Семья Елагиных жила в селе Сукмановка Борисоглебского уезда Тамбовской губернии на Колесовом порядке рядом с речкой Сукманка. Поскольку Елагиных в округе было немало, и все они были страстными лошадниками, чтобы отличить одних от других, к фамилии прибавляли что-нибудь отличающее именно этот род. В разговоре односельчан можно было услышать такое:
-Это ж какие Елагины?
-Да с Колесова порядка...
Но потом на этой маленькой улочке поселились другие Елагины. Старый способ отлички уже не годился.
-Куда пальцем ни ткнешь, везде на Елагиных попадешь... Ты про каких гутаришь? - уточнял торговец на ярмарке у своего покупателя.
-А ты про Агриппину что-нибудь слышал?
-Так бы сразу и сказал! Агриппинушку, которая своему мужу Ивану в приданое сорок овец пригнала, вся волость знает!
Про то, как рослый и крепкий Иван Елагин женился на маленькой конопатенькой Агриппине Малаховой из Бурнака вспоминали долго. Некоторые подначивали:
-Иван Семенович, ты, наверное, Агриппинушку из-за овец в жены взял?
-Я бы ее и без овец на руках носил за ее характер, - отвечал мой прадед, - другой такой на белом свете нету!
С завидной регулярностью Агриппина рожала сыновей. Первым появился на свет Иван. За ним в 1898 - Егор. Потом - Владимир, Алексей и Василий. Иван Семенович был доволен. Ведь земля семье нарезалась по количеству мужчин. Но в конце концов поинтересовался:
-Мать, ты дочь рожать думаешь?
-Как Бог даст, Иван Семенович!
Когда родилась дочь Наталья, Семеныч щедро отблагодарил повитуху, а жене объявил благодарность от лица службы:
-Ну, Агриппинушка, спасибо тебе, голубушка, уважила ты мою человеческую просьбу! Будем сразу готовить ей приданое не хуже твоего...
Больше всех нянчился с сестренкой Егор. Сделает по хозяйству, что отец велел, накормит лошадь и с Наташей возится.
-Молодец, Егорушка, - скажет мать, - Бог тебе за твое доброе сердце, когда вырастишь, хорошую жену даст!
Так оно и вышло. Когда исполнилось Егору семнадцать лет, встретил он на улице несущую ведро воды румяную девушку. Глянул ей в глаза и сердце у него екнуло: "Моя!" Дома рассказал о встрече матери. Та навела справки. Выснила, что сын ее встретил на улице Пашу Чернову, которая гостила у родни. Про отца Прасковьи - чикаревского мужика Федора Чернова никто ничего плохого не сказал. А с женой его, Степанидой, Агриппина познакомилась поближе. Поговорила по душам. Выяснилось, что у Черновых четыре дочери. Был сын, но умер. Степанида Яковлевна воспитала Прасковью, Антонину, Анну, Катерину так, что они без дела никогда не сидят. Все - большие рукодельницы.
-А Паша на швейной машинке строчит лучше меня, - с гордостью заявила Яковлевна.
Порешили матери женить своих выросших детей. И единственная преграда то, что Егору нет еще восемнадцати лет. Священник сказал, что до этого возраста не имеет права никого венчать. Терпеть и ждать целый год Егор не хотел ни под каким видом.
-Батюшка, что же нам делать? - справилась мать.
-Попросите митрополита, - ответил священник, - может, он вам и разрешит.
Стояла многоснежная зима. Трещали лютые морозы. Тем не менее Егор собрался в дорогу. Снега навалило лошадям по пузо. Жалко бессловесное животное мучить. Тем более на днях была оттепель, и снег покрыла корка льда. Предстояло пешком в гололед дойти до Тамбова, испросить в губернском городе разрешение и вернуться обратно. Мать положила в суму сухари, кусок сала, немного денег. На прощание сказала так:
-Сынок, если будет трудно, читай "Отче наш"! И смотри, не связывайся ни с кем...
