Поезд вёз двух братьев, одного пяти, второго полутора лет, из Харькова в далёкий Калининград. Конечно, они сопровождали взрослого, маму, и ехали в купе с ещё двумя пожилыми пассажирами. В году 1952 это было, в середине лета, поэтому и одеты пассажиры были налегке. Но маме всё равно приходилось везти тяжёлый чемодан, да ещё в местах пересадок, а их хватало, волочить младшего, Костика за руку, тогда как старший, Васенька, сам нес лёгкую авоську с детской книжкой и одной-единственной игрушкой, захваченной для маленького. Второй рукой он цепко держался за юбку матери. Васенька недавно провел в деревне несколько месяцев, на хлебах у дедушки и бабушки, пил молочко из-под коровки, выпивал по одному свеженькому, ещё тёпленькому яичку натощак, для здоровья, как говаривала бабушка, был немного разболтан. Мама Надя пыталась быть строгой и справедливой. Расшумевшегося Васеньку мама вскоре удалила из купе проветриться, а сама задумалась, отчего это у неё жизнь такая нескладная.
Муж военный, офицер, снова служит сейчас, после войны, семью к себе в Зеленоградск не вызывает, а теперь и деньги перестал посылать. Уж не завелась ли там у него какая-нибудь сударушка? Ведь последние три-четыре месяца и писать перестал. Пришлось Надежде телеграмму в часть отбивать, чтобы узнать, жив ли там её Фёдор, и не снюхался, случаем, с какой-то сучкой? Да, думы соломенной вдовы, думы горькие… Между тем, Васенька в узком проходе вагона стоял, стоял, глядел, глядел в окно, и надоело ему. Да и продрог немного. Хотел вернуться к маме, а дверь в купе не открыть – дверную ручку слабыми детскими руками не повернёшь, спасибо, тётя-проводница спросив, отсюда ли он, открыла дверь, слегка подтолкнула замешкавшегося мальчугана внутрь, и снова закрыла дверь. Мама задумчиво сидела у окна, Костик на руках, а Васеньку на руки не взять - места нет. Вася ревниво уселся рядом, глаза сразу на мокром месте: мама не замечает, а Костика вот лю—бит! Надя вынырнула из дум непростых, погладила Васю по головке, подумала про себя:
-Надо уже стричь сорванца. Хорошо, что хоть Костика в деревню не отвозила, а то родители мужа – люди добрые, но чистоты в доме нет, по двору свинка бегает, куры, корова в хлеву, недолго и глисты подхватить. Вторые сутки едем, и конца, и краю нет этой железной дороге. Надо на станции продуктов купить и успеть вернуться в вагон, чтоб не отстать от поезда.-
Дети заскучали, головки их поникли. Надя уложила обоих на нижней полке валетом, они немного побрыкались ногами, и, усталые от длинного пути, заснули, открыв ротики.
Прошла проводница, объявляла всем, что через полчаса поезд прибывает в Минск.
-Так мы уже в Минске?- подумала Надя. У нас же пересадка в Минске.-
Засуетилась, засобиралась, забрала у проводницы билеты, ведь ехать дальше надо. Растормошила детей, они спросонья стали капризничать, младший заплакал было, но увидев за окном мост и реку, перестал. Потянулись районы пригорода. Все в разрухе, вдоль дороги покалеченные деревья. Собрались, приготовились к выходу. Поезд подъехал к вокзалу Минска, тоже сильно разрушенному. Вышли из вагона, спасибо соседям по купе, помогли вытащить чемодан; Вася со своей авоськой, мама с Костиком на одной руке, чемодан в другой, пошли вдоль перрона к билетной кассе. Выстояв очередь, Надя перекомпостировала билеты на следующий поезд. Хорошо, что она была женой военного, а то сутками пришлось бы ждать места.
