В сентябре я написал рапорт. Главным образом про то, что служить мне не нравится. Все кто это документ видели – понимал, что какая то галиматья написана. И я это понимал. Я его написал просто так. Хотел в психушку попасть – отдохнуть.
Но в тот день чёрное было белым. И, вместо психушки, мне перед строем объявили благодарность. За заслуги. А потом, тоже за заслуги, зачислили в Доблестный Отряд.
В Доблестном Отряде меня сразу поколотили – сержант-то далеко был, не заступился. Но всё же дали знак отличия, и в атаку взяли: накануне, как раз, отбили у жука-приобретателя посёлок Шушары. Все живые жители в подвале продуктового магазина прятались – так что Доблестный Отряд спешил из них страх перед бедствиями выбивать.
Как в посёлок ворвались – я притворился, что подвернул ногу. Они все дальше понеслись, хотя и обозвали меня. А я полежал, и пошёл по улицам бродить.
Выяснилось, что не все в магазине прятались. В одном доме, например, скрывался интеллигент, который хорьков разводил. А в районе железнодорожной станции бегала собака. Я её застрелил. От нечего делать – это интеллигент подумал, что со смыслом.
А в местной церкви я обнаружил попа.
Поп, хотя и был поп, но почитывал Музиля и был весьма умён. Даже существование бога мне доказал поначалу.
Я поверил и, второй раз в жизни, помолился – новые сапоги попросил.
Ничего не получив, я поинтересовался – кто ещё тут такой ерундой страдает. Поп ответил, что война идёт. И из верующих в посёлке осталась одна восьмилетняя проститутка. Так что я к ней могу идти. А могу – ко всем чертям. То есть к Доблестному Отряду, который в магазине уже десятого жителя доедает. Это так поп выражался. Его, традиционно, Иваном звали. Пришлось его спрятать получше – чтобы беды не вышло.
Восьмилетнюю проститутку звали Оля. Прямо так же, как и девушку Олю. Тогда я понял, что имена – как и всё остальное – ничего не значат. Просто всё остальное – как и имена – нужны для непохожести. Чтобы была Оля и Оля-два.
Я запер дверь, и сказал, что Самый Главный обо всех заботится. Даже закон издал – чтобы шлюхам, до десяти лет включительно, гонорар только сказками платили. Оля-два в ладошки захлопала от радости, говорила разное – ласковое, и грязное, как говно. А потом, попросила сказку вперёд.
Я сказки ни одной не помнил. Начал чего-то придумывать на ходу. Сильно, конечно, напрягся и всё-таки выдал.
---*---
Когда мира ещё не было,
Он создал двоих.
И имён им не дал.
Зачем – когда ничего, кроме них не было.
То, чем был один –
- тем был другой.
Не первый и не второй.
Но всё же получилось,
Что их было два.
Они друг друга ненавидели,
Будто самоё себя.
А потом друг друга убили,
Будто бы самоубийство.
Он уж плакал, пока их хоронил.
Так и нас сделал, чтобы было куда закопать.
С тех пор мы самих себя губим и душим
А и иногда и любим…
---*---
Утром какой-то дурак из Отряда начал палить трассерами в воздух. Оля-два испугалась, что её убьют, и заревела. Она, как любой ребёнок, покапризничать любила. Капризничала, будто Войны не было. Всё просила, чтобы ей счастьечко вернули.
Я терпел-терпел, а потом разозлился.
Сказал, что счастьечко в кармане не держу. Только сигареты. Даже брякнул, что если бы Самый Главный воевать не полез – то счастьечки у нас под ногами валялись, бери – не хочу. Но она всё равно ревела.
Я подумал и ушёл.
Доблестный Отряд меня с собой забрал, когда в часть возвращался. Они ругались – как, мол, так можно шляться невесть где, пока в магазине геройство происходило. А я молчал. Даже когда мне месяц ареста дали, за дезертирство, - молчал.
Позже я выяснил, что ту Олю поп к себе забрал. Вместе они прятались. Она что-то знала – чего мне не сказала. Либо сказала, но я не понял.