Район Забвения, внутри вымазанного сажей города, был тем местом, где еженощно собирались самые дешёвые проститутки с обвисшими грудями и дряблым болезненным телом, пьяницы, убивающие в тёмных подворотнях за бутылку рома, и прочие, кому не терпелось побыстрее продать за гроши свои затасканные души. Район Забвения был тем местом, где любой мог найти себе пристанище на ночь, но не любой мог остаться живым после этого. Район Забвения был тем местом, где смрадные призраки самоубийц и насильников ходили среди дышащих трупов, и пошло улыбались, завидев очередную торгующуюся с клиентом портовую шлюху. Район Забвения был приютом для полубезумных пророков и спившихся ипохондриков, колыбелью лжи для брошенных младенцев, ещё не успевших пожалеть о своём рождении, и их матерей, с наступлением вечера переодевавшихся в яркие юбки, и выходящих на улицы. Район Забвения был адом земным, не раз восхваляемым в вульгарных одах рюмочных поэтов. Район Забвения был. И уже поэтому Иисус не осудил бы никого, кто, однажды его увидев, пустил бы себе пулю в лоб.
В грязных дворах, одним большим безвыходным лабиринтом опутавших зону Забвения, сосуществовал со своей жизнью человек, носивший имя Абба Амона*. О нём почти ничего не знали, кроме того, что его дом ничем не отличался от десятков других домов, неряшливо разбросанных в паутине города, а в единственной комнате всегда горели синие свечи. Одежда Абба Амоны напоминала сшитые вместе лоскутки дырявой ткани, а голос был похож на кошачьи сны. И ещё - по лицу Абба Амоны невозможно было определить его пол.
Абба Амона редко покидал свой дом, а если вдруг случалась необходимость сделать это, то возвратясь, он долго и тщательно мыл руки лавандовым мылом, иногда подмечая, что линии на его ладонях постарели ещё на тысячу лет.
На полке рядом с кроватью Абба Амоны лежала Библия, в которой были вырваны все страницы, за исключением тех, где говорилось о Марии Магдалине – святой грешнице и последовательнице Христа. Каждый вечер Абба Амона перечитывал их, хотя и без того давно знал наизусть весь текст. Потом он подходил к бездонному окну своей комнаты, и ставил на подоконник одну из синих свеч, горевших до самого утра, подобно маяку для заплутавших странников. А когда на рассвете Абба Амона убирал свечу, то накапавший с неё синий воск неизменно изображал одно и то же женское лицо.
В грязных дворах, одним большим безвыходным лабиринтом опутавших зону Забвения, не сосуществовал со своей жизнью человек, носивший имя Абба Амона. О нём почти ничего не знали, кроме того, что его дом зарос тленом и тишиной, а свет в квадратных проёмах стен превратился в предание, которое рассказывали друг другу падшие женщины, дающие в долг любовь. Но район Забвения, как голодный пёс, поглотил в себя и эти воспоминания, и через какое-то время, отмеренное песочными часами, его обитатели не только окончательно забыли твёрдое имя Абба Амоны, но и его голос, похожий на кошачьи сны. Более того, жители района не были уверены даже в том, что Абба Амона – не иллюзорный бред их бьющегося в лихорадке и агонизирующего рассудка. Стёрлась дорога, ведущая к его двери, и район Забвения – почти физически ощутимая трепещущая субстанция, - сыто закрыл свои эфемерные глаза, утопая в коллективном сне проституток, порочных детей, пьяниц, призраков самоубийц и насильников.
А проститутки всё так же захлёбывались хриплыми смешками в промежутках между жадными до их сморщенной кожи, мужскими телами. Дети всё так же попрошайничали, украдкой ненавидя друг друга и мир, в который их кинул кто-то, кто уже заплатил за билет в театр тряпичных марионеток. Пьяницы по-прежнему предавали за стакан обжигающего разодранную гортань рома. И только призраки самоубийц и насильников, восприимчивые ко всему, что выбивалось из ограниченной композиции района Забвения, проходя по самым мрачным переулкам, морщились от лёгкого запаха лаванды, разлитого в отравленном воздухе, и презрительно ухмылялись, видя как заросший щетиной молодой матрос выторговывает час любви у старой проститутки по имени Мария. Видели они и другое: как через пару минут, стоя на этом же месте, какой-то странно выглядевший человек, чья одежда была похожа на сшитые вместе лоскутки дырявой ткани, один за одним вырывал листы из тонкой Библии и сжигал их в пламени синей свечи, воск с которой капал прямо на его руки, принимая причудливую форму изгибов линий на его тысячелетних ладонях.
14.02.08
*АББА АМОНА (Евр.) Букв., "Отец-Матерь"; оккультное название двух высших Сефиротов, Хокмы и Бины.