала старый деревенский опыт, навеянный страхом перед врачами, - «отсидеться дома», хотя те, кто сознательно или из страха делал выбор не в пользу госпитали-зации, едва ли выигрывал, подвергая опасности здоровье близких. В усло-виях катастрофической нехватки лекарств основным средством борьбы с тифом была баня и смена белья. Повсеместно практиковались кипячение белья в горячем щелоке с дегтем, истребление клопов керосином, стрижка наголо. С целью воспрепятствовать распространению инфекционных забо-леваний городская милиция запретила ношение по Тюмени во время похо-ронных процессий открытых гробов. «В храмах, при большом стечении народа гробы должны быть закрыты и открываются на короткое время лишь в тех случаях, когда того требует обряд религии. Ответственность падает на руководителей похоронных процессий и религиозных куль-тов» .
Власти периодически объявляли общегородские субботники. Первый общегородской субботник состоялся 11 октября 1919 года. Все граждане Тюмени: женщины от 16 до 40 лет, и мужчины от 16 до 50 лет - должны были принять участие в разгрузке водного транспорта. Один из таких суб-ботников продолжался 15 дней, с 23 июля по 6 августа 1920 года. Каждый будний день с 18.00 до 22.00 часов, и с 9.00 до 13.00 часов в воскресенье тюменцев отправляли на разгрузку барж и пароходов. За участие в суббот-нике выдавался трудовой талон, позволявший отоварить его зерном или мукой. От субботников освобождались только женщины с грудными деть-ми. Красноречивым свидетельством этого способа выживания являются «Трудовая продовольственная государственная карточка Тюменского губ-продкома 1920 г.»; «Хлебная трудовая карточка на 1 неделю (номерная, срок использования 2 дня)»; «Топливная карточка Тюменского губтопа на право получения дров» 1920-1921 гг., номерной талон «Голландская печь»; «Продовольственная детская карточка» за 1920-21 гг. и карточка «Детский хлеб», выпускаемые на одном бланке; «Материнская хлебная карточка с персональным номером», хранящиеся в фондах ГУК ТО «Музейный ком-плекс».
Кроме того, неоднократно устраивались так называемые «недели су-харя», когда в городе выставлялись пикеты для сбора пожертвований го-лодающим в виде хлеба, муки, зерна. Часть продуктов оставалась в Тюме-ни, но большая часть отправлялась в голодную Москву.
Для предотвращения топливного кризиса в зимние месяцы все горо-жане, имеющие лошадей, в порядке дровяной повинности были обязаны привозить ежемесячно для госпиталей, больниц и школ две сажени дров, а кроме того, явиться на распиловку дров, причем данная повинность не от-носилась к дням массовых субботников. За отказ доставки дров и их рас-пила трудовым дезертирам грозило лишение лошади. Помимо субботни-ков, веселым «праздником коммунистического труда» объявлялись «Все-уральские воскресники». К их проведению заранее готовились: формиро-вались чрезвычайные комиссии, издавались специальные номера газет, планировались мероприятия, направленные на увековечение в названиях тюменских улиц имен героев трудового фронта. С другой стороны, видимо не надеясь на сознательность горожан, в газетах публиковали приказы, уг-рожающие различными карами дезертирам трудового фронта. Устанавли-вались критерии репрессий против них. Так, трудовым дезертирством счи-тались неявка по трудовой мобилизации, неявка по трудовой повинности, уклонение от трудового учета, невыход на работу без уважительной при-чины, самовольный уход с работы, уклонение от труда путем занятия фик-тивных должностей и командировок, уклонение от труда путем симуляции болезней, намеренная невыработка нормы .
Тем не менее на заседании тюменского Губкома РКП (б) отмечалось: «По всей губернии происходит скрытый молчаливый саботаж, который нам не удалось раскрыть и облавами на толкучке, ни обследованием всего города, ни циркулярами, ни регистрациями, ни анкетами» . Трудовые от-ношения в период «военного коммунизма» отличались низкой степенью производительности труда и небрежным отношением к своим обязанно-стям. Центром тяжести проблемы выживания стало не распределение, а добывание необходимых продуктов питания.
* * *
Досуг и культура. Удивительно, но восстановление советской вла-сти в городе в августовские дни 1919 г. практически не отразилось на же-лании тюменцев жить в ногу со временем. Уже в сентябре жители Тюмени посещали объявленный «советским» кинотеатр «Вольдемар», где в течение трех дней демонстрировался заявленный как четырехчасовой боевик фильм «Сын Израиля». Тем не менее советская власть неоднозначно отно-силась к репертуару того времени. Так, в кинотеатрах Тюмени не разреша-лось показывать фильмы, где рабочие и крестьяне изображались в крити-ческом свете. По мнению коммунистического агитатора Н. Анапского, «современные кинематографы – орудия буржуазной агитации, бульварного разврата, не отвечают своему назначению. Их надо закрыть или снестись с Москвой, что принято для ликвидации этих вертепов».
Среди тюменской интеллигентной публики были популярны теат-ральные постановки с незамысловатым репертуаром: «Люди огня и желе-за», драма в трех действиях из жизни рабочих; «Приключение новобрач-ных», «Китайская невольница». По окончании спектаклей – танцы . В ок-тябре 1919 г. театр им. Текутьева был переименован в театр им. Ленина. Постоянной тюменской труппы не было, в театре играли приезжие арти-сты. В городе воссоздавались народные театры, хоры, объявлялись «совет-скими» бывшие частные библиотеки. Хотя свободная пресса исчезла еще в начале 1918 г., в период «первой советской власти», 1919 – 1920 гг. харак-теризовались широким плюрализмом в сфере досуга и культуры. Так, на-пример, один из театральных критиков Тюмени достаточно свободно на страницах «Трудового набата» рассуждал о необходимости усилить эро-тизм в театральной постановке спектакля «Вальпургиева ночь».
Менее интеллигентные тюменцы, как и до революции, проводили свободное время дома или в гостях с неумеренным употреблением алкого-ля. Зимой, несмотря на многочисленные запреты властей, практиковались кулачные бои на льду Туры. Массовая городская культура по сути осталась дореволюционной. Драку начинали ребятишки 10-12 лет, потом - ребята постарше, затем - парни и мужики-бородачи. В драке сходились район на район - Затюменка с Заречьем, Тычковка с Сараями. С обеих сторон - до сотни бойцов. Дрались напористо, жестоко. Били по груди и голове, кто не в силах был держаться, вставал на колено и отдыхал .
Городское пространство Тюмени, центром которого являлись улица Республики и Базарная площадь, было символическим коммуникативным коридором города, местом прогулок и «фланирования». Вдоль доминанты города находились каменные жилые дома, располагались административ-ные учреждения, банки, учебные и культурные объекты. Их заняли пар-тийные и советские учреждения, рабочие клубы.
