Этот город – бесконечная развилка северных магистралей. У него нет хозяина и компромиссов. Иногда мне кажется, что в сутках здесь 25 часов: все бегут мимо с невидящими глазами. Они мчатся по эскалатору, спеша жить, задевая плечом и нервным взглядом. Наверное, я бежала бы с ними, но моё движение заземляет шагающая за спиной хромая тишина.
А вчера я видела, как в переходе метро играл на скрипке мальчик с седыми волосами. Он не улыбался. Вокруг стояли люди. Они кидали ему деньги: пренебрежительно, с благодарностью, презрительно, с удивлением, не останавливаясь, замедляя изредка свой бег… Они бросали ему деньги: крупные и не очень купюры, мелкие монеты и завалявшиеся в кармане копейки. Они бросали ему деньги, а он стоял в переходе метро и играл на скрипке вальс. Мой ласковый и нежный зверь. Мальчик с абсолютно седыми волосами, едва ли старше меня на несколько лет. Мне хотелось плакать от того, какая безысходность и тоска двигала его смычок. Мне хотелось плакать, но я стояла и слушала его.
Позже, когда поезд скрылся в темноте, ветер, поднятый им, разбросал по перрону старые газеты с жёлтой типографской бумагой. Было пусто. И почему-то я снова вспомнила того мальчика и вальс, который он играл. А по эскалатору по-прежнему бежали люди, опаздывая за жизнью. А я по-прежнему смотрела на мятые газеты с просроченными заголовками. Время по-прежнему было повсюду. И мосты по-прежнему разводили ночью. А где-то там, в неуловимости минут, по-прежнему стоял в переходе метро мальчик с седыми волосами и играл на своей скрипке. Люди неслись мимо. Разбросанные газеты, будто чьё-то прошлое, лежали на перроне. Поезда приходили и уходили. Мальчик с седыми волосами играл на своей скрипке. Всё ещё. Всегда.