Егор надел на себя тулуп, обулся в валенки, взял суму. Простился и зашагал на север. Туда, где стоит никогда им не виданный Тамбов. Два дня ушло на дорогу. Дважды ночевал у живущих рядом с дорогой людей. Еще два дня понадобилось, чтобы получить разрешение с подписью митрополита.
-Егор Елагин, ты в Бога веруешь? - спросил строго секретарь епархии.
-Верую, - ответил парень и перекрестился.
-Молодец! А чего так спешишь?
-Жить надо, хочу, чтоб у меня детей было не меньше, чем у моих родителей...
-Ну ладно, раз так! Невеста хоть хорошая?
-Самая лучшая моя Прасковья!
-С Богом, Егор, плодись и размножайся. Россия большая, народу много надо!
-Спасибо вам большое!
-Хорошая у вас там в Сукмановке церковь. Скажи отцу Василию, чтоб на Масленицу тебя с Прасковьей обвенчал.
Обратный путь Егор решил проделать, нигде не останавливаясь, тем более, что мороз полегчал. Положил разрешение напротив сердца и чуть ли не бегом - в Сукмановку по заснеженным полям и лесам. Дело сделано большое. Вот обрадуется Паша, когда узнает, что можно венчаться не откладывая дела в долгий ящик!
Вечером Егор прошел мимо Знаменки. Постоял, посмотрел на нее в раздумье. Потом махнул рукой, поглубже натянул на голову треух и решительно двинулся дальше. Ночь стояла тихая. Под ногами снег поскрипывает. А вверху горят яркие звезды. Словно радуются они, что Егору так крупно повезло. Словно перешептываются они об этом. Обсуждают новость.
И вдруг где-то вдалеке прозвучал волчий вой. По спине Егора пробежали мурашки. Не оглядываясь, он еще быстрее зашагал вперед. Первому волку в другой стороне ответил другой. Этот выл с какой-то жуткой тоской. Минуту спустя впереди завыла целая стая.
-Сколько же их тут, - мелькнула мысль в голове Егора, - видно, не увижу я больше Прасковьюшку! Не судьба...
В растерянности он остановился и начал судорожно шарить по карманам, надеясь найти там если не нож, то хотя бы какую-нибудь железку. Но, кроме горсти жареных подсолнечных семечек и носового платка, ничего не обнаружил. И вдруг Егор почувствовал, что волосы у него встают дыбом. Взглянув вперед, он увидел в десяти шагах перед собою старого седого матерого волчару, который словно бы с раздумьем рассматривал горящими зелеными глазами оторопевшего юнца. Дескать, что же мне с тобою делать?
Волк медленно повернул свою массивную голову вправо. Вслед за его тяжелым взглядом туда же посмотрел и паренек. Там, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, стоял десяток поджарых и, видать, голодных молодых волков, высунувших после бега свои длинные языки. Вожак рыкнул на них и повернул голову влево. Словно загипнотизированный, туда же посмотрел и Егорка. Там стояли пять грациозных молодых волчиц и три старые.
-Ой, мама, - тихо прошептал путник, - пропал...
Ноги его подкосились. Зажмурив глаза, парень рухнул на снег вниз лицом и машинально закрыл голову руками. Волки сразу кинулись к нему. По звукам Егору было понятно, что звери плотно окружили его и обнюхивают с головы до пят с урчанием и повизгиванием. Парню показалось, что это продолжалось целую вечность. На самом деле прошло минут десять. На мгновение все затихло. Вожак несколько раз рыкнул. И вдруг стая сорвалась куда-то, словно ветер, и все затихло. Егор с облегчением вздохнул, не веря своему счастью.
Но радовался он недолго. Чьи-то крепкие лапы наступили на его спину. Юноша чуть-чуть повернул голову, приоткрыл один глаз и вздрогнул. Над ним склонилась оскаленная пасть
молодого волка, который не побежал вместе со стаей, а остался на месте. Намерения у него были явно агрессивные, в отличие от проявившего великодушие вожака и послушавшихся его сородичей.
