У Гремучего

Виктор Воробьев
Было за полночь, когда, изрядно утомившись, но, так и не написав ни строчки, я вышел на улицу. Светила луна. За выгоном темнели деревья Липовского кладбища.
Одна дорога - в безвестность, в ничто...
Жутко становилось от такого настроения.
За крайними дворами у реки сверкнул огонек. Это Игнат на скотном базу. Вот уж, сколько я езжу в деревню, старик неизменно сторожит ферму. Ему уже за восемьдесят. Но почему-то и молодые зовут его просто Игнатом. Все с ним на ты, всем он словно ровесник.
Не один вечер провел с Игнатом и я. Слушать его - не наслушаешься. Участник Курского и Сталинградского сражений, первый в районе и единственный Герой Советского Союза. Живая легенда.
Волнующим прошлым сверкнул огонек с фермы. И, предчувствуя что-то важное для себя, я поспешил к старику.
Он не удивился моему позднему визиту.
- Плохо, - сказал Игнат, - если ночью человеку не спится.
Мы присели под навесом.
- На, работе что-нибудь случилось или дома неладно?
- В том-то и дело, Игнат Григорьевич, что все у меня хорошо. Живу, жирею, а для чего живу - не знаю. Затеряться в жизни страшно. Безвестность пугает. А может, смерти боюсь...
-О! - пристально посмотрел Игнат. - Всякий, кто боится смерти, очень далёк от нее. Я уже не боюсь...
- Да я не про ту смерть... Сколько людей прошло по земле. А в нашей-то памяти много ли их осталось? Ну, десятки, ну сотни имён… Забвение - вот что ужасно. Что одна песчинка в карьере, то и я в жизни.
Лицо Игната было суровым и бледным. Он долго молчал. И мне стало стыдно: лезу к старику со своим настроением.
- Извините, Игнат Григорьевич. Бессонница.
- Понимаю. Бывала и у меня «бессонница», – оживился Игнат. - Однажды в степи под Сталинградом потерялся. Связь полка с батальоном налаживал. Не могу сориентироваться. Голодный, простуженный. Где-то поблизости волки воют. А стрельнуть нельзя – немцы обнаружат. Вот, думаю, и кончается твоя мировая революция, Игнат. И так мне стало страшно умирать безвестным. И еще много раз бывало страшно...
- А теперь? - нетерпеливо перебил я.
- Понять надо, Витя... Самое главное и самое простое необходимо понять: кто ты и для чего ты. И все пройдет.
- А вы философ, Игнат Григорьевич! Но в чём оно  - самое  главное и простое?
- Да какой я философ?! Долгая жизнь - вот моя философия. Каждый человек стремится след на земле оставить, рекой вечной стать… Да хоть морем-океаном разливайся, если силы и талант имеются. А если их нет, зачем пыжиться? Чем плохо быть ручейком безвестным. Однако, светает. Ты, пойди, Витя, прогуляйся до Гремучего родника. Я на многие вопросы находил там ответы. Может, и ты найдешь.
И, как зачарованный, я пошел вверх по реке.
В поисках истины люди Аравийские пустыни проходят. А мне четыре километра всего лишь надо было прошагать по росистому берегу - к роднику, где  начинается речка.
Впрочем, кто знает, нашу  Сюверню? Затерялась она в вётлах да камышах. Скромнее не бывает. Однако, течет, торопится - дело свое.
«Так вот оно какое, начало начал! - подумал я, опустив руки в ледяной ручеёк из Гремучего родника. – А что, если ступнёй перекрыть этот ручеёк?» Пересохнет Сюверня, обмельчает река Ворона, зарастет Хопёр, захиреет Дон-батюшка. Но рядом еще родники, безымянные, но бессмертные: все не перекроешь ступнёй. Совсем как в жизни людей. Разве мой завод - это не пятнадцать тысяч родников, питающих Россию?!
За полями всходило солнце. И от ночного скверного настроения моего уж ничего не оставалось.
Из-за вётел вдруг выскочил всадник. Он резко осадил, коня. Я узнал в нем колхозного пастуха Василия.
- Там... на базу,- запальчиво заговорил он, - Игнат... скончался.
- Что? Умер?!
- Скончался. Он какие-то слова передавал для тебя. Но я понял только что надо скакать к Гремучему. Скончался.
Пастух, будто намеренно, избегал слова «умер».
Да и умер ли Игнат Григорьевич Родионов?
- Я понял его, - сказал я Василию. - Понял все, что он не успел сказать...
- Как это? – удивился  пастух и тронул коня.
А я еще долго наблюдал восход солнца. «Действительно, плохо ли быть в жизни просто ручейком?!»- не покидала меня мысль.
В журчанье Гремучего родника мне чудился шум моего завода. Я был спокоен, будто ничего и не случилось.
Да и что могло случиться, если над Россией поднималось солнце?!