Тонко, в этом слове есть, что-то надрывное. Тонкий воздух, так говорят о воздухе высокогорья. Мир тонок, мы так часто говорим, подразумевая связь нашей действительности с неизведанным тем, что предопределяет череду событий нашей действительности.
Суббота. Еду на аэродром. С тех пор как начал летать, первое, что делаю, проснувшись, смотрю в небо, какое оно. Смотрю на то, как дым расстается с трубой, уходит ли ровно и спокойно ввысь, или нервно, стелясь, срывается беснующимся приведеньем.
Суббота. Ни единого облачка. Небо до космоса. Еду на аэродром. Мой верный слуга, телефон, оповещает меня о сообщении, от неё: «Посмотри, какое красивое небо!» На очередном светофоре успеваю набрать: «Такое же красивое, как ты!» Полдня проведя в Калачёво, я так и не полетал. Обидно! Удивительно, но сегодня, как ни когда возникало столько препонов, и проблема с парашютом, и с тем кто возьмёт на себя ответственность за их использование, и в конце концов морозный день успел остудить прогретый самолёт, и наш опытный техник, запустив двигатель, выдавил масленый радиатор. Есть ещё один Як. Начинаем готовить его. Но морозная погода, разногласия командования и короткое зимние солнце подытоживают лётный день. Полётов сегодня не будет. Ох, как обидно. И как всегда в таких случаях ищешь что-то в оправдание. И я говорю Денису, это мой друг и мой инструктор на Як 52, - ну и хорошо, значит Бог нас от чего-то сегодня уберёг. Сказал, чтобы не было обидно, сказал просто так, так легче пережить обиду. Суббота.
Воскресенье. Сегодня у меня зачётные полёты на вентиляторе. Вентиляторами мы с Денисом называем не пилотажные самолеты. Час полёта подарил мне радость причастности к небу и лёгкую неудовлетворенность от качества моего пилотирования, видимо сказалось волнение. Но в целом не плохо, Эдмундович, мой экзаменатор, допустил меня до третьего, крайнего, зачётного упражнения. Поднявшись на вышку, выслушал замечания от Николая Александровича, - на крайней посадке, не подобрал. Знаю, что не подобрал, от этого и неудовлетворённость. Николай Александрович мой первый инструктор, в небе он педант. Сейчас Николай Александрович единственный, кто летает на СМ-ке – смоленский самолёт СМ 92Т. Он на этом самолёте подымает парашютистов на высоту четыре тысячи метров и они выпрыгивая из большой двери в фюзеляже, целую минуту парят как птицы, а перед самой землёй над ними раскрываются яркие купала. И так как, Николай Александрович сейчас один на СМ-ке, я слышу его ценные замечания теперь лишь на земле, но он и с земли видит все мои недочёты. Выслушав его рекомендации, спускаюсь вниз. В столовой Зося, наш самый красивый лётчик, пьёт чай со свежеиспеченными Светиными беляшами. Света повар, который готовит по-домашнему, у меня теперь домашняя пища только от неё, это оборотная сторона моей свободы. Подсаживаюсь за стол к Зосе. Сидеть за одним столом с ней, ещё одно, ради чего стоит ни свет, ни заря приезжать в аэроклуб. Какое блаженство, поглощать горяченькие беляшики, любуясь её утонченными чертами лица.
Попью чаёк, пока Зося ждет своей очереди полётов, упиваясь её обществом. Поиграю на бильярде. Подготовлю навигационный расчёт, третий зачётный полёт не скоро, ближе к обеду. Всё размеренно, чинно, восторженно, для меня на аэродроме всё восторженно. Здесь моя душа летает.
Сидим за длинным столом столовой. Окно выходит на взлётную полосу. Вот пробежали радостные, в предвкушении очередной, долгожданной встречи с небом, спешащие к вылету, парашютисты. Яркие, в красивых комбинезонах, с аккуратненькими рюкзачками-парашютами, не больше чем у школьника ранец, в блестящих пластиком шлемах обтекаемой формы. А вот уже слышен нарастающий шум турбины и винта. Зосе нравится запах, работающего двигателя СМ-ки. У этого самолёта, единственного в аэроклубе, двигатель на керосине, а запах отработанного керосина, это запах большого аэропорта. Наша Зося миниатюрная, и её естественно влечёт всё огромное, у миниатюрных всегда так. Её мечта штурвал аэробуса - летающего слона, а мне нравится пилотаж и юркие самолётики, может оттого, что я сам как слон? Мы слышим нарастающий гул взлетающего самолёта. Зося спрашивает, не Эхо ли это. Эхо, это двухместный итальянский самолёт «Эхо Супер», мы на нём летаем, хорошенький такой! но вентилятор. Конечно же Зося легко различает звуки СМ-ки и Эха, но ей не терпится полетать, она лётчик, она так же как и я бредит полётами, она ждёт посадки нашего Эха, что бы оказаться снова в небе. В окне промелькнула взлетающая, управляемая Николаем Александровичем, красно-белая СМ-ка, и мы продолжаем спокойно поглощать горячие, вкуснейшие беляши, припевая чаем. Вот и наше Эхо прокатилось по полосе за окном. Встаём из-за стола, благодарим Свету за аппетитную выпечку, выходим в гостиную. Зося лезет в сумочку за помадой, рассуждая вслух, стоит ли ей красить губы или нет, и говорит при этом, что в предыдущий раз, накрашенные губы не очень то помогли ей найти расположения к себе Эха.