В Тюмени ликвидировались царские и дореволюционные эмблемы, но больший акцент делался на символическом переделе: рабочие праздни-ки в центре города, советские учреждения размещались в купеческих особняках на ул. Республики. На праздновании 2–й годовщины большеви-стской революции перечислялись ее заслуги: восьмичасовой рабочий день, рабочий контроль, национализация крупной и средней промышленности, социальная защищенность бедноты. В предыдущем параграфе уже отмеча-лась новая советская тенденция к празднованию коммунистических меро-приятий и юбилеев на некрополях. Как правило, объектами поклонения становились захоронения участников борьбы за советскую власть, даже если братская могила была ликвидирована (как это произошло с захороне-нием на площади павших борцов революции), либо братское захоронение жертв колчаковского террора на пересечении нынешних улиц Горького и Котельщиков. Объектами поклонения могли стать как реальные захороне-ния, так и образы участников тех событий. Символ угрозы был необходим большевикам на протяжении всей их истории. Конструируя героический миф о революционном настоящем, авторы статей Б. З. Шумяцкий, Н. Анапский, В. М. Кармашов, А. В. Семаков, З. Рихтер и другие коммуни-стические литераторы уже в заголовках призывали к борьбе, воспевая об-разы павших товарищей как мучеников, взошедших на белогвардейскую Голгофу. Впоследствии данные религиозно-мистические мотивы широко использовались иными авторитарными партиями и движениями, например, в Италии и Германии.
Еще осенью 1919 г., словно по инерции, продолжали свою работу частные рестораны и кафе. В сфере обслуживания государство было вы-нуждено терпеть частную инициативу. Национализация первоначально коснулась лишь телефонов, типографий, лампочек, помещений и транс-порта. Общепит оказался вне пристального внимания новой власти, снаб-жавшейся централизованно из армейской кухни. Обеспеченные тюменцы и приезжие еще могли порадовать себя походом в ресторан. Но даже их, лю-дей вроде бы привыкших ко всему, поражали цены. Так, одного из гостей города возмутил счет в гостинице «Сибирские номера»: порция поросенка – 40 рублей, обед из 2-х блюд – 100 рублей, котлеты – 30 рублей, фрукто-вая вода – 10 рублей. Цена гостиничного номера в сутки – 25 рублей .
Важным элементом культурной жизни горожанина того времени бы-ли праздничные и выходные дни. Они представляли собой причудливое сочетание советских и религиозных праздников. Распоряжением ВРК та-кими днями считались воскресенье и 16 праздничных дней. К ним относи-лись: 1 января - Новый год; 22 января – Годовщина событий 9 января 1905 года; 12 марта – Годовщина низвержения самодержавия; 18 марта – День Парижской коммуны; 1 мая – День Интернационала; 7 ноября – День Про-летарской революции; Рождество – 2 дня; Пасха – 2 дня; Духов день; Бла-говещенье; Преображение; Вознесение; Успение и Крещение. Праздник Рождества определялся 25 и 26 декабря по старому стилю. В канун Рожде-ства и Пасхи занятия и работы должны завершаться в 12 часов дня. Празд-ник Воздвиженья – 27 сентября, определялся рабочим днем . Религиоз-ные праздники оставались частью советского официального праздничного календаря вплоть до начала 1930–х годов.
По мнению современных историков, «глубокий экономический кри-зис, предшествовавший периоду перехода к НЭПу, расставил свои приори-теты в системе государственного финансирования. Культура и ее институ-ты были оттеснены на второй план, в связи с чем произошло резкое со-кращение числа культурных учреждений. Тем не менее, несмотря на тяже-лое финансовое положение, они продолжали выполнять свои специфиче-ские задачи» , которые сводились прежде всего к большевистской пропа-ганде и агитации, разъяснению решений советской власти и постановлений военно–революционных комитетов, а также к ликвидации безграмотности, введению новых образовательных стандартов, популяризации здорового образа жизни, развитию новых форм творчества и т.д.
Однако ситуация с культурой была поистине удручающей. Предсе-датель Реввоенсовета советской республики Л. Д. Троцкий заявлял:
«То положение, о котором я говорил – 80 процентов человеческой энергии, уходящей не приобретение жратвы, - необходимо радикально изменить. Не ис-ключено, что мы должны будем перейти к общественному питанию, от предсе-дателя ЦИК до самого молодого рабочего, должны будут принудительно питаться в общественных столовых при заводах и в учреждениях».
Учитывая то, что основное время горожанин проводил в поисках хлеба насущного, нетрудно предположить, что культурная жизнь города была сильно прорежена меркантильными соображениями. Поместив чело-века в свиной хлев, глупо требовать, чтобы он был ангелом.
8 августа 1920 г. отмечалась первая годовщина советской власти в Тюмени. К этому времени в городе была национализирована вся крупная торговля. С осени начинается новая волна национализации, на сей раз мел-кой промышленности, т.е. предприятий, имевших менее 15 рабочих. На войну с Польшей горожане осенью 1920 г. снарядили и отправили Север-ный экспедиционный отряд тов. Лепехина. Тюменская городская комсо-мольская организация вновь переживала кризис. Для ее усиления в город из Центральной России прибыли Н. Чаплин и И. Шостин. В качестве аги-тационного материала распространялась «Азбука коммунизма» Е. А. Пре-ображенского и Н. И. Бухарина.
Советская власть существовала, словно поверх реальности. Комму-нисты вводили новые праздники, новые слова и термины, пытались соз-дать культ жертв революции, организовать монументальную пропаганду. Приметой нового времени стало превращение публичной жизни в разно-видность частной, когда отбор сотрудников происходил на началах личной жизни либо родственных отношений, когда советские служащие принима-ли – спонтанно или сознательно – навязанные им роли, а начальство вело себя по-домашнему, не стесняясь в выражениях и эмоциях. Одомашнива-ние публичной жизни социологи связывают с рурализацией города, т.е. распространением в городе продуктов сельской культуры, в том числе мо-делей поведения, ценностей, соответствующих практик. Рельефно обозна-чалась связь народной городской культуры с ее сельским аналогом. Это проявлялось в наличии частных строений в центре города, огородах, до-машнем скоте, кустарных мастерских.
Население города оказалось в атмосфере культурной тарабарщины – Губэвак, Губпродком, Совнархоз, Губисполком, ЗАГС, Горуездиспком, Уездземельком, Наробраз и другие слова стали вытеснять нормальный русский язык. В редакции советских газет поступала печатная белиберда, подписанная словами «Фа», «На», «Та». Анонимы печатали свои письма на машинках, которые имелись только в советских учреждениях, значит, досужие пачкуны убивают время и портят советские пишущие машинки . Результаты перемен оказались удручающими – городское пространство производило впечатление бедлама. В спешном походе за перестройкой общества революция отменила титулы, частную собственность и ранги. Она ввела в моду новый язык, социальное деление, ритуалы, новые празд-ники, мифы и новую мораль. Революция обновила алфавит, провела ка-лендарную реформу и попыталась сделать себя традицией. Песни, стихи, лозунги, памфлеты, праздники – все это приобрело новое значение.
