Прошла эйфория встречи, отшумели новогодние и рождественские празднества. Я задержался в деревне, чтобы оказать родителям кой-какую помощь своей физической силой. А в десятидневный срок после демобилизации, как предписывал закон, я обязан был зарегистрироваться в райвоенкомате. Я служил в армии с Приписным Свидетельством, выданным военкоматом перед призывом, и сейчас должен заменить его на Военный Билет. Что я и сделал. Затем мне потребовался паспорт.
До начала шестидесятых годов сельское население вообще не имело паспортов. Только что вышел Указ о сплошной паспортизации, но исполнялся он медленно, и сельские жители ещё долгие годы оставались без паспортов. Мне так и сказали в Сельском Совете:
- Если останешься в деревне, то паспорт тебе пока не нужен. А если хочешь уехать, то мотай туда, где сдал свой паспорт.
В деревне я оставаться не хотел. Мы с женой договорились, что поселимся в городе Никополь, у её родителей. Но без паспорта туда не переедешь. Что делать? Оставалось одно: ехать в Голубовку, откуда я призывался в армию. У меня сохранилась справка, что я сдал паспорт в Голубовский РВК в день призыва.
Итак, я в Голубовке, которая теперь стала называться городом Кировск Луганской области (вместо Ворошиловградской). Но в паспортном столе сделали большие глаза:
- Какой паспорт!? Военный Билет ты получил в сельской местности, вероятно, демобилизационное предписание было именно туда. С женой ты расписался в Сельсовете. Вот и возвращайся в деревню.
Надо сказать, что существовал почти полный запрет на выезд сельских жителей в города. Во всяком случае, желающему выехать приходилось преодолевать множество препон. Я прошёл этот путь, когда мне было семнадцать лет. Неужели опять надо доказывать, что я не верблюд?
Хождение по кабинетам и потрясание справкой успеха не принесли. Пришлось подать заявление в шахтоуправление об устройстве на работу. Поскольку я уходил в армию с этой шахты, то они не имели права не принять меня обратно. Это сработало. Оформлением паспорта для меня занялась паспортистка, которая занималась пропиской вербованных. Вскоре я получил паспорт с пропиской в общежитии.
Но в шахте я работать не хотел. Проработав в шахте три года до призыва в армию, я на своей шкуре испытал всё: меня зажимало между внезапно осевшей кровлей и подом, и только чудом не раздавило; меня захватывало скребками конвейера, тянуло по рештакам, сдирая кожу, и только чудом нигде не заклинило; меня закрывало обвалом в тупиковой проходке, где не было вентиляции, и лишь через двое суток горноспасатели вытащили меня полуживым. Правда, провидению было угодно, чтобы за весь период работы в шахте, на моём теле не осталось ни одной, сколь-нибудь существенной, отметины, хотя рядом гибли или получали страшные увечья мои товарищи. Да и жена категорически запретила мне возвращаться в шахту.
Я пошёл к паспортистке и попросил аннулировать прописку, поскольку я уезжаю. Но эта довольно очаровательная особа, моего возраста, в броском шёлковом платье, чётко обрисовывающем женственные очертания её фигуры, решила изобразить из себя патриотку шахты.
- Как вы смеете? Вы обманом получили паспорт. Так не будет выписки! Хотите уехать – уезжайте. Там и расхлёбывайтесь с выпиской. (Как известно, в советское время прописка в месте проживания была строго обязательной, а при выезде в другое место жительства – выписка обязательна).
Она при этом очень горячилась, смешно морщила симпатичный носик и смешно жестикулировала губами.
- Почему обращаешься на «вы»? Мы ведь давно знакомы и всегда были на «ты».
Она начала сердито жестикулировать и нести какую-то околесицу по части морального кодекса, чем очень рассмешила меня.
- Чего смеёшься?
- А ты – милашка.
- Не заговаривай зубы.
- Нет, правда. Твоя жестикуляция вовсе не похожа на движения рассерженной женщины. Скорее она похожа на движения танцовщицы или балерины.
- Забирай свой паспорт. – Она толкнула паспорт в мою сторону и вышла из кабинета.
А куда мне ещё идти? Прямо в паспортный стол? Не стоит. Там меня уже знают. И я пошёл к Лили (так звали паспортистку) домой с большой коробкой шоколадных конфет.
- Добрый вечер!
В первую секунду, когда Лили открыла дверь и увидела меня, мне показалось, что в её глазах промелькнула радостная искорка. Но она тут же погасила её и нарочито громким тоном заявила, указывая взглядом на коробку:
- Этим меня не купишь.