-Не понос, так золотуха, - вспомнилась отцовская присказка.
Молодой волк, которого Егор мысленно назвал Свирепым, схватил парня за плечо, сжал острые, как лезвия ножей, зубы, рванул и вырвал из тулупа клок овчины. Егорка непроизвольно вскрикнул. Это еще больше разъярило зверя, он снова кинулся вперед на добычу. И тут рядом послышался властный рык вожака. Молодой волк заскулил, поджал хвост и отбежал в сторону. Вожак подошел к распростертому на снегу человеку, опять обнюхал его. Особенно долго водил черным носом возле оголившегося плеча. Потом поднял заднюю ногу и помочился на валенки Егора, помечая таким образом принадлежащее только ему существо. Никто больше в этом мире не имел на него права. В противном случае он неизбежно должен был иметь дело с самим хозяином ночи, один вид которого внушал всем ужас.
Старшой словно бы хмыкнул и побежал, немного прихрамывая, в сторону Туголуково. За ним, верноподдано поглядывая в глаза вожака, кинулся молодой самец. Егор встал и, ничего не соображая, двинулся сначала по следам стаи, а потом немного повернул вправо. Под пристальным оком золотой луны прошел верст пять. Он долго ощущал рядом с собой резкий запах волчьей мочи. Даже тогда, когда след от нее превратился в тонкий лед. И вдруг вокруг снова замелькали, как карусель, зелененькие огоньки. Видно, не попался волкам за прошедшее время ни лось, ни даже заяц. Словно бы засомневалась стая, стоит ли отпускать в такой адский холод верную добычу с теплой ароматной кровью.
-Сначала решили поиграться, - сообразил парнишка, - а вот теперь наверняка убьют...
Сердце Егора затрепыхалось, словно раненая птица. Ноги снова подкосились, и он свалился. На этот раз - навзничь. Закрыл лицо руками в варежках и начал шептать "Отче наш". Когда стая вновь начала обнюхивать его, мысли Егора сбились, и он, словно в бреду, повторял про себя лишь четыре слова: "Да будет воля твоя!.."
Все повторилось так, как было в первый раз. Сначала дикая волчья пляска. Потом рык вожака. Стая тут же ринулась в сторону. А все тот же молодой волк остался рядом с лежащим человеком. На этот раз Егор смог рассмотреть его получше. Мощные клыки блистали в лунном свете, словно каленая сталь. Сопротивляться бесполезно... Или попробовать? Сначала нерешительно, потом все более разъяряясь волк вцепился в правую руку парня. Свободной рукой Егор стукнул зверя в глаз. Тот от неожиданности присел. Тело его, как пружина, напряглось, готовое к последнему броску.
И тут произошло невероятное. Словно серая молния, сверкнул в прыжке вожак. Он схватил за горло... своего молодого отпрыска и перегрыз его. Неповиновение старшему в этом мире карается жестоко. Иначе что же он за вожак? Тело молодого волка несколько раз дернулось в конвульсиях и затихло.
Когда Егор открыл глаза, на темном небе появилась алая полоска зари. Рядом с ним в луже крови лежал его поверженный враг. Несмотря ни на что, парню было жалко зверя, выделяющегося своей дикой красотой. Егор закрыл ему глаза. Постоял несколько минут в раздумье и пошел своей дорогой дальше.
...Свадьбу, как и планировали, сыграли на Масленицу. Федор и Степанида Черновы поговорили с младшими дочерьми - Тоней, Нюрой, Катей - и отдали в приданое Прасковье самое большое свое богатство - швейную машину с ножным приводом.
-Живи, дочка, счастливо, слушайся мужа, - сказали родители.
-А ты, Егор, береги Прасковьюшку!
Ох и весело же гуляла Сукмановка на этой свадьбе. Две гармошки играли, не переставая. На одной из них наяривала знаменитая Дарья из Ивановки. Двух баранов съели. Водки несчетно выпили. А песню пели такую:
Сукмановское винополье,
Прасковьина свадьба...
Все попили. До свиданья,
Егоркина усадьба!