Тем не менее сомневаюсь, так ли уж глубоки были революционные изменения в провинциальной Тюмени. Складывается впечатление, что патриархальная, полудеревенская повседневность горожан оказалась авто-номным миром, до которого социально-политические преобразования так и не достучались. Безусловно, внешняя атрибутика, большевистский «но-вояз», пропагандистские кампании в газетах, навязывание новых ценност-ных ориентаций имели место, но внутреннее содержание повседневности, жизненный опыт и быт тюменцев не претерпели значительных изменений. Все это произошло значительно позднее, когда население города убеди-лось, что коммунисты пришли всерьез и надолго, и значит, надо приспо-сабливаться к новым экономическим, политическим и культурным реали-ям.
* * *
Воспитание и образование. С первых же дней установления власти коммунистов в Тюмени особое внимание Военно-революционного комите-та было уделено вопросам дошкольного воспитания и школьного образо-вания. Был организован отдел народного образования, организационно вошедший в структуру ВРК. Отделу поручалось наладить учет и контроль над имуществом школ и училищ, учебно-методической литературой, при-влечь преподавательские кадры, подготовить перечень зданий и строений для использования в качестве образовательных учреждений. Отдел народ-ного образования состоял из шести подотделов – дошкольного, школьного, внешкольного образования, мусульманского, хозяйственно-финансового и дефективного.
Коммунисты стремились освободить женщин от хлопот домашнего труда и делали ставку на коллективистское воспитание малышей. Была проведена соответствующая разъяснительная работа среди трудовых кол-лективов города, составлены списки родителей и детей. В городе было создано несколько садов - яслей. В частности сад - ясли железнодорожни-ков, сад - ясли №3 (в доме Машарова), ясли Красного Креста (угол Зна-менской – Подаруевской), дом матери и ребенка (угол Ильинской – Водо-проводной).
Внешкольный подотдел занимался поиском книг и учебников, ком-плектованием библиотек, привлечением лекторов. Так, например, библио-теки К. А. Плишкина, Н. А. Муханова и Н. И. Беседных, имеющие особо ценные экземпляры, поступили в городскую библиотеку. В состав подот-дела входили библиотечная секция, культурно-просветительская, теат-ральная и организация школ для взрослых . Отдел дошкольного образо-вания популяризировал идею детских садов и яслей, формировал списки нуждающихся, организовывал кухни, медосмотры и т.д.
Положение с образованием усугублялось тем, что многие учителя так же, как и большинство врачей, покинули город с отступающей Белой армией. Лишь некоторые из оставшихся педагогов выразили желание вер-нуться в школу. С целью улучшить материальное обеспечение народного образования отделу были переданы на баланс национализированный кино-театр «Вольдемар» и бывший театр купца Гилева. Благодаря отчислению от продажи билетов удалось несколько облегчить положение учителей. Тем не менее это была временная мера. Главным препятствием в работе отдела народного образования являлось отсутствие надлежащего количе-ства школьных зданий: большинство из них было занято полевыми госпи-талями либо тыловыми частями 3–й Красной армии. Руководящие работ-ники Губнаробраза неоднократно просили Б. З. Шумяцкого (А. Червонно-го) согласовать вопрос с руководством Красной армии о передаче под школы здания бывшего коммерческого училища, бывшей женской гимна-зии, бывшей начальной школы Колокольниковых, бывшего Колмогоров-ского училища и Успенского мужского училища .
Кроме того, названные помещения нуждались в ремонте, дезинфек-ции, топливе, учебном инвентаре. Предполагалось организовать учебный процесс в две смены для 1000 учащихся первой и второй ступени. В даль-нейшем это удалось претворить в жизнь. В течение 1919 – 1920-х гг. в Тю-менском уезде были организованы 248 школ, в которых работали 456 учи-телей и обучались 14216 учеников. Из них: русских школ 176 (376 учите-лей, 11322 учеников), 72 мусульманские школы (89 учителей, 2894 учени-ков) . В данном перечне имеются в виду начальные школы, а также шко-лы первой и второй ступени. Упразднив разделение школ на начальные, высшие начальные училища, гимназии, реальные училища, ремесленные, коммерческие, технические училища и все другие виды высших и средних школ, советская власть ввела единую трудовую школу, которая разделена была на две ступени: первую - для детей от 8 до 13 лет и вторую - от 13 до 17 лет. Были удалены сословные и социальные различия в школьной сис-теме.
С 1 сентября 1920 г. начала действовать Тюменская губернская чрез-вычайная комиссия по ликвидации безграмотности. Отделом народного образования давались объявления в газетах с приглашением на работу в школы, однако желающих было немного. Педагоги были низкооплачивае-мы при любом режиме. Также был подготовлен список руководств и учеб-ных пособий для учащихся тюменских начальных городских школ. Негра-мотных и малограмотных тюменцев обучали природоведению: авторы учебников Герд, Райков, Трояновский; географии - авторы Иванов, Тулу-пов и Шестаков, Усков; истории - авторы Звягинцев и Бернашевский, Анд-реев, Тан, Абрамов; арифметике – автор Волковский . В низших началь-ных школах Тюмени в 1919 – 1920-х гг. планировалось изучать русский язык, грамматику, арифметику, закон Божий и церковно-славянский язык .
Власть пыталась хоть как-то помочь учащимся школ: каждый день им полагалось по маленькому кусочку хлеба и по десять граммов масла. Иногда хлеб и масло в школу не попадали. Н.В. Калугин писал: «Препода-ватель А. Д. Петров, зайдя в класс, басовитым голосом спросил у дежурно-го, почему нет хлеба. Дежурный ответил, что хлеба не было на складе. «Ну, - говорит, - хлеба нет, и уроков вам нет!». Повернулся и вышел из класса, сорвав урок. В классе всегда было холодно, неуютно, занимались в одежде» . «Дети, берущие себе обед из сухой рыбы и каши в столовой, находящейся при бывшем коммерческом училище, обижаются на персонал кухни и столовой, который нарочно на глазах детей кушает мясные котле-ты и пирожки. И не стыдно поддразнивать детишек» , - отмечали тюмен-ские наблюдатели.
В течение 1919 – 1920-х гг. губернскому отделу народного образова-ния было выделено 30 млн. рублей. Если сравнить данную строку расход-ной части бюджета с другими, то складывается впечатление, что народное образование финансировалось по усредненному варианту. Так, например, Губсовнархозу (т. е. на собственное обеспечение) выделялось 81 млн. 459 тыс. 628 руб.; Гублескому - 50 млн. рублей; ГубЧК – 2 млн. 249 тыс. 708 рублей; Губздравотделу – 12 млн. рублей, Губсобезу – 17 млн. 982 тыс. 888 рублей; Губпродкому – 70 млн. рублей . Лучшим образом финансирова-лись сами советские учреждения и в первую очередь - губернский Совет народного хозяйства и аффилированные с ним структуры. Любая власть в первую очередь заботится о собственном благополучии и лишь затем - обо всех остальных.