И снова сутки поездки тяжёлой, в неизвестность, к мужу-гуляке, выдержала Надежда. А детям ничего: в купе сидят, играются в свои игры, то в бумажечки, то в окно смотрят, кто раньше столб следующий заметит. Едят мало, почти ничего, попить только просят, а проводник чай разносит три раза в день, и как раз хватало. Надежда удерживала детей в рамках ровно, ни крика, ни голос не повысит, а они слушаются сразу. Ни шумных игр, ни беготни, ни криков, ни плача… Надежда вспоминала, как Фёдор, когда дома был, то детей к себе прижимает, то кричит на них, а то и лупит, в особенности старшего, младшего жена не давала обижать. Всем незнакомым Надежда отвечала, что оба хлопца её дети, да так она и чувствовала, и по её возрасту могла быть матерью Васи. Но на самом деле Васеньку она усыновила, очень уж Фёдор настаивал. Поженились Надежда и Фёдор, когда Васе уже три годика было, так что Вася не мог не знать, что Надя – всего лишь добрая тётя. Но уж очень ему хотелось маму рядом с собой видеть, и он легко привык к тому, что Надя – мать и Костика, и его. Потому и ревновал её к младшему. А Надя поддерживала в нём чувство сыновности, относилась к обоим строго и справедливо. Она любила порядок, чистоту. Фёдор же шумно заигрывал с детьми, с которыми ему, по правде-то было неинтересно, скучно, вернее, тускло, и поэтому он мелкой вознёй пытался замаскировать свой эгоцентричный, направленный лишь вглубь себя, интерес в жизни. Любимое положение у него на гражданке было с газетой лежать на диване, и делать вид, что занимается очень важным делом – читает центральные газеты: «Правду», «Известия», и местную «Красное знамя». Словом, ледащий мужичонко, если сказать правду. После войны он был демобилизован, поработал немного на гражданке и, не выдержав каждодневной кропотливой работы и скромной зарплаты, снова попросился в армию. Что-то её ожидает теперь, в Зеленоградске.
В Калининграде был конечный железнодорожный пункт, дальше надо было ехать попутной машиной. В военной комендатуре Надежде отметили воинские проездные документы, позвонили в часть, где служил Фёдор. Подождав, сколько было нужно, машину из части, Надежда с детьми и багажом погрузилась в кузов, где лежали продукты и какие-то вещи, и наконец-то приехала в часть. У берега моря, огороженная сетками, располагалась радиолокационная станция службы ПВО округа. По пути туда проехали городок Зеленоградск, недалеко от которого и располагалась часть. Фёдор встретил жену и детей хмуро и неласково. Он устроил Надю с детьми в комнатке войскового общежития. Сразу началась ссора. Ведь несколько месяцев он не слал о себе вестей, и даже денег не присылал. Потом жена собралась идти к командиру части с жалобой на мужа. Фёдор пытался закрыть её в комнате, но она пустилась в крик. Дети заплакали, и муж дал Наде пощёчину, а Васе, смотревшему на него испуганными немигающими глазами, в которых Фёдор не увидел обожания и любви, дал затрещину. Испуганный Костик спрятался за спину матери, и ревел, растирая по лицу слёзы. Запирать Надежду и детей Фёдор не стал, поспешив к себе на службу.
В офицерской столовой Надежда накормила детей, поела сама, и с детьми пошла к командиру части. Там, среди потока её слёз и жалоб, рёва детей, полковник наконец выяснил суть дела. Нужно было удовлетворить хотя бы часть её справедливых претензий. Вызвав к себе Фёдора, командир потребовал от Надежды связно и без слёз объяснить её позицию. Главное её требование было, чтобы муж сохранил семью, и материально заботился о ней. Полковник предложил Наде уехать с детьми домой, пообещав вскоре демобилизовать Фёдора.
После ухода Нади с детьми полковник сказал Фёдору, что демобилизует его из армии.
-Я тебе доверил должность начальника РЛС, подполковничью, бывшему простому связисту, понимаешь ты, бабник? Тебе что, мало твоего жалованья, что ты пожадничал на детей дать немного! Лейтенанту – подполковничью должность дал! Я доложу о тебе наверх. Лейтенант, Вы свободны. Кругом, марш!!-
Фёдор возвратился на свое рабочее место после обеда, глубоко уязвлённый своим поражением. И перед кем? Перед бабой! Тут такая Валюшка мягенькая, светловолосая и светлоглазая ждёт - не дождётся его в городе, а Надька надоела, и дети кричат, орут, сопли размазывают, а здесь, в армии он, наконец-то, может делать всё, что заблагорассудится. Нет, надо с ней кончать, развод, немедленный развод!