Прошел год, другой. Первая дочь Анна умерла. Потом родился сын Вася. Началась революция, а за нею - Гражданская война. Егора мобилизовали в Красную Армию. Служил он ординарцем командира конного полка. С боями дошел до Херсона. Там земляк и однофамилец комиссар Иван Елагин заболел тифом. Видит командир полка, что скоро помрет однополчанин и говорит:
-Слушай, Егор, забирай-ка ты Ивана и отвези его домой, может, выживет, а сам потом сюда вернешься...
-Слушаюсь, - сказал солдат Егор Елагин и отправился в путь-дорогу.
Пока вез домой больного, сам заразился тифом. Добрел до родного дома, поздоровался и рухнул на полати. Тут как раз началось Антоновское восстание в Борисоглебском уезде. Занял Савальский полк Сукмановку. Командование объявило мобилизацию. Пришли повстанцы и в дом Елагиных. Слышат - кто-то поет:
Вы не вейтеся, русые кудри,
Над моею лихой головой!
Глядь, а на полатях парень молодой лежит. Его-то и надо! Заводят с ним разговор. А он поет, да поет.
-Чего это он?
-Тифом муж мой болеет, - ответила Прасковья.
После этого гостей, как ветром, сдуло. Правда с собой они забрали со двора единственную лошадь.
Болел Егор долго. Может, и помер бы, если бы за дело не взялся местный врач Африкан Иванович. Принес лекарство. Объяснил Прасковье, сколько и когда давать. Пошло дело на поправку.
Пока Егор болел, Паша занималась шитьем и вязанием. Кое-что продала. Только пришел муж в сознание, сразу про лошадь спросил, накормили ли ее? Мялась-мялась Прасковья, а отвечать надо:
-Забрали, Егор Иваныч, лошадь вашу на войну.
-Как так, а ты куда глядела? - рассердился Егор.
-Что я могла сделать? У них ведь оружие!
В горячах собрал Егор все приданое, все деньги, которые жена накопила. Даже занавески с окон снял. Вернулся не пешком. Купил в Кабань-Никольском лошадь хорошую, Голубкой звать, телегу на железном ходу и всю сбрую, как полагается. Зашел в избу. А на окнах новые ситцевые занавески с тюлевыми оборочками висят.
-Ну, мать, молодец, - растрогался супруг, - благодарность тебе от лица командования!
Времена были трудные, голодные. Прасковья рожала чуть ли не каждый год, но выживали не все. Вслед за Анной умерла маленькая Клава. Потом снова родилась дочь. Ее тоже назвали Клавдией. Эта, слава Богу, выжила. Вслед появился на свет Иван. Умер... Скончалась и Лида. Потом умерла Шура. Отнесли Егор с братом Иваном на кладбище маленький гробик на полотенцах.
Сразу после похорон поехал Егор Иванович на заработки. Осталась дома жена с маленькими детьми. Тогда двери домов днем не закрывались. Зашли два мужика угрюмого вида и спрашивают:
-Хозяина нет?
-Уехал, - честно призналась Прасковья, поскольку врать была не приучена.
-Закройся и лежи, а мы че надо возьмем и уйдем.
Взяли воры половину мешка пшена, кус сала, кое-что из одежды и - рысью на улицу. Когда через несколько дней муж вернулся, Прасковья рассказала о случившемся. Егор вскочил и спрашивает:
-Куда они пошли, ты их знаешь?
-Успокойся, Егорушка, - попросила жена, - знать я их не знаю, чужие они, след уже простыл, не найдешь...
-Ну, ладно, - согласился Егор, - все, что надо, еще наживем!
Другой бы от таких невзгод наверняка бы опустил руки и запил. Одно из двух, а может, и все сразу. Но Елагина так просто не возьмешь! Раз он даже без сознания песню со смыслом пел! Решил Егор перебраться на новое место жительства. Туда, где простора побольше, повольнее. Облюбовал он место в двенадцати километрах от Сукмановки, недалеко от Терновки. Кругом поля от горизонта до горизонта. И лягушки на пруду курлычут. Елагины начали там строить себе новый дом. Скоро к ним присоединились другие.