С переходом от Гражданской войны к гражданскому миру жесткий режим казарменного коммунизма претерпел некоторую либерализацию. Большевики держались не только репрессиями, сказывалась инерция сде-ланного массами выбора. Видимо понимая, что без грамотных специали-стов невозможно построить «светлое будущее», коммунисты стали актив-но привлекать к этому процессу бывших умеренных социалистов, часто являвшихся специалистами банковского, кооперативного, управленческого дела. Так, уже в январе 1920 г. в Тюмени были организованы учебно-счетоводческие курсы, занятия на которых было поручено вести злейшим врагам тюменских большевиков – бывшему главе города, вернувшемуся в Тюмень, «плехановцу» А. С. Флоринскому; высланному еще в мае 1918 г. из города меньшевику–оборонцу Г. С. Малкину и социалисту-интернационалисту М. Т. Мишину. В течение января 1920 г. бывшие ак-тивные меньшевики организовали счетоводческо – кооперативные курсы с учебным планом 370 часов лекций и 90 часов практических занятий и по-лучили одобрение властей .
Естественно, М. Т. Мишин, А. С. Флоринский, Воронцовский и Г. С. Малкин не могли разделять партийную диктатуру большевиков, но, учи-тывая созидательный порыв, сочли возможным принять участие в восста-новлении разрушенного хозяйства и надеялись, что переход страны от Гражданской войны к миру приведет к смягчению политического режима. Председатель учительского общества В. А. Макаров, бывший меньшевик, возглавил тюменское краеведческое общество.
В 1920 г. в городе был открыт институт народного образования. Высшее учебное заведение размещалось в здании бывшего коммерческого училища Колокольниковых (ныне - главный корпус Тюменского государ-ственного архитектурно - строительного университета) и имело два фа-культета: естественно - математический и социально - исторический. На первом велась подготовка преподавателей биолого-географического и фи-зико-математического «циклов», на втором – социально-исторического «цикла» и «цикла» словесности. В 1922 г. институт закрыли .
* * *
Религия. 20 января 1918 г. декретом Совета Народных Комиссаров церковь была отделена от государства и лишена права юридического лица, а ее имущество объявлялось общенародным достоянием, порядок пользо-вания которым определялся постановлениями местных и центральных вла-стей. Это было одним из первых шагов атеистического государства, на-правленного на разрушение церкви как организации, изгнание религии из жизни общества. Безусловно, население было информировано газетами о расправах над священнослужителями. Так, определенный резонанс приоб-рело убийство революционными солдатами митрополита Киевского Вла-димира и расстрел священников в феврале 1918 г. в Омске. Позднее, летом 1918 г., стали известны факты утопления епископа Гермогена. В период своего руководства городом в 1918 г., тюменские большевики провели ряд мероприятий, направленных против священнослужителей и культовых по-строек. В частности, значительные ценности тогда были изъяты и нацио-нализированы из тюменского мужского Свято–Троицкого монастыря. В дальнейшем, при «белых», монашеская жизнь восстановилась. Однако при «втором пришествии коммунизма» большевики вновь обратили внимание на церковь. По информации агента ВЧК, в 1920 г. «в тюменском монасты-ре царил полнейший разврат и хаос. Эконом монастыря Герасим завел себе сожительницу и много монастырского добра отправил к себе на роди-ну» . Тем не менее заслуживает внимания заявление преосвященного Иринарха (Синеокова-Андриевского), озвученное Г. К. Гинсом. Архиерей отзывался о большевиках хорошо. Сказал, что колчаковцы вели себя много хуже, чем красные. Преосвященный посетил совдеп. Ему показали издания классиков для народа, и он пришел в восторг. Далее выяснилось, что все церковное имущество останется неприкосновенным, но только церковь не может рассчитывать на содержание от казны…. Все было рассчитано на завоевание симпатий населения. Мотивы новые, незнакомые, непохожие на прежних большевиков . «Большевики в оба своих прихода – не трога-ли архиерейских покоев, тогда как военные власти Колчака неоднократно покушались отобрать их для своих квартир и лазаретов. Помимо этого бе-лые, номинально покровительствующие церкви, фактически во многих случаях поступали с ней «хуже большевиков». Колчаковскую столицу Омск преосвященный аттестовал как современный библейский Содом!» .
Безусловно, влияние церкви на общество в 1920–е гг. было не таким мощным, как до Первой мировой войны. В то же время неправомерно ут-верждать, что религия не играла серьезной роли в жизни людей. Скорее, по инерции горожане, в том числе и коммунисты, посещали церкви, мечети и синагогу. Более того, несмотря на акт Совета Народных Комиссаров об от-делении церкви от государства и школы от церкви, многие тюменцы оформляли рождение детей, бракосочетались, регистрировали смерть в культовых заведениях, игнорируя государственные органы контроля и учета. Передача функций записи актов гражданского состояния от церкви к органам ЗАГСа и метрическим книгам произошло лишь в 1920 году. К тому же первоначально коммунисты заявляли о свободе вероисповедания, объявив свои разногласия с церковью колчаковской пропагандой.
Ситуация стала меняться в 1921 г., когда коммунистов всерьез заин-тересовали церковные богатства и статус идеологического конкурента. Учитывая, что 1921 год оказался самым тяжелым для значительного коли-чества людей, единственным смыслом жизни которых стал поиск продук-тов питания, а возможности сопротивления коммунистам были исчерпаны, руководство РКП (б) выбрало весьма «удачное» время для расправы со служителями религиозных культов. Проводимая с яростью, напоминаю-щей расправы над первыми христианами во времена Нерона, политика РКП (б) была направлена на установление собственного культа. Вновь во-зобновились физические расправы над священниками. Так, в Тобольске был убит архиепископ Николай, чья вина заключалась в том, что он 27 февраля 1921 г. отслужил молебен по случаю освобождения Тобольска от коммунистов и вручил штабу повстанческих войск икону «Знамение Бо-жией Матери» .
Впрочем, в отношении тюменских коммунистов к церкви превалиро-вали не расправы и расстрелы, а материальная заинтересованность в ее бо-гатствах. В основном служителей церкви в Сибири судили за сокрытие храмовых ценностей. В Тюмени, как и в других губернских городах, была сформирована комиссия по изъятию церковных ценностей. В состав этих комиссий было предложено привлекать комиссаров дивизий или началь-ников политотделов. При этом отмечалась необходимость мер для предот-вращения возможной шовинистической агитации по поводу еврейского состава комиссий. «Большевизм представлял собой разновидность секуля-ризированной религии, обладавшей тем свойством, что она не терпела ря-дом с собой никаких других религий. Везде, где звенели колокола и муэд-зины взывали к правоверным с минаретов, где священнослужители и ми-ряне вникали в священные тексты и исполняли ритуалы, большевики ви-дели свидетельства своего бессилия, своей неспособности очистить головы подданных от духовного сора прошлых веков» .
Главной проблемой духовенства было изыскание средств к сущест-вованию. Христианские общины были до такой степени ограблены рекви-зициями, что епископ Иринарх (Синеоков-Андриевский) вынужден был взимать с каждого прихода определенное количество продуктов для лич-ного употребления. «Прихожане, недовольные поборами епископа, отка-зываются приглашать его служить молебен в Знаменском соборе, не пре-доставляют ему лошадей, заставляя идти пешком», - говорится в сводке ЧК . Проблема материальной обеспеченности священнослужителей вы-зывала серьезную угрозу их деятельности, так как чекисты запрещали ве-рующим поддерживать своих пастырей продуктами. Кроме того, коммуни-сты поддерживали раскол церкви, делая ставку на «живоцерковников».
