мы встретились сразу после войны, где-то на лонг-айленд, что в пригороде нью-йорка. он сверкал той самой улыбкой, которая говорит каждому, что в юности эти прекрасные зубы изрядно помучились под напором тугих железных скоб.
скользните взглядом немного выше этого ортодонтологического чуда и вы увидите вечно скучающие огромные темные глаза, изредка загорающиеся тысячами огоньков, когда их обладатель слышал что-то, к примеру, о бейсболе или футболе: и то, и другое волновало его в огромной степени.
умели эти глаза затуманиваться томительной нежностью,которая появлялась еще реже. только теперь, спустя многие годы, я наконец понимаю насколько мне везло: этот необычайно теплый взгляд доставался мне часто, едва ли не чаще, чем другим. он был очень хорошо сложен внешне, а насколько он был сложен внутри! противоречивость и наивность смешивались с острым умом и мужественностью, которая, надо сказать, выпирала из этого ментального коктейля, словно кусочки шоколада в мороженом макфлурри.
я помню, что в первое время нашего знакомства я очень стеснялась сказать при нем глупость, или то, что могло показаться глупостью ему.
я помню, как он открывал мне новые миры с помощью разных странных и страшных порою книг,
множеством фильмов, да и просто длинными разговорами. хотя, разговором наше общение трудно назвать - мы находились в извечном споре. я спорила из вредности, но внутренне всегда соглашалась с ним, даже когда он был не прав. да, и это я понимаю лишь сейчас, когда жизнь разлучила нас, наверное навсегда.
Он стал в какой-то момент неотъемлемой частью жизни моей. Вечно был рядом или это я стремилась быть рядом с ним. Теперь уже не важно. Когда мы ссорились-редко, но парадоксально метко- я целые дни просиживала в черной тоске, слушая множество печальных песен и вороша воспоминания и выцветающие фото. тот старый трек dixie chicks под названием you were mine был настоящим гимном моего существования в те непростые, да что там, отвратительные дни, недели и даже месяцы.
никто не волновал мое неокрепшее, почти еще детское сознание, так как он. никто не умел этого, как ни старался. не знаю, не уверена, что он был настолько умелым, скорее я сама впустила его в себя, поверила, что он здесь, хотя вряд ли он заходил вообще.
Сейчас, когда старые чувства завяли и съежились под гнетом времени, могу сказать лишь одно. До него я была пустой комнатой, возможно просторной и красивой. Он шел мимо походкой человека, упавшего накануне на бейсбольном поле, немного усталый, немного грустный. Заглянул в комнату, оценил метраж и ремонт, о чем-то подумал. Ушел, затем вернулся с чемоданом, зашвырнул чемодан в комнату, захлопнул дверь. И отправился дальше.
Честно? Несмотря на наличие его вещей во мне, как в комнате, я пустая.
"Если мерить личность умением себя проявлять, то в этом человеке было поистине нечто великолепное, какая-то повышенная чувствительность ко всем посулам жизни, словно он был частью одного из тех приборов, которые регистрируют подземные толчки за десятки тысяч миль"
Темнота была мягкая, словно толстый слой придорожной серой пыли. Вдалеке, за несколькими дверями чуть слышно капала вода, как метроном, равнодушно отстукивающий ритм происходящего. Гравитация - это действительно вздор, ведь ноги мои не касались пола, а тело ощущало аморфность среды, ее вязкость и тепло. Он стоял напротив. Я не могла различить его очертаний, но я слышала как он дышит. Мне было страшно и сладко. Он молчал.
С ног на голову все в этих четырех расползающихся стенах, и слышу как щелкает предохранитель миниатюрного глока.
Я вижу как пуля летит в меня, я вижу как она входит в плоть, куда-то влево. Одна, вторая, третья, четвертая...
пятая...
шестая....седьмая.
семь кусков металлического счастья.
мало.