Распахивается дверь, залетает Валерчик, это его посадки мы ждали с Зосей. Переступив порог, Валерчик, с ошалелыми глазами, выплескивает на нас, - СМ-ка упала. СМ-ка и упала, что-то не сочетаемое в моей голове, до меня не доходит, что он произнёс, не связываются во мне эти два слова, СМ-ка и упала. Бери огнетушитель, поехали быстрей, - вырывается командой из него. Дальше в моём сознании происходит тянучесть времени, я понимаю, что надо всё делать быстро, а мне кажется, что я всё делаю ужасно медленно. Медленно, как ребёнок в детском саду у своего ящичка, одеваюсь, не достаточно быстро бегу к машине, не достаточно быстро еду. Но оказывается еду среди первых трёх машин рванувших к месту падения. Только где оно это место? Куда ехать? Где они упали? Как я оказался среди первых, делая всё так медленно? Я не взял огнетушитель и вообще нужен ли я там? Огнетушитель есть в машине. Там я нужен, посадка вероятней всего была не мягкой, возможны переломы, ребят надо будет развезти по больницам. Сворачиваем на просёлочную дорогу, проезжаем ещё немного. Я вижу в поле, метрах в трёхстах то, что осталось от самолёта, от красивого самолёта, от СМ-ки. Отсюда кажется, что он был сделан из бумаги. Видя, это уже понимаешь, здесь ты не нужен. Мы идём по вспаханной, промерзшей, чуть запорошенной снегом земле. Пред нами нереальное - смятка. Неподражаемое творение природы – яйцо. Совершенство линий, образует великолепие форм. Сырое яйцо невозможно раздавить в кулаке. Невероятно! Но стоит разжать пальцы, и у ног смятка.
Мы подошли уже достаточно близко. Лишь уцелевшая хвостовая часть напоминает, что это был самолёт. Между тем, что когда-то было левым крылом и тем, что было фюзеляжем груда тел, неподвижных тел, а одно чуть впереди с непокрытой, безволосой головой, без шлема. Шлем несколько в стороне, и почему-то у него нет того блеска, который был несколько минут назад, когда парашютисты спешили к самолёту, и цвет лица нереально серый, и то в чём они, уже не кажется яркими комбинезонами, и в этой груде, уже не различимы их аккуратненькие рюкзачки-паршюты. И ни одного движения, ни одного звука. И огромное пятно керосина на снегу перед обломками, и его запах куполом накрывает всю эту неподвижную нереальность. Голые березы перелеска, подернутая снегом черно-серая промерзлая пашня и куча красно-белых обломков с хвостом самолёта. И ни для чего, ни для чего я здесь уже не нужен. По ухабам пашни приближается пожарная машина, за ней подпрыгивая, спешит машина скорой помощи. Скорой помощи, здесь, не кому оказывать. Через минуту, командир пожарного отделения, перекрикивая помехи радиосвязи, на всю округу докладывает – возгорания нет, их восемь…
Мы бредём обратно к своим автомобилям, мы здесь уже лишние. Вернувшись в аэроклуб, я замечаю детей, молодых женщин, старика с тростью, все они приехали посмотреть, как прыгают их близкие, разделить их радость, восторженность, все они приехали с ними. Они – приехали - с ними. Скоро здесь будет ужасней, чем там, на застывшей пашне. Они пока не верят, не хотят верить зловещей суете вдруг возникшей. Небо затянуло серой пеленой облаков. Пасмурный, серый, морозный декабрьский день. И запах керосина, впитавшийся в мою обувь, повсюду преследует меня.
Солнце. Лето. Милая улыбка, и за спиной СМ-ка выруливает на предварительный… Такого больше не будет. Авиадетство для меня закончилось.
13 декабря - 20 декабря 2009 г.