Золото шамана

                Возвращение

После взрыва фугаса, от которого машина опрокинулась в кювет, Бурнин Виктор приходил в себя долго, месяца три, не меньше. В сознание пришел уже в ростовском госпитале, абсолютно не представляя, где он и что с ним. Это уже потом, когда немного очухался, из разговоров с другими обитателями палаты, он узнал, что их «Урал» подорвался на фугасе, установленном на дороге  к селению Усть-Мартан. Двое ребят из их группы погибли, а он отделался лишь контузией, опрокинувшей его во тьму на долгие три недели. Даже теперь, по истечении стольких кошмарных дней, темнота то и дело накрывала его сознание, а тошнота подкатывала к горлу, не давая вздохнуть. Лечащий врач без обиняков дал понять Виктору, что о дальнейшей службе в армии не может быть и речи. Подлежит списанию подчистую.
И вот теперь, лежа на больничной койке, Виктор с тоской раздумывал о своем будущем. Круг замкнулся снова. В таком же состоянии полной неопределенности он находился и три года назад, перед окончанием срочной службы в армии. Тогда точно так же стоял перед выбором: то ли ехать домой, в село Ясное, затерянное в глубине сибирских просторов, и навсегда позабыть о кареглазой Жанне, то ли остаться здесь, в Ростове, не имея ни жилья, ни стоящей профессии. Выбор был небогат, и в любом случае связан с потерями дорогих сердцу людей. Дома оставались мать с отцом и дед Иннокентий, которого Виктор любил не меньше чем родителей. Здесь же, в Ростове, его сердце не отпускала Жанна, немного манерная, но такая искренняя в своих чувствах. Виктор раньше не мог  и предположить, что случайное знакомство с девушкой на улице, способно перевернуть всю его жизнь. Но случилось именно так – кареглазая Жанна завладела его сердцем, раз и, наверно, навсегда.
О том, что девушка может оставить своих родителей, свой прекрасный город, и поехать вместе с ним в какую-то сибирскую деревню, не могло быть и речи. Но и он не мог поступить так же по отношению к своим  родителям, у которых был единственным сыном. Это, по его мнению, смахивало бы на предательство.  Тогда и решил  Виктор пойти на контрактную службу, чтобы время помогло ему разрешить эту, на его взгляд, неразрешимую проблему. Три года пролетело незаметно и без особых происшествий. Правда, вместо обычной войсковой части, расквартированной в Ростове, он оказался в неспокойной Чечне, в мобильной группе, обеспечивающей какие-то операции ФСБ. Но зато и выгода из такой жизненной передислокации была очевидной.
Он прошел хорошую школу, прежде чем его включили в группу прикрытия. Теперь это был не желторотый солдатик-срочник, а много что знающий и умеющий контрактник. К тому же в перспективе, пусть и дальней, просматривалось жилье, возможно, в Ростове, и плюс к тому же последующее трудоустройство в городе. На худой конец, в охранную службу какого-нибудь банка или фирмы его возьмут с руками, – считай спецназовец, это тебе не хухры-мухры. И вот теперь всем его планам, похоже, пришел конец. Что делать? Как жить дальше?
Мрачные размышления Виктора прервал его сосед по койке, Алексей, возвратившийся от дежурной медсестры:
– Бурнин, тебе письмо, – возвестил он, помахивая довольно замызганным конвертом перед лицом Виктора.
– Давай, – протянул руку Виктор.
– Ничего себе – давай! Спляши, а потом будет «давай»!
– Ладно тебе, не до плясок мне, – пробурчал Виктор, выхватывая письмо из руки Алексея.
– Эх ты, чалдон сибирский! Хоть бы спасибо сказал за доставку, – шутливо возмутился Алексей, отходя от койки Виктора.
Еще не вскрыв конверт, Виктор понял, что письмо написано рукой деда. Уж больно характерный почерк был у старого Бурнина: буквы в строчках, казалось, спешили наперегонки, толкаясь и наезжая друг на друга. Мать Виктора в свое время говорила, что дед так напишет, что потом сам прочесть не может.
Вскрыв конверт, Виктор достал листок в клеточку, исписанный закорючками деда. В конце листка, после обычного «до свиданья», стояла дата – 17 сентября 2004 года.
«Долго оно за мной гонялось, – подумал Виктор, – без малого год.» Развернув листок он стал читать. От первых строчек у него поплыло перед глазами. «Витя, твои папа и мама, – писал дед, – 9 сентября разбились насмерть на машине. Я давал тебе телеграмму, думал, что ты приедешь на похороны, но не дождался. Наверно, ты ее так и не получил. Теперь вот пишу, чтоб ты знал, что мы с тобой теперь совсем одни на белом свете». Дальше Виктор читать не смог. Стон вырвался из его груди, и тут же сознание окутала тьма, из которой он так долго выбирался.
Виктор Бурнин провалялся в госпитале еще больше месяца. Но все когда-нибудь заканчивается. Выздоровел и он, хотя врачиха, оформлявшая его медицинскую карточку, только покачала головой, узнав, что он выписывается. Но ему уже было как-то все равно – здоров он или не очень. Он должен ехать в свое село, попросить прощения у родителей, что так надолго задержался вдалеке от них. Если бы он тогда вернулся из армии сразу, может быть, ничего такого бы и не произошло. Он чувствовал себя виноватым перед ними, перед стареньким дедом, перед всем белым светом. Нельзя сказать, что теперь личная судьба его не беспокоила. Но все эти мучения, от неопределенности своего будущего, отступили на задний план перед той болью, которую вызвало письмо деда.
 Его последнее свидание с Жанной не внесло ничего нового в их отношения. Она искренне сочувствовала Виктору, но ехать с ним в Сибирь не хотела.
– Ты, Витя, езжай,  – сказала она на прощание, – проведай деда, попрощайся с родителями, и возвращайся. Я буду тебя ждать. Но хоронить себя в вашей глуши?… – ты меня уволь. Я же городская и ничего с этим поделать не смогу. С меня жены-декабристки не получится, даже если бы и захотела.
Колеса поезда глухо отсчитывали стыками рельсов километр за километром, складывая их в сотни и тысячи, унося Виктора все дальше и дальше вглубь Сибири. Ростов на карте его сознания давно остался где-то далеко позади и внизу. За окном потянулись бескрайние болота Западной Сибири, с островками березовых рощ, по колено утонувших в камышах. Мелькали полустанки, с застрявшими возле железной дороги покосившимися хибарами, медленно проползали небольшие станции, с обязательной торговой суетой прямо у вагонов, надолго застывали перед составом перроны Омска и Новосибирска.
Виктор смотрел в окно с вагонной полки безучастным взглядом, погруженный в свои мысли. Ни разговоры попутчиков, ни вокзальный шум, заносимый в вагон новыми пассажирами, не задевали его сознания. Он все еще находился там, под Пятигорском, на базе их группы прикрытия, куда заехал из Ростова, чтобы попрощаться с ребятами. Они встретили его как брата: объятиями и поздравлениями по поводу благополучного возвращения с того света. Да и вправду, за три года совместной службы разве они не стали кровными родственниками? Разве не доверяли они свою жизнь друг другу, при том помногу раз? Наверно, не бывает более близкого родства, чем родство, скрепленное кровью, пролитой во имя спасения товарища.
Андрей Терехов, его самый близкий друг, с которым они тогда сидели рядом в