Надежда получила в финчасти деньги, приличные по тем временам. Недавно отменили талоны на все продукты, и теперь можно было покупать и на рынке продукты у крестьян, молоко, яйца, картошку, сало, иногда рыбу. Но что за цены были! На её скромную зарплату аспиранта вообще и надеяться нельзя было купить что-либо на базаре. А дети хотели есть. Старший ел много, его ребёнок, теперь уж разрешив себе так думать, называла Надя своего пасынка Васю, испытывая мрачное удовлетворение оттого, что теперь шла против воли Фёдора, стремившегося заставить её лгать, и называть Васю своим сыном. Она пришла с детьми в выделенную ей комнатку, вся в слезах, со злой решимостью как-то досадить Фёдору, вот так просто выбросившего её и детей из своей никчемной жизни, ничем другим не заполненной, кроме слушания радио, да мечты, что когда-нибудь у него будет свой автомобиль. Ну, и воинской службы, разумеется, как средства всего этого достичь. И теперь она решилась на поступок, который, конечно, не очень её украсит, зато будет хорошим наказанием Фёдору. Она собрала всё в чемодан, оставила вещи Васеньки на кровати, взяла за руку Костика, и пошла к двери. Васенька засуетился, схватил свою авоську с игрушками, наладился было ухватить за руку Надю, но та спокойно забрала руку, и Вася скривил рот в плаче, слёзы выступили в уголках глаз, он ещё не верил, что нечто ужасное надвигается на него.
-Ты меня не берёшь с собой, мама?-
шёпотом спросил Вася, помня твёрдые кулаки папы, и длинный ремень с пряжкой, злой взгляд папы, и его непонятные с ним, Васей, разговоры.
-Ты подождёшь папу здесь, в комнате. А нам с Костиком надо уезжать, уже машину подали,-
ответила Надя, пряча глаза от ребёнка, перед которым она долго ломала комедию, идя на поводу у мужа. Но теперь она освободилась от гнёта Фёдора, который уже давно, оказывается, перестал быть ей мужем, и бросил её. А Вася всё непонимающе глядел на неё, и Надя поспешно вынула два яблока, кусок колбасы и пару кусочков хлеба, и положила всё на салфетку на столе.
-Это тебе, поешь, и ложись в кровать. За тобой придут, я скажу. Прощай, Вася, мальчик,-
произнесла Надежда, стёрла слезинку, решительно подошла к двери, вынула ключ, закрыла Васю в комнате, заперла дверь, и пошла, в одной руке чемодан, в другой рука сына, её сына. Она зашла к зам. по тылу, отдала ключ. Потом с Костиком и чемоданом вышла к ждущей её машине, подняла вверх сына, поднялась сама по лесенке в кузов и села на лавку, усадив рядом Костика. Обняла его, и так ей захотелось отдать сыну тепло, которое забирал чужой, Его мальчик, все эти годы. Машина тронулась, когда шофёр что-то ещё забросил в кузов, посмотрел на пассажиров, молча кивнул, признавая их право на поездку, и уселся в кабину. День уже кончался, солнце еще не ушло совсем, но стало неуютно, с моря дул прохладный ветерок, а в кузове было не жарко, и даже не тепло. Пришлось надевать легкий плащ Наде, а на Костика предусмотрительно захваченную курточку, на головку вязаную шапочку. Надя увидала, что прихватила тёплую курточку Васеньки, но отогнала мысли о его неудобствах. Пусть теперь Лихваренко, так звала она теперь Фёдора про себя, по его фамилии, будет думать о штанишках, носочках, шапочках и курточках сына.
-Вот такая я мстительная. Боже, а хорошо ли это? Впрочем, с врагом все средства хороши, и на войне, как на войне,- думала Надя, уносясь из негостеприимного Зеленоградска, опять к родным, папе и маме, и брату, которые ненавидели этого Лихваренка, несущего им лихо.
Вася пытался понять, за что его выбросила из своей жизни эта тётя Надя, которую папа заставлял называть мамой. Ну хорошо, он делал иногда неприятности, врал, но это же с целью либо всех рассмешить, либо избегнуть слишком жестокого наказания. Никаких детей так не наказывают, если они уронят ложку на пол, или слишком близко проходят мимо папы, и он может дотянуться, ухватить за руку, усадить к себе на колени, и долго-долго-долго-долго говорить что-то непонятное о долге, совести, святых понятиях, правилах общежития, вообще, о вещах, которые нельзя пощупать, потрогать, понять. Уже были съедены яблоки, колбаса с хлебом, даже крошечки с салфетки тоже, а никого не было. Дверь была закрыта, это Вася проверил сразу, как только мама и Костик ушли. И пошли у Васи мысли, одна другой печальней.