Таким образом, есть все основания полагать, что в период с 1919 по 1921 гг. новая власть в Тюмени относилась к религии и церкви достаточно снисходительно. Естественно, за религиозными общинами был установлен негласный контроль со стороны ВЧК, однако до 1922 г. репрессии против священников не практиковались. Изменения произошли в период ухудше-ния продовольственного положения в стране, крестьянского восстания и перевода губернии на военное положение.
* * *
Преступность. Охрана общественного порядка и борьба с уголовной преступностью в условиях войны коммунистического государства с контр-революцией отодвигались на второй план. Например, среди дел, рассмот-ренных Тюменским губревтрибуналом с 1 января по 1 июня 1920 г., по-давляющая часть относится к контрреволюционной агитации против со-ветской власти и выдаче белогвардейцам советских работников–121 дело. Преступлений по должности было вполовину меньше–57, а такие преступ-ления, как служба у «белых», дезертирство, и иные представлены единич-ными случаями. В последующем 1921 г. классификация преступлений пре-терпела некоторые изменения: на первое место вышли преступления по должности, а так называемые «исторические преступления», т.е. контрре-волюция, участие в белогвардейских формированиях, заняли второе место. Милиции в сложившейся ситуации отводилась роль помощника политиче-ской полиции, а самим чекистам зачастую приходилось заниматься уго-ловными преступлениями и общественной безопасностью. Так, Тюменская ГубЧК 31 мая 1920 г. рассмотрела 58 уголовных дел: 11 человек были рас-стреляны за бандитизм .
Рабоче-крестьянская милиция Тюмени, созданная в августе 1919 г., была представлена 171 пешим и 25 конными милиционерами. Организаци-онно городская милиция была разделена на четыре районных отдела. Воз-главил ее некто товарищ Писк. Впрочем, уже 27 октября он по требованию ВРК был отстранен от должности и заменен неким товарищем Ченгери. При отсутствии опыта милицейской работы, специальных навыков, мень-ших (по сравнению с ЧК) требований при поступлении на службу «тюмен-ская милиция представляла собой случайную, плохо сколоченную органи-зацию». Неподдельное удивление, например, вызывает кадровая чехарда с руководителями Тюменской городской рабоче-крестьянской советской милиции. Средний срок пребывания в должности начальника милиции со-ставлял всего один месяц. Писк, Ченгери, Коренев, М. Шебов, Васильев, Русанов, вновь Васильев, М. Л. Сажин – возглавляли городскую милицию в период с августа 1919 по апрель 1920 года. Причиной такого явления бы-ла острая нехватка грамотных специалистов, несоответствие занимаемой должности, пьянство и бытовое разложение, коррупция. Борьба с уголов-ной преступностью требовала привлечения специалистов, обладающих оп-ределенными навыками и знаниями в этой области. На практике же обра-щение к опыту бывших полицейских не приветствовалось населением, хо-тя и допускалось . Кроме того, на начальном этапе становления тюмен-ской милиции значительную часть ее (до трети) представляли военноплен-ные венгры и поляки, видимо обладающие большим образовательным уровнем и кругозором. Так, в 4 районом отделении г. Тюмени из 23 мили-ционеров 7 человек имели мадьярские имена и фамилии . Занималась милиция, в отличие от чекистов и уголовного розыска, более «безобидны-ми» делами: борьбой с воровством, конокрадством, хищением домашнего скота, спекуляцией, самогоноварением, нищенством, контролем за явкой на субботники, исполнением трудовых повинностей. Например, в сентябре 1919 г. на рынках и базарах города из-под полы продавались, видимо, по-хищенные с военных складов полушубки, ботинки, сапоги, брюки, гимна-стерки. Милиция потребовала сдать эти вещи в отдел снабжения 51-й ди-визии, угрожая разобраться с расхитителями по законам военного времени.
Но, пожалуй, основной задачей органов правопорядка было взятие всех и каждого под тотальный контроль государства. Лица, прибывшие или убывающие из Тюмени, обязаны были регистрироваться в течение 24 часов. Граждане, по решению военно-революционного комитета, были обязаны запастись удостоверениями личности и иметь их постоянно на ру-ках. В удостоверениях должны были быть отражены характер выполняе-мой ими работы, возраст и семейное положение гражданина. Особый ин-терес для милиции представлял так называемый «паразитический элемент» - граждане, использующие наемный труд. Не имеющих на руках удостове-рений личности граждан предполагалось привлекать к всеобщей трудовой повинности. Милиция проверяла паспорта и домовые книги, наладила учет в адресном столе. Строгий учет позволял государству в условиях военного коммунизма достаточно оперативно решать задачи послевоенного восста-новления городского хозяйства. Например, принудительно мобилизовать горожан на уборку их дворов, прилегающих улиц, клозетов, помойных ям, скотских дворов. В условиях постоянно объявляемых субботников, дровя-ной, трудовой и гужевой повинностей тотальный контроль над населением был мерой не лишней. Этому же способствовал запрет на забой домашних животных в собственных дворах - потенциальные продукты подлежали учету и контролю со стороны государства. Еще одной мерой в отношении тюменцев стал запрет на торговлю озерной рыбой, являвшейся важной ча-стью продуктового рациона горожан . В условиях запрета на переход с одной работы на другую милиция стояла на страже трудовых отношений «военного коммунизма».
Милиции поручалось ликвидировать торговлю, закрыть помещения для азартных игр, взять под контроль базарные балаганы и развлечения, удалить с улиц и тротуаров чистильщиков обуви, мешающих проходу и проезду горожан. Кроме того, с целью ликвидации нищенства и попро-шайничества милиция производила систематические облавы в местах ско-пления нищих около церквей и молельных домов. Задержанных поруча-лось отправлять в дом старчества и инвалидности отдела социальной обес-печенности населения.
Важным направлением в деятельности милиции было выявление са-могонщиков, торговцев самосадкой, организаторов притонов и публичных домов. Как свидетельствуют доносы граждан в ЧК, иногда милиционеры покровительствовали торговцам, вследствие чего были сыты, а зачастую и пьяны. «На Новотомской улице, в доме 13, идет выгонка самогонки, лучше обыск делать в двенадцать часов, когда идет выгонка, а еще у них проис-ходят свидания, милиция их покрывает», - писала доносчица Никитина .
В случае выявления пьянства среди работников милиции с них бра-лось объяснение, которое, как правило, удовлетворяло контролирующую инстанцию. Удивить кого-либо своим нетрезвым состоянием на работе было невозможно. «Когда шло дело ко сну, милиционеры выпили, - писал начальник городского отделения милиции, следовательно, никакого пре-ступления я тут не предусматриваю, а лишь только благодаря человече-ской слабости, каковая есть у всех, допустим, выпить – русский человек будет, безусловно, чтить свои праздники, а праздники всегда сопровожда-ются вином. Я думаю, это небезызвестно каждому» .
