В прошлом году мы с товарищем гостили у давнего знакомого, с которым судьба свела нас еще в юности во время учебы на философском факультете. Затем мы потеряли его из виду и долгое время ничего про него не слышали, за исключением того, что он стал художником, весьма, впрочем, успешным, так как его картины были выставлены в нескольких небольших галереях. Он сам нашел нас и пригласил на свою дачу, где безвылазно проживал с женой, милой и хлопотливой хозяюшкой. Судя по тому, что в округе было всего несколько деревенских домов, он просто стосковался по общению, а мы, друзья студенческих лет, пришлись как нельзя кстати.
И вот мы сидели на веранде, пили водку, потом чай, потом опять водку, закусывали домашними пирожками, и общие (и необщие) воспоминания постепенно опутывали и сближали нас троих, ставших чужими за эти годы. Близился вечер этой холодной осени, и по мере его приближения разговор становился все более заунывным. Хозяйка, устав от нас, удалилась в свою комнату. Как только дверь за ней закрылась, речь зашла о женщинах. После очередной стопки водки, хозяин уступил нашим расспросам и, в свою очередь, рассказал нам эту историю. Я постараюсь передать ее от первого лица, как запомнил.
Это случилось уже давно, но осталось в памяти яркой вспышкой. Мне тогда было 32 года, семьи еще не было, постоянной работы не было тоже. Да и какая постоянная работа может быть у художника? Жил я в Москве, свои редкие картины продавал на улицах и выставках, но чаще приходилось расписывать что-нибудь на заказ – посуду, мебель. Все мечтал написать гениальную картину… Я часто выезжал на природу за пределы Москвы, в города Золотого кольца и, бывало, дальше, для того, чтобы набраться новых впечатлений, уловить новые оттенки природы, может быть, испытать новые чувства. Вообще меня было трудно удержать на одном месте, видно, где-то глубоко заложена во мне страсть к перемене мест. Я готовился написать шедевр, однако каждый раз чувствовал, что еще не готов, не созрел для этого – и шедевр не выходил. Той осенью, десять лет назад, я собирался поехать на пару недель в город Великие Луки к тетке, которая давно уж меня звала к себе погостить. Заодно я хотел сделать пару набросков. Мне хотелось изобразить – как бы вам это объяснить? – осень. Осень души человека. Великолукская желтая природа, как мне казалось, очень подходила для этой цели. Я позвонил тетке, она обрадовалась, и мы договорились, что во вторник я выезжаю. Надо вам сказать, что моя тетка – женщина несколько взбалмошная, но добрая и гостеприимная. Живет она одна в своей квартире, но имеет множество приятельниц, которые для нее родня. До этого я приезжал к ней нечасто, где-то раз в год-два, и ненадолго – люди, привыкшие жить одни, с трудом приспосабливаются к присутствию на их территории другого человека, да и мне не хотелось уж очень ее стеснять.
Денег у меня было немного, и я купил плацкартный билет. И вот вечером я стоял на платформе Рижского вокзала с рюкзаком и спортивной сумкой. Как сейчас помню, смотрел на поезда, пассажиров, столпившихся возле вагонов, и ждал отправки. Какое странное чувство бывает у меня всякий раз, когда я сажусь в поезд! Это чувство какого-то печального сожаления, ощущение призрачности жизни человека и, пожалуй, неясная надежда… Да…. Так вот я забрался в поезд, нашел свое место (у меня была нижняя полка), спрятал сумку под сидение и достал из рюкзака большой блокнот и карандаш для зарисовок. За этими делами я не заметил, как мимо меня прошла девушка с легкой сумкой через плечо и заняла соседнее место. Край глаза захватил только что-то светлое, золотистое. Следом появилась запыхавшаяся бойкая женщина с авоськами, занимающая верхнюю полку надо мной. Пассажиры толпились в проходе, раскладывали вещи, вытаскивали продукты, кто-то спорил из-за места. Под этот гул поезд тронулся. Бойкая женщина пошла к проводнице за чаем. Я смотрел в окно на удаляющуюся станцию, бесконечные пути, расходящиеся в разные стороны, провода, птиц, трубы. Затем мельком взглянул на девушку напротив, и с этой минуты для меня исчезло все – пути, здания, поезд. Вот что удивительно, когда я вспоминаю об этом, перед глазами проходит весь этот осенний вечер до встречи четко, ясно. После встречи все безумно, размыто, а воспоминания слоятся и накрывают друг друга… ну да, я отвлекся. Она была тонкой, смуглой, с точеным лицом, золотисто-бронзовые волосы в беспорядке обнимали ее. Казалось, это создание соткано из бархата, эта теплая, медовая кожа, волосы… Тогда она показалась мне неземной. Она сидела, спрятавшись за книгу. Мой пристальный взгляд, верно, побеспокоил ее, и на меня быстро взглянули ее неожиданно темные синие глаза. Наверно, именно в этот момент я потерял голову. Хотя иногда мне начинает казаться, что потерял ее недостаточно, что ценность безумия в том, чтобы идти до конца.