-Нет, теперь она не моя мама. А ведь мы так хорошо играли с ней в целлулоидные шарики, кидая их в лунки в картонной коробке. И она приводила фотографа, и надевала на меня бант, и есть фотография с того раза, и медведь из плюша сидел у меня на руках, и мама Надя любила меня. Но если мама может вот так просто навсегда уйти, и я её никогда-никогда больше не увижу, и она не улыбнётся, как будто солнышко заглянуло между ставен, то и папа может тоже бросить меня. И кто же тогда останется? В деревне есть мои бабушка и дедушка, но где та деревня, я не знаю. Холодно. А если я прилягу на постель? И укроюсь одеялом. Мама разрешила мне лечь в постель. Наверно, и укрыться одеялом она бы разрешила. Вот. В постели мягко. А под одеялом стало тепло. Я хочу встать, но чуть-чуть полежу.-
Брошенный мальчик спал. Фёдор окончил службу на сегодня, зашёл к зам. по тылу, а тот передал ему, что Надежда уехала, и сказал о каком-то мальчике, который плачет в жилом корпусе.
-Какой мальчик, у нас ведь детей нет сейчас, все офицеры устроились в Зеленоградске на квартиры, там немцы поуезжали, и оставили дома, заходи и живи,- сказал Фёдор.
-Я ходил туда, слушал, никто не плачет. Два мальчика только и были, это ж твои дети, Фёдор,- ответил зам. по тылу.
-А она к тебе с двумя пацанами заходила?- спросил Лихваренко.
-Нет, сюда заходила только с маленьким. Может, старший один на улице её ждал,- в ответ произнёс зам. по тылу.
-Ну ладно, я пошёл,- с этими словами Фёдор вышел из комнаты и пошёл к шофёру, который возил в Зеленоградск. Тот подвёз Фёдора в городок, и высадил у дома Валюшки. Когда Фёдор высаживался, шофёр хотел у него что-то спросить, но Фёдор так мрачно смотрел куда-то в сторону, что шофёр побоялся нарываться на неприятности, и промолчал.
Назавтра отдохнувший, свежий и побритый Фёдор прибыл к месту службы к утреннему построению личного состава, занял своё место во главе роты РЛС, ждал командира. Нач. штаба, майор, уже все глаза проглядел, высматривая полковника, и вот тот появился, красный от ярости.
-Зам. по тылу, лейтенант Лихваренко и шофёр дежурной машины, бегом ко мне.-
скомандовал полковник. Вызванные офицеры и рядовой трусцой прибежали к командиру, доложились, как положено, чтоб уменьшить свою вину, неведомо как возникшую.
-Почему твой мальчик, Лихваренко, спит один запертый в комнате жилого корпуса, почти сутки сидит без еды, воды и туалета, обоссал там все полы, кричит, ревёт,-
кричит полковник. От страха Лихваренко заикаться начал:
-Товарищ полковник, я на дежурстве был, как от Вас вышел, сразу к РЛС, там до темна пробыл, проинструктировал личный состав, и сходил к зам. по тылу, узнал, что мои уехали, и поехал с шофёром в Зеленоградск узнать, что там, и как.-
-Ты опять к этой поехал, что тебя от твоей жены законной оторвала, пацанов твоих полусиротами сделала, а ты должен был свою жену проводить, в поезд усадить, а не с бабами чужими хороводиться. А ты, зам. по тылу, иди, наведи порядок в офицерском жилом корпусе, временно найди другую комнату для офицера и его сына, и чтоб туалеты и умывальник в комнате были. Понял? Исполнять!-
это командир части на одном дыхании произнёс, подкрепляя энергичным движением правой руки. А когда офицеры ушли, обратился к шофёру:
-Сколько детей уехало с женой лейтенанта?-
Шофёр ответил, стоя навытяжку:
-Один маленький только и сидел с ней в кузове. Второго было не видать, товарищ полковник.-
-А что же ты не сообщил этого лейтенанту?- строго спросил командир у шофёра.