Иногда милиционерам в сотрудничестве с органами ВЧК удавалось провести действительно серьезные операции против организованных пре-ступных групп и ликвидировать их. В частности, в 1921 г. была раскрыта и обезврежена группа «ширмачей–гастролеров» из Омска. Временное ослаб-ление функций государства как карательного аппарата привело к усиле-нию криминальных элементов, стремившихся захватить улицы российских городов. В период революции и Гражданской войны (1917–1921 гг.), когда многочисленные государственные образования выясняли между собой от-ношения на территории бывшей Российской империи, организованная преступность занимала нишу, уступленную ей ослабленными режимами. Тюмень не была исключением. Наиболее авторитетными лидерами пре-ступных группировок того времени были Колька Цыган и Мишка Татарин. Печальную известность в Угрюмовских Сараях имел самогонщик и вор Андрей Кузнецов. За совершение разбойных нападений разыскивались профессиональные преступники Богданович, Гиляев, Ансон, Филичкин . Многие «блатные» искренне полагали, что пришла их «власть», когда за ограбленного или убитого буржуя не только не последует наказания, но грабеж будет квалифицирован как деяние на благо всего общества. Не от-ставали от городских и жители пригородных селений, в том числе с преоб-ладающим мусульманским населением (сохранен стиль оригинала):
«В деревне Ембаево Бухарской волости Тюменского уезда были украдены ве-щи из кладовой дома бежавшего буржуя Сейдукова: шубы, пальто, белье, посуда. Затем в деревне Тураево были украдены вещи сирот Паисовых. В ночь на 23 декабря 1919 г. были взломаны кладовые во дворе Мирсалимова и убит караульный. Все вы-шеназванные поступки падают на граждан юрт Тураевских Хосиуддина Халилова, Хадруса Бабукина, юрт Ембаевских Баки Шафиуллина, Зайнуллы Хайруллина, Ма-гомета Сафарова, Багаутдина Файзулина, Латыпа Байдулова. Все вышеуказанные граждане неоднократно были замечены в разных преступлениях, работы не имеют никогда, только и дело, что едут в город, зачем, никто не может уследить, но жи-вут очень роскошно, то и другое имеют, а ты работаешь и ничего не имеешь. Так что эти подозрения падают на них, что более некому, кроме их – негодяев. А по-тому просим товарища заведующего принять какие-либо меры против этих негод-ных элементов и убрать их из нашей местности, так как они нас разорят и пере-бьют почти всех. В одно время был составлен приговор обществом на них за во-ровство, но милиция плохо обратила на них внимание.
Комиссар оперативного отдела Тюмгуб ЧК
Пакулев
29 декабря 1919 г.
Но наиболее распространенным явлением в городе была бытовая преступность: хищение белья, домашних животных, мелкое воровство и кражи (как правило, присваивались продукты питания, мануфактура, дро-ва, и все то, без чего было невозможно прожить в условиях продуктового и топливного голода). Роль криминальной традиции в повседневной жизни горожан далеко не случайна. Домашняя культура вступила в синтез с под-польной криминальной структурой вследствие их известного сходства. От-торжение публичных норм, патриархальный стиль осуществления власти, жесткое деление общества на своих и чужих - все это способствовало фор-мированию типа «нового» человека. Сильного, смелого, наглого, прошед-шего окопы Первой мировой и Гражданской войн, переболевшего дизен-терией, тифом и холерой, снимавшего стрессы алкоголем, привыкшего на-деяться только на себя. Человек 1920-х годов научился обходиться без го-сударства. Жизнь, в том числе собственная, им не ценилась. В нем расцве-тало животное, стадное начало. По наблюдению философа Н. А. Бердяева, «война выработала новый душевный тип, тип, склонный переносить воен-ные методы на устроение жизни, готовый практиковать методическое на-силие, властолюбивый и поклоняющийся силе. В России появился новый антропологический тип, новое выражение лиц. У людей этого типа иная поступь, иные жесты, чем в типе старых интеллигентов» .
Тем не менее неправомочно утверждать, что работники тюменского уголовного розыска не боролись с настоящей преступностью, решая про-блемы собственной выживаемости. Ими был выявлен и обезврежен ряд бандитов и жуликов. Только за начальный период деятельности тюмен-ской милиции, с 16 сентября по 1 октября 1919 г., в Тюмени были зареги-стрированы 3 убийства, 2 кражи со взломом, 13 простых краж. Большинст-во из них были раскрыты. В 1920 г. в городе было выявлено 997 трудовых дезертиров, 77 военных дезертиров, 6 антисоветских агитаторов. Задержа-но 350 уголовных преступников, 212 человек привлечено за кумышковаре-ние, 833 человек задержано за пьянство. Крупных краж раскрыто–11, мел-ких краж–410 .
В 1920 г. в Тюменской губернии только по официальным данным было зарегистрировано 7194 преступления, из них раскрыто 3545, или 51%; в 1921 г. зарегистрировано 6240 преступлений, из них раскрыто 1245, или 35% .
* * *
Платок или косынка. Революция 1917 года не прошла мимо жен-щин. Более того, они ее и начали. Петроградские женщины, стоящие в го-лодных нескончаемых очередях, требовали хлеба, сахара, затем стали крушить трамвайные вагоны и громить мелкие магазины. И только позже, вместе с рабочими и политиками, они стали стремиться к тому, чтобы раз-рушить здание русского самодержавия. Такая картина была повсеместно, практически во всех крупных городах. Женщины стали активными участ-ницами общественных процессов 1917 – 1921 гг., а некоторые из них и ли-дерами, выходившими на первый план политической жизни.
В предыдущих главах уже отмечалось, что начиная с 1914 г. будни горожанок претерпели определенные изменения, связанные, в первую оче-редь, с общим ухудшением социально-экономической обстановки в стране. В частности, значительные подвижки произошли на рынке рабочей силы в Тюмени. Его пополнили беженцы, военнопленные, женщины и дети. Во-влеченность женщин в производство значительно выросла, многие из них, сознавая груз ответственности за детей, приняли непосредственное уча-стие в пополнении семейного бюджета, занимаясь торговлей, кустарными промыслами, работой на производстве и т.д. Временное правительство в промежутках между военными и политическими кризисами в верхах про-должало принимать законы, которые способствовали уравниванию жен-щин в правах. Женщинам были гарантированы равная оплата труда и рав-ное с мужчинами право занимать государственные должности. Они могли стать адвокатами и входить в состав суда присяжных.
Рост бытового насилия в период Гражданской войны и послевоенная разруха, трансформация массового сознания, деформация нравственных установок определенно сказались на положении женщин. Безусловно, большинство из них остались в стороне от социальных изменений, охва-тивших страну, предпочитая традиционную роль домохозяйки, матери, хранительницы семейного очага. Тем не менее часть женщин, как правило, лишь недавно, в силу различных причин переселившихся в Тюмень, при-няла активное участие в этих процессах. В первую очередь это коснулось женщин, еще при самодержавии оказавшихся на поселении в Тюмени. Из-вестно, что одной из мер наказания революционеров была высылка поли-тических преступников из европейской России. Тюмень, как первый город Зауралья, имеющий железнодорожное сообщение с Центральной Россией, оказывался наиболее предпочтительным местом ссылки.