Между нами завязался разговор. Сначала она отвечала неохотно, затем заинтересовалась, и вскоре мы болтали как люди, тысячу лет знавшие друг друга. Я узнал, кто она, откуда, как живет, чем занимается, о чем мечтает… Я увлекался все больше и больше, с жаром рассказывал о своей жизни, припоминал анекдотичные случаи, она смеялась, поддевала меня, спорила, я горячился в ответ, и, как говорят в таких случаях романисты, земля стремительно уходила у нас из-под ног. Появление бойкой соседки с чаем, о которой я к тому времени уже забыл, обдало нас холодом и разлучило до ночи. И только когда в вагоне погас свет, все улеглись, разговоры начали стихать, она потихоньку встала, подошла ко мне и тронула за плечо. Всю ночь мы просидели рядом, обнявшись, тихо разговаривая. Мимо проносились бледные огни редких деревень, с неба смотрели звезды, мерное постукивание поезда передавало нам свою грусть. Я чувствовал под своей рукой ее сердце, чувствовал, как ночь безжалостно катится к рассвету, и на рассвете нам предстоит расстаться уже навсегда. Как она сказала тогда? «Слишком поздно». Нет, я не мог в это поверить. Утро застало нас вместе, принесло шум и суматоху. Мимо сновали проводницы, будили тех, кому скоро выходить, кто-то в спешке пил чай, кто-то завтракал. Поезд приближался к Великим Лукам. Мне нужно было выходить, ей – ехать дальше. Меня ждала работа и тетка, ее ждал жених, их свадьба должна была быть через месяц. Все было кончено, но я не мог с этим смириться. Злой и потерянный, я стоял в тамбуре с вещами, сжимал ее руки, заглядывал в ее глаза: они, казалось, потемнели еще больше после бессонной ночи. Поезд остановился, и я сошел на перрон. Не в силах что-то сказать и даже оглянуться, я медленно пошел к зданию вокзала. Никогда еще я не чувствовал себя таким несчастным и бессильным. Я шел, погрузившись в мрачные мысли, мне чудилось, что мое счастье уезжает в поезде вместе с этой девушкой. И верите ли? Она догнала меня, она никуда не поехала! Я услышал сзади ее легкие шаги и все продолжал идти, боясь, что ошибся. Тонкие руки обхватили мою шею, я повернулся, сжал ее в объятиях…
Следующие две недели стали самыми счастливыми в моей жизни. Мы сняли маленькую квартирку в старом доме на окраине города возле реки Ловать. Наше жилище утопало в зелени, во дворе было много цветов, мы радовались как дети этому благоухающему лету. Мы вместе просыпались, готовили завтрак и уходили гулять, держась за руки. И почти каждый вечер мы бродили по набережной Лейтенанта Шмидта. Где-то там, на стволе покривившейся плакучей ивы я вырезал ножом ее имя, пока она ловила горстями прохладный ветер с реки. А потом мы прятались друг от друга возле Летнего театра. Как живо я все помню!
За это время я ни разу не приступил к работе, ни разу не связался с теткой: настолько я выпал из жизни. Наши вещи лежали почти нераспакованные в нашей маленькой прихожей… Часто мы просто сидели на кровати и не могли наглядеться друг на друга. Мы любили друг друга страстно, не думая о будущем и прошлом. Казалось, это будет длиться вечно. Почему же нет, если одно чудо уже произошло, и мы встретились? Она никогда не упоминала о том, что ей надо ехать, что ее ждут. У нас был молчаливый уговор не говорить об этом. Так прошло две недели. А потом, проснувшись как-то утром, я обнаружил, что она ушла. Ушла из квартиры и моей жизни также незаметно, неожиданно, как и появилась, не оставила мне ни записки, ни знака. Я долго ее искал, очень долго… И не нашел. Потом, через несколько лет, мне пришла телеграмма на адрес тетки, единственный адрес, который я ей вскользь сообщил. Она писала, что вышла замуж и живет с мужем где-то в Прибалтике. Сухое, почти официальное сообщение. Я долго пил, я бросил живопись, это было тяжелое время… Потом, постепенно, взял себя в руки, начал жить, работать. Прошло еще много времени, и однажды я написал картину. Осень души человеческой. Вот тогда-то я понял, что такая осень не может быть красива, как не может быть красивым настоящее горе. А, впрочем, хотите посмотреть? Она здесь. Я не продаю ее, ведь это – осень моей души.
Он замолчал, погрузившись в свои мысли, и мы не стали его тревожить. Потом, очнувшись от задумчивости, встал и отправился за картиной. Мы переглянулись. Грустное настроение передалось и нам.
Картина, которую он принес, показалась нам непонятной. И странно нам было видеть, как бережно он держит ее в руках.