-Я хотел у него спросить об этом, да он не в настроении был, зверем смотрел, я и не решился,- оправдывался шофёр.
-Лейтенанту вчера было не до шуток. Ладно, стать в строй,- скомандовал полковник, завершая эту тему. Приняв рапорт нач. штаба, полковник в плохом настроении удалился в административный корпус. Потом вызвал к себе лейтенанта Лихваренко, и приказал тому в два дня сдать дела, и отвезти мальчика обратно к родным. На дорогу дал две недели в счёт отпуска. Приказал получить отпускные, проездные документы. Напоследок сказал:
-И больше ты у меня служить не будешь. Не для того мы воевали, чтобы ты жизнь людей пакостил. А если бы малец здесь погиб без еды, без воды? Ведь я случайно в корпус зашёл.
Лейтенант смотрел на командира со смешанным чувством ужаса и безнадежности. А тот просто скомандовал:
-Больше не задерживаю.-
Фёдор шёл к своему месту службы передавать дела, а сам думал, что он теперь делать будет, чем заниматься. Если из армии попрут, то придётся на гражданке пристраиваться, а куда идти? Что он знает, умеет, чем хочет заниматься? Придётся опять с Надькой мириться, детей на шею сажать, ишачить. Или, может, новую жену себе искать? А куда теперь Ваську девать? Да к родителям, куда ж ещё! Решено, сейчас он сдаёт сына отцу с матерью, а сам попробует в часть вернуться, а не выйдет, то снова в Харькове пристроится. Да туда же, откуда и призвали, туда он и явится. Во Всесоюзный институт содовой промышленности, сокращённо ВИСП, куда его пристроила Надежда. Там он будет пробиваться, ведь у него есть партбилет. Инженером тоже можно стать каким-нибудь главным. Главное, что он в партии, и этого у него пока не отняли.
Дела он передал на удивление быстро и почти без потерь. Ну, там была одна неувязочка, сделали начёт небольшой, он потерял сотню рублей. Да шут с ними, с деньгами, зато он теперь свободен. И два дня его. Он решил погулять с сыном, присмотреться, какой он стал, чем сможет оказаться ему полезным. Хотя, ой, какая там польза, только хомут новый на его выю.
Нетерпеливый читатель спросит меня недоумённо, а где же обещанный в названии янтарь. Скоро, скоро уже и возникнет он в моём рассказе, солнечный янтарь, этот теплый камень, окаменевшая смола, убаюкавшая незадачливых древних мошек и жучков в своей то мутной, то прозрачной толще. И нету того камня легче, теплее и приятнее телу, когда его носит как ожерелье женщина, получившая его в подарок от любимого.
Отец взял сына, тот сначала шёл с ним, как с чужим, в столовую офицерскую пошли, поели, попили, и пошли погулять по берегу моря. А день был солнечный, вода здесь была всегда прохладная для купания, зато ходили по берегу, а повыше на берегу росли сосны, с них падали прошлогодние шишки, сын заинтересовался, сначала шишки собирал, раскидывал по берегу, снова собирал, и снова разкидывал. Потом ему это надоело, и он пошёл по берегу камушки собирать. Наберёт сереньких невзрачных камней, принесёт, покажет отцу, тот научил Васю камушки по воде пускать. Если плоский попадался, то далеко упрыгивал, круги на воде оставлял. Но у сына пока не получалось,и камушки сразу тонули. Только один раз подпрыгнул камень, да и бултых в воду. У Фёдора настроение улучшилось, идёт он вдоль берега, вдруг приметил на границе воды что-то светлое, подошёл, а там янтаря кусочек, светло-желтый, внутри чернеет мошка. Подобрал отец этот кусок, дал сыну подержать, рассмотреть, и говорит:
-Найди такой же. Это хороший камень, удачу приносит.-
Стал Вася вдоль берега бродить, искать янтарь. И вскоре нашёл ещё кусочек, потом ещё, и ещё. А отец ему рассказывает, что здесь в море целый пласт янтарный, и море его размывает, куски янтаря лёгкие и всплывают, на берег волнами прибиваются. А потом «охота» за янтарём Васе наскучила, и он нудиться стал, и ушли они с берега. Пошли в часть, и подвёз их дядя солдат-шофёр в городок Зеленоградск. Дома там невысокие, не выше второго этажа, улицы чистые. Гуляют они с папой по городу, настроение хорошее, папа добрый такой, видно, и вправду янтарь удачу принёс Васе, он оставил себе маленький кусочек жёлтого солнышка морского, и всё у них хорошо, папа не ругается, не злится, они даже воду сладкую купили газированную с сиропом тоже янтарного цвета. Опять Вася в карманчик свой залез, кусочек заветный вытащил, смотрит на него: вот она, удача. Нам так хорошо, а скоро ещё лучше будет, домой поедем, маму с Костиком увидим. И думает Вася, что он дома спросит маму, что же он такого плохого сделал, что она его бросить решила? И решил:
-Больше никогда врать не буду. И мама опять с нами будет, и шить будет на новой швейной машинке, для меня штанишки новые сошьёт, а то старые уже прохудились.-
-Ты что, глухой, не слышишь?-
Это папа Васю спрашивает, понравилось ли ему в Зеленоградске.