- Это только к чаю, пока будем беседовать, - со смиренным видом предложил я.
- Заходи. Только не надейся, что беседа окончится в твою пользу.
Я вошёл. Я никогда раньше не бывал в её доме. Снаружи это был аккуратно оштукатуренный и побеленный дом, окружённый цветниками и песочными дорожками. Внутри – хоромы! Искусной планировкой предусмотрена отдельная кухня, просторная гостиная и две спальни: для родителей (заслуженных шахтёров) и для единственной дочери – Лили. Стены и полы были покрыты мягкими коврами. В гостиной – телевизор, который всё ещё считался роскошью, мягкий диван и не менее мягкие кресла вокруг журнального столика.
Лили предложила мне сесть в одно из кресел, сама быстро приготовила чай, налила в чашки и села напротив меня, ожидая, когда я раскрою коробку. Лили была в очень короткой юбке. Короткие юбки только переступили границу СССР, но девушки и молодые женщины приняли их, как говорится, на ура и сразу укоротили по максимуму. Обнажённые колени Лили были выше столика. Вид их привораживал мой взгляд. Но ещё больше я онемел от вида её трусиков, которые хорошо просматривались с моего кресла под укороченной и натянутой юбочкой. Лили заметила мой устремлённый под юбку взгляд, сделала рассерженный вид и прогнала меня.
Проблемы с выпиской как-то ушли из моих мыслей. Перед глазами стояли длинные стройные и высоко обнажённые ноги Лили. В то время это была диковинка, многих повергавшая в шок. Видимо, это случилось и со мной.
Я купил несколько плиток шоколада и вновь появился на её пороге.
- Не прогоняй меня, пожалуйста, - попросил я, когда она открыла дверь. Опять в её глазах промелькнула радость, но тут же сменилась иронией:
- Что, ещё хочешь заглянуть под юбку?
- Хочу любоваться тобой, - сказал я с видом заискивающего щенка.
- С этого все начинают. – Она захлопнула дверь.
Я присел на ступеньку крыльца и просидел без малого час, когда появилась её мать, возвращавшаяся с работы.
- Почему сидишь здесь? Пошли в дом.
Но я в дом не пошёл. Лёгкий морозец и ветерок так проняли меня, что я еле выпрямился и дрожащими губами с трудом произнёс:
- Передайте это Лили. – Я протянул женщине пакет с шоколадными плитками и, с трудом переставляя ноги, побрёл в общежитие. А следом… прибежала Лили.
- Как ты себя чувствуешь?
- Н-нормально… А ты… чего здесь?
- Я не думала, что ты будешь сидеть на крыльце. Когда мне мама сказала, я так испугалась, не простудился ли?
- Всё в порядке, уже с-согрелся.
Но Лили заметила, что у меня красный нос и осипший голос. Она заставила меня раздеться и уложила в постель, достала бутылку самогона (он всегда был для продажи у вахтёрши), растёрла меня и дала выпить. Я уснул, а, проснувшись, опять увидел её.
- Как самочувствие? – спросила она с улыбкой.
- Ты лучше сделай мне выписку, - ответил я сердито.
- А ты - неблагодарная ука! - Лили резко встала, взяла своё пальто и ушла.
- Ты что, чокнутый?! – зашумели ребята, жившие в этой комнате, - да она за тобой, как за младенцем, сутки ухаживала.
- Возможно, - с неприязнью сказал я, - но заболел из-за неё.
- Вот, возьми свой паспорт.
- А зачем вы шарили по моим карманам?
- Это Лили просила тебе отдать.
Быстренько открыв паспорт, увидел, что выписка оформлена. Я уже чувствовал себя хорошо. И тогда снова появился на её пороге, и снова увидел искорку радости в её глазах, быстро сменившуюся строгостью.
- Что-нибудь ещё?
- Лили, я тебя обожаю!
- У меня местных обожателей хватает.
У меня был вид щенка, готового ползать у её ног. Это её рассмешило.
- Ладно, заходи. Вижу - ты готов целовать мои ноги. Так не на морозе же это делать.
Войдя в комнату, я сразу бухнулся на колени и обхватил её ноги.
- Да погоди! Дай хоть тапочки сниму.
Она продвинулась к дивану, села на него и, сбросив тапочки, протянула мне чистые, розовые и пухлые стопы.
- Целуй!
В знак благодарности я нежно прикоснулся губами к каждой стопе, потом встал.
- Лили, я тебе очень благодарен! Но меня ждёт беременная жена.