Он был художником. Я – студенткой. Он был мужчиной. Я – женщиной. Мы встретились.
Старый Арбат в тот вечер был разукрашен сонмом цветных платков и ярких юбок. Кто-то играл на клавесине, кто-то слушал музыку. Кто-то танцевал, взметнув к небу летящую ткань одежд, кто-то смотрел на танец. Художник сидел один чуть в стороне и заполнял белоснежный мольберт движениями руки, в которой не было кисти. Я подошла к нему, и положила ладонь на молочно-снежную бледность его, несомненно гениального, творения. И он провёл пальцами по моему запястью, и оно окрасилось в красный цвет.
Мы с Художником стали жить в его комнате, где всюду: на полу, на подоконнике, на кровати, под кроватью, на столе, под столом, - лежали рисунки, с которых сутками напролёт на нас смотрели детские и мужские лица, неизменно слабые и увитые печалью; существа из его снов, субстанции реального мира, изувеченные болью и наслаждением. Классические мотивы на его полотнах приобретали совсем другое значение: Иисус смеялся на кресте, толпа вокруг рыдала. Мадонна держала в объятиях ребёнка женского пола, ребёнок женского пола саркастически улыбался Мадонне.
Иногда Художник продавал свои картины, и тогда мы могли несколько дней прожить, не думая о деньгах.
Он любил называть меня Марией, хотя родителями мне было дано совершенно другое имя. Я называла его своим поэтом, хотя за всю свою жизнь он не зарифмовал и двух строчек.
Поэт и Мария, Художник и Студентка, Мужчина и Женщина. В нас жили все трое, не уступая ни мысли, ни слова кому-то одному. Поэт боготворил Марию, Мария была благосклонна к поэту. Художник мучил Студентку, открывая в ней день за днём новые формы, не лишённые содержания, Студентка годами изучала Художника. Мужчина любил Женщину, Женщина любила Мужчину.
Однажды случился дождь. Он разбивал стёкла и дробил нежность на части. Он налетал порывами, раздирал прошлое, сокрушал будущее, заставлял сделать выбор, разрывал в клочья расстояние между людьми, смывал последние границы.
В одно из таких мгновений Художник исчез. Бесследно пропал, оставив все картины и кисти.
Через несколько месяцев я узнала, что он в Румынии.
Был поздний вечер. Я вошла в его комнату, которую он снимал в этой дикой, отчаянной по своей красоте стране.
Художник курил, сидя у открытого окна и ничуть не удивился, увидев меня. Я припала губами к его рукам, и они окрасились в красный цвет.
Той ночью в Румынии мой поэт любил меня особенно неистово. «Моя Мария», - шептал он и наносил цветные краски на холст, которым стали наши тела. И палитра смешивалась с каждым прикосновением всё больше, и каждое движение превращало две отдельные картины в одну. «Моя Мария», - шептал он, и в произвольности секунд я отдавалась его вдохновению…
Он был художником. Я – студенткой. Он был мужчиной. Я – женщиной. Мы встретились.