-Понравилось, папочка. Мы ещё пойдём на берег моря, кусочки солнышек собирать?-
-Посмотрим, как ты завтра вести себя будешь, если так же, как сегодня днём, то пойдём. А если нет…-
Но Васе лучше не слушать, что будет, если «нет», и он с интересом смотрит на дядю моряка, который подходит к ним, здоровается с папой, потом присаживается на корточки, чтобы с ним, Васей, познакомиться, и называет себя , что он, мол, дядя Лёня. Поговорили они с папой, а в конце дядя Лёня так хитренько посмотрел на Васю, да и спрашивает:
-А ты, Вася, не хотел ли бы со мной жить? Я тебе за папу стану, и ещё мотоцикл детский куплю. Что скажешь, а, герой?-
Тут у Васи слюнки потекли, папа ему ни за что мотоцикл детский не купит, и он, долго не думая, отвечает:
-Конечно, хочу. А разве мотоциклы детские бывают?
А дядя Лёня опять с хитрецой отвечает:
- У нас здесь они бывают, просто сейчас в продаже нету, но завтра, или на днях обязательно завезут. И я тебе самый первый мотоцикл куплю.-
Тут папа, чтобы Вася дальше его не предавал, и так уже он на немножечко предал, что хочет с дядей Лёней жить, говорит таким ненатурально весёлым голосом:
-Ну, когда там детские мотоциклы в продажу поступят, а нам завтра уже готовиться к отъезду надо. Ты,сынок, маму нашу увидеть хочешь?-
А сам из-за спины Васе кулак показывает, мол, смотри у меня, охламон, на орехи получишь. Тут уж Вася понял, что папа о предательстве его, васином, всерьёз задумывается, да и подыграл папе:
-Конечно, хочу. А ты мне, папа, ведь тоже детский мотоцикл купишь, правда?-
Но папа отвечает, что пока денег нет, а после посмотрим. Потом папа стал с дядей Лёней прощаться, а тот Васе подмигивает, и на витрину магазина показывает. Смотрит Вася туда, а там мотоцикл стоит, правда, большой, но такой красивый, чёрный. Жаль было Васе с дядей Лёней прощаться, но пришлось тоже «краба дать», как у них, моряков говорится, то есть руку протянуть. Дядя Лёня руку Васину пожал. Приятно было, папа никогда с Васей за руку не здоровался и не прощался. И Вася подумал, что если бы сейчас папа его тоже, как мама Надя, бросил, то он сразу же бы к дяде Лёне и ушёл. И не жалел бы. Никогда.
Через день Вася и Фёдор уезжали из Зеленоградска. Обратная дорога домой Васе не запомнилась. А когда он вспоминал о поездке в Зеленоградск, то только путь туда, маму и Костика, смешного, маленького, и немножко ябедного. И маму Надю, такую задумчивую, немного отстранённую от него, Васи. Янтарь принёс удачу там, на морском побережье – папа был добрый, и Вася был тогда счастлив. Впервые. Потом папа забрал у Васи его янтарь. И те другие камешки янтаря, что они находили, тоже спрятал, и никогда не показывал. А Вася так хотел подарить свой янтарик маме Наде, чтобы она снова полюбила его, и не бросала. И тогда и у неё, и у него была бы удача. Наверное, и у Костика тоже.
20 декабря 2009 г.