Зачастую перед женщинами вставала дилемма: отдать себя личной жизни либо посвятить себя общественной деятельности. Данный вопрос привлек внимание весьма широкого круга исследователей, в первую оче-редь зарубежных. Значительный вклад в решение этой научной проблемы внесли Б. Пиетров-Энкер, Б. Клеменс, Э. Вуд . По их мнению, идеалом новой советской женщины стала героиня, рожденная в огне революции и Гражданской войны. Как полагает Б. Клеменс, «советская героиня сначала появилась на страницах периодических изданий как медсестра, комиссар в армии, даже как боец. Она была скромна, тверда, преданна, отважна, сме-ла, трудолюбива, энергична и часто молода. Она не задумывалась о своем личном благополучии. Если она была нужна на фронте, она могла, хотя и с сожалением, оставить своих детей, она могла мириться с физическими трудностями, не дрогнув принять бой, а в случае пленения – пытку и даже смерть, веря, что ее жертва стала вкладом в построение лучшего мира».
Чтобы сузить фокус исследования этого вопроса до подробного рас-смотрения роли и места женщины в жизни города, мне пришлось выбрать одну конкретную фигуру, оставившую заметный след на том временном этапе истории города. Это позволило вплотную приблизиться к предмету рассмотрения и сделать предположение, как протекала жизнь горожанки.
В качестве примера была взята жизнь и судьба Ногиной Александры Николаевны, супруги главы города А. С. Флоринского. Мать 5 детей, из русско-польской семьи, предстает женщиной, ориентированной, прежде всего, на работу и семью. Александра Николаевна родилась в 1880 г. в хо-рошо обеспеченной дворянской семье Закутиных. У ее отца было большое родовое имение в Минской губернии. Ее старший брат, Николай Николае-вич, закончил Путейный институт и работал главным инженером Петер-бургского транспортного агентства. Сама Александра Николаевна посту-пила курсисткой в Петербургский медицинский институт. Тогда же, на по-следнем курсе, она была выдана отцом замуж за К. Ногина - «фабриканта, инженера-химика». После окончания института Александра Николаевна получила не диплом врача (при самодержавии их выдавали только мужчи-нам), а свидетельство об окончании института. В Полтаве, куда Александ-ра Николаевна приехала с детьми от первого брака Верой и Валентиной, она сошлась с А. С. Флоринским, с которым познакомилась в 1906 г. в Пе-тербурге. При самодержавии разводы православной церковью были за-труднены, поэтому долгие годы отношения между А. Н. Ногиной и А. С. Флоринским носили неофициальный характер, и лишь при советской вла-сти им удалось узаконить свои отношения, вступив в светский брак. Сосе-дями по даче семьи Флоринских в Полтаве оказалась семья В. Г. Королен-ко. Вскоре семью Флоринских перевели под надзор в городок Волчанск Харьковской губернии. Там у Александры Николаевны родились еще две дочери. В 1913 г. ссылка закончилась. Семье Флоринских разрешили жить только в азиатской части России, поэтому они выбрали первый город за Уралом - Тюмень. По приезде в Тюмень Александра Николаевна открыла зубоврачебный кабинет и стала известна местной общественности и мест-ному жандармскому отделению как зубной врач Ногина. После свержения самодержавия А. Н. Ногина играла заметную роль в Тюменской организа-ции РСДРП и была избрана в 1917 г. в гласные Тюменской городской Ду-мы по партийному списку. В 1918 г. у Ногиной родился сын Алексей. Наи-более тяжелый период в жизни этой семьи, как, видимо, и всех других го-рожан, пришелся на 1919 год. В Тюмени свирепствовали эпидемии брюш-ного и возвратного тифа, разруха и голод. Одна из дочерей Ногиной – Зоя, тяжело переболела дифтерией, другая – Валентина, возвратным тифом. Александра Николаевна приложила колоссальные усилия, чтобы выходить дочерей. Воду приходилось брать в Туре и, поднимаясь по склонам берега реки, таскать ведрами на второй этаж, делать горячие ванны.
В рассматриваемый период, а именно 14 марта 1919 г., к ней в дом ворвались колчаковцы, человек десять. Они пришли с целью арестовать укрытого в доме меньшевика Н. Н. Авдеева и привлечь к ответственности главу города А. С. Флоринского. Офицер спросил Ногину, где Флорин-ский. Она ответила: ушел утром и еще не возвращался. После чего начался обыск. Воинские начальники были недовольны вмешательством в свои де-ла городского головы, которого бдительная супруга сумела спрятать за дверью в том же доме.
С наступлением Красной армии А. Н. Ногина с детьми выехала в То-больск, но вскоре вернулась в Тюмень. В декабре 1919 г. в город вернулся также и А. С. Флоринский. В 1920 г. А. Н. Ногина была назначена заве-дующей «советской» амбулаторией. Семья купила старый дом по адресу Телеграфная улица (ныне Красина) №16. На втором этаже было пять ком-нат, а на первом - две комнаты и просторная кухня в два окна. На втором этаже из детской комнаты был выход на террасу, окруженную деревьями, лестница с которой вела во двор, большой, со всеми нужными постройка-ми: конюшней, сеновалом и т.д. А. Н. Ногина отличалась колоссальной решительностью, скоростью принятия решений и умением эти решения «продавливать». С другой стороны, женщины такого типа отличаются ярко выраженным материнским инстинктом и готовы на многое ради своих де-тей. По воскресеньям в семье никто не работал, даже выгладить платья до-черям женщина не разрешала. Несмотря на принадлежность к социал-демократическому движению и революционную деятельность, в семье А. Н. Ногиной соблюдались традиционные русские и православные обычаи. Отмечались Рождество, Пасха, выдерживался Пост, праздновалась Масле-ница. В 1928 г. в связи с началом преследования за хозяйственную дея-тельность семья переехала из Тюмени в Омск. Умерла А. Н. Ногина 20 февраля 1934 г. в г. Лукоянове Горьковской области.
Не менее известной фигурой среди политически активных горожа-нок была Дилевская Ольга Александровна (1890-1919). К сожалению, све-дений о ней практически не сохранилось. Сосланная в Тюмень в 1915 г., она работала учительницей русского языка. Супруга социал-демократа Н. Н. Авдеева. Имела одного ребенка. Активная деятельница Тюменского Со-вета в 1917 г. Представляла социал-демократическое интернациональное направление. Расстреляна 13 марта 1919 г. на Базарной площади колчаков-цами.
Участницы социалистического движения: А. Н. Ногина, О. А. Дилев-ская, Т. С. Маркова, активистки кадетской партии Н. Н. Яковлева и П. И. Гасилова, предпринимательница Е. Д. Гусева – представляли исключи-тельно тонкий слой социально активных тюменских женщин.