Образовавшийся поселок из-за неумолчных лягушек прозвали между собой шутливо Курлышкиным. Потом это название преобразовалось в Куртышкино. Официально же его наименование - поселок Красный. Работы на новом месте жительства было очень много. Доставалось всем. Поэтому вечером вся семья падала замертво на кровати и полати. С восходом солнышка взрослые и старшие дети Коля, Надя, Маша и Валя были уже на ногах. Подольше поспать разрешали только самым младшим детишкам.
Несмотря на трудности, жили весело. Больше всего Егора Ивановича беспокоило то, что единственная лошадь, Голубка, буквально выбивалась из сил. Купить на подмогу другую возможности не было. Единственная надежда - жеребенок. Когда Голубка стала округляться в боках, ожидая пополнения, ее стали меньше нагружать работой. Дети приносили будущей мамаше на ладошках оторванные от сердца кусочки сухариков и сахара. Вся семья жила ожиданием жеребенка. Судачили, кто же это будет - девочка или мальчик. Пытались определить это, гладя бока распузатившейся лошаденки.
На подмогу зимой, когда Голубка совсем обезножила, а главе семьи приходилось уходить на работу спозаранку, пригласили тестя - Федора Чернова. Тот был уже в больших летах, но за порученное дело взялся с большой охотой. Из сарая почти не выходил. Поил, кормил Голубку отборным овсом, чистил ее. Лелеял от души. Каждые полчаса ночью вставал и выходил посмотреть, какие там у лошади дела. Но однажды в сильный мороз заснул так, что проснулся только далеко за полночь. Егора как раз дома не было. Побежал Федор в сарай и обомлел. На полу лежал замерзший только что родившийся жеребенок, а над ним стояла и плакала Голубка. От горя Федор не знал, куда себя деть. То и дело вскакивал. Его шатало, бил озноб. Утром пришел зять.
-Егора, - сказал Федор, - прости меня, дурака, если можешь, помер твой жеребенок...
-Как, - встрепенулся Егор.
-Не углядел...
-Я ж тебе поверил!
Они сидели рядом, отвернувшись в стороны, и плакали.
-Эх, ты, - сокрушался Егор.
-Эх, я, - соглашался с тоскою Федор.
Постепенно хозяйство наладилось. Появился и жеребенок. Корова давала вкусное жирное молоко. В закромах лежало зерно. Начал плодоносить посаженный своими руками сад. Но тут грянула коллективизация. Лошадь с жеребенком забрали. Отобрали и амбар.
-Вы ж берегите Голубку, - попросил Егор.
В ответ раздался зычный смех. Через несколько дней, запалившаяся от чересчур быстрой гонки по жаре, Голубка упала на дороге и не встала, сдохла. Когда весть об этом дошла до Елагиных, Егор Иванович тяжко вздохнул:
-Вот тебе и колхоз! Эх, люди! Чужое никому не жалко...
Взял лопату и пошел закапывать труп надорвавшегося животного, которое бросили прямо на дороге. Подошел, снял картуз. Перекрестился. Посмотрел на небо. Отошел немного в сторону. Начал рыть яму. Мимо шел односельчанин Василий Федоров.
-Копаешь, Егор Иванович?
-Копаю.
-Закопать бы их всех туда!
-Вась, ты б помог мне...
-Дело соседское...
Вдвоем они оттащили Голубку в яму и забросали землей. На холмик Иваныч поставил дикий камень.
-Эх, Голубушка, Голубушка, - вздохнул мой дед.
-Все лучшее у нас отбирают, Егор Иванович, эти супостаты, - констатировал Василий.
-Ладно, лучше помалкивать! Может, образумятся...
В доме Елагиных поселился приехавший со станции Калмык учитель Лев Игнатьевич Нагих. Преподавал он русский язык, чтение, арифметику и все другие предметы с первого по четвертый класс. Был он яростным коммунистом. Ходил по округе после уроков, агитировал жителей соседних Дубовицкого, Воиново, Петуховки, Матюшино, Семеновки, Садонцево, Отрепкино и Благодарного вступать в партию. Но желающих было мало. По вечерам Лев Игнатьевич беседовал с Ивановичем.
-Эх, несознательный у вас народ, - сетовал учитель.
-Что есть, то есть, - соглашался дед.
-Взять, например, тебя...
-А что такое?
-Ты вот фронтовик, ординарцем командира полка был, вывез больного тифом комиссара в тыл, а в партию тебя никакой силой не затащишь... Ведь так?
-Не достоин я!
-Это почему же?
-Тиф мне здорово здоровье подорвал...
-А детей настрогал, будь здоров!
-Лев Игнатьевич, вы ж сами знаете, что из одиннадцати детей у меня только семь живых осталось... Плохой я им кормилец. День на сеялке отработаю, потом неделю отлеживаюсь...
-Я ж тебя не на сеялку тащу, Егор, я тебе предлагаю хорошую должность в сельсовете! Не согласишься, буду считать тебя вредителем! Выбирай!
Но и став сельсоветчиком, Егор Иванович продолжал свои занятия по лошадиной части. Кормил коней и лошадей. Приглядывал за жеребятами. Ремонтировал телеги и сбруи. А самое главное - лечил заболевшую от разных хворей скотину, хотя и не имел ветеринарного образования. Чуть чего где стрясется, то объевшуюся травою корову начнет пучить, то поросята краснухой заболеют, то просто случить телку с быком надо, стучат в окошко днем и ночью:
-Иванович, выручай!
Бежит дед Егор трусцой по улице. За ним запыхавшийся хозяин заболевшей скотины семенит.
-Ты куда так быстро, Иванович?
-Скотина же ждет!
-Да успеем... Не торопись!
-Отставить разговоры в строю. Вылечим животное, тогда отдохнем...
В 1933 году стояла жуткая жара. На полях все выгорело. Начался голод. Особенно плохо сложилась ситуация в Поволжье. Оттуда шли толпы голодных, изможденных людей. Среди них было много немцев. Они просили дать хоть что-нибудь поесть. Собирали на столах хлебные крошки. Увидев очередную группу страждущих, Егор Иванович говорил:
-Мать, корми!
Прасковья Федоровна послушно разливала по чашкам суп, накладывала кашу, раскладывала перед неожиданными гостями краюхи хлеба.
Через шесть лет началась Вторая мировая война. Вначале немцы были в ней союзниками. Через два года они превратились во врагов. Молодые куртышевцы ушли на фронт. Остались только старики, бабы и дети. Пахали землю на коровах и волах, сеяли, убирали урожай. Кто-то должен был за все это отвечать перед районным начальством.
-Егор Иванович, ты у нас самый грамотный, - сказали женщины, - давай командуй!
-Не люблю я это дело, - воспротивился дед.
-Кроме тебя некому! Мы тебе верим, ты не обманешь...
Пришлось Егору Ивановичу на старости лет взять колхоз на себя. Зарплаты никакой тогда никому не платили. Работали за трудодни, за "палочки".
Закончилась война, на которой погиб сын Василий. И снова начался голод. В 1947 году доставали с потолка старые овчины, варили и ели. Тем спаслись.
Дети подрастали. Их надо было учить. Елагины переехали в Жердевку. Построили дом над обрывом на Набережной. Снова посадили сад.
Я запомнил деда веселым и добрым человеком. Только очень рано он просыпался и других вскоре будил. Потрясет за плечо и говорит:
-Просыпайся, внучок, пора гусей на луг гнать!..
Можно было бы, наконец-то, отдохнуть на старости лет. Но дед никогда не сидел без дела. Устроился на элеватор. Зашивал там мешки с мукой. Так и умер в 1965 году. На работе... Схватился за сердце и больше уже не вздохнул. Большое у него было сердце, сильное. Но и оно когда-то устает...