В зависимости от изменений финансовых возможностей, настроений и вкусов мы стремимся носить одежду или придерживаться моды, выражая наше растущее ощущение самих себя. Революция в одежде была столь же скорой и неожиданной, как и политическая революция. До революции тра-диционным женским головным убором считался платок, завязываемый снизу. 1920 –е гг. ознаменовались появлением косынки – женского голов-ного убора, завязываемого на затылке. Косынка стала олицетворением женского освобождения, пролетарского происхождения ее носительницы, символом феминизма, так как остальная часть женского гардероба практи-чески осталась неизменной. Вследствие обветшалости одежды, все жен-щины, представляющие самые разные социальные слои, одевались в пере-шитую и починенную одежду, доставшуюся им от довоенных времен. Из-менения жизненных ценностей и приоритетов происходило крайне мед-ленно, и в рассматриваемый период особых сдвигов не произошло. Созна-ние людей меняется в течение десятилетий, поэтому, несмотря на комму-нистические лозунги и идеологические установки, образ жизни тюменских женщин изменился незначительно, разве что количество посещений куль-товых учреждений под влиянием материальных неурядиц и голода умень-шилось. Подавляющая часть тюменских женщин занималась воспитанием детей, выполняя традиционную роль матери-домохозяйки. В основном по-купали игрушки местных производителей. Самыми распространенными были игрушки артели Родионова. Артель выпускала игрушки «Петушок» стоимостью 12 руб., «Коняшка» стоимостью 12 руб., «Кукла» стоимостью 10 рублей.
Основную часть горожанок интересовала проблема собственной вы-живаемости. Наибольшее озлобление женщин вызывало обвальное повы-шение цен, отсутствие денег, снижение покупательной способности рубля, беспробудное пьянство мужей. Революция и Гражданская война воспри-нимались ими как хаотичный погром, при котором жиреют торговцы, про-цветает воровство, совершаются убийства. Небывалые тяготы повседнев-ной жизни, трудовая повинность, распространяемая на женщин от 16 до 40 лет, недостаток продуктов и жилищный кризис, неослабевающее напряже-ние от суровых запретов коммунистической власти способствовали укреп-лению традиционных форм интимных отношений. Количество случайных связей, нежелательной беременности, летучих браков по сравнению с до-военным временем, безусловно, выросло, но вследствие ослабления либи-до, в общей конструкции семейно-брачных отношений было незначитель-но. Нижняя граница брачного возраста в Тюмени соответствовала 15 го-дам, верхняя - 50 годам. Хотя в советской России были приняты законы, ослабляющие традиционные семейные узы путем упрощения процедуры развода, устраняющие дискриминацию по отношению к незаконнорож-денным детям и возлагающие на все общество ответственность за воспи-тание детей, результаты этих мер для большевиков были в целом неутеши-тельными. Таким образом, желание коммунистов освободить женщин от «векового рабства и мужской тирании» в Тюмени потерпело крах, и в спо-ре между традиционным женским платком и пролетарской косынкой по-бедило некое равновесие, получившее в дальнейшем название «советская женщина».
* * *
Цена выживания или взгляд в будущее. В западной историогра-фии в рамках социальной истории интересующей нас проблемы главным образом исследовалась проблематика индустриального города, культурная же история была сконцентрирована на изучении стилей жизни горожан и мира городских символов. Историков интересовали такие параметры, как величина, плотность населения и гетерогенность города. Применение ис-торико-антропологического подхода, в центре которого оказалась опреде-ленная социальная группа горожан как общность людей, которые не толь-ко соответствуют некому набору социальных характеристик, но и облада-ют определенным групповым сознанием, позволяет сделать ряд выводов. Во-первых, Тюмень - город мигрантов, практикующий образ жизни и тра-диции, характерные для сельской местности. Иными словами, Тюмень–это «субтип европейского развития», которому в 1919–1921 гг. были присущи следующие культурные параметры: смертность, превышающая рождае-мость; архаизированная, примитивная комфортность; произвол государст-ва над человеком. Если раньше влияние государства каким - то образом амортизировалось локальным сообществом, то революция и Гражданская война ликвидировали этот барьер. Остро стояла жилищная проблема: пользуясь высоким жизненным уровнем среды обитания (даже в то время!) в Тюмени, в город потянулись многочисленные беженцы и переселенцы. Их количество превосходило все возможности города к размещению и расселению беженцев и мигрантов, налицо был квартирный кризис.
Снижалась рождаемость, происходило угасание сексуального влече-ния. Женская привлекательность и шарм деградировали. В одежде прева-лировал унисекс, простота, дореволюционные наряды вытеснялись хлоп-чатобумажными и полушерстяными тканями с армейских складов, кустар-ным пошивом одежды. Женщины донашивали и перешивали старые пла-тья и белье, среди мужчин преобладала военная форма – сапоги, шинели, фуражки и картузы.
Тюменские общественные места оставались прежними, как и до ре-волюции. Внешний облик города, практически, не изменился. Развал го-родского хозяйства сопровождался загрязнением города и эпидемиями. Особенно актуальными были такие заболевания, как тиф, холера и сифи-лис. Одна часть горожан воспринимала происходящее как должное, другая – боролась с неудовлетворительной ситуацией, третья – приспособилась. Цена, заплаченная за российский вариант модернизации, оказалась чрез-вычайно высокой.
Несмотря на такие неутешительные выводы, жизнь в Тюмени была все-таки более комфортной (в сравнении с соседними городами Омском и Екатеринбургом). Основанием тому, на мой взгляд, стали: удобное распо-ложение города на пересечении торговых путей – водного и железнодо-рожного, сделавшего его базой для мешочников; значительное количество переселенческих элементов, для которых Тюмень являлась первым горо-дом за Уралом, в том числе высококультурных и образованных специали-стов – врачей, экономистов, инженеров, учителей, выехавших из Цен-тральной России; более зажиточное, чем в европейской России, окрестное крестьянство, периодически поставлявшее свежие продукты на городской рынок, особенно после 1923 года; неистребимое желание горожан выжить за счет множества легальных и нелегальных способов - торговли, обмена, спекуляции, активного использования приусадебных участков, а также разбоя и грабежа, нищенства и проституции. Сложился определенный тип горожанина, дезориентированного в новом социальном пространстве, без ясно выраженной и закрепленной в традиции социальной позиции, агрес-сивного и одновременно социально апатичного, ищущего убежища в част-ной жизни. Тюменское сообщество являлось собранием изолированных горожан, домашними средствами пытающихся решать индивидуальные проблемы.
Лишь в 1922 г. под влиянием многих факторов большевистская власть вступила в стадию отрезвления. Крестьянские восстания по всей стране, восстание балтийских моряков в Кронштадте, повсеместное недо-вольство коммунистами, в том числе в городах, на заводах и фабриках, возникновение различных оппозиционных групп внутри правящей партии привели к тому, что начался принципиально новый этап в жизни государ-ства и общества, который хронологически не относится к моему исследо-ванию. Последующие шесть лет прошли под знаком НЭПа, когда жизнен-ный уровень горожан значительно повысился. Экономика стабилизирова-лась, укрепился советский червонец, а сама повседневность самым рази-тельным образом вступила в контраст с эпохой, называемой советской ис-ториографией «военным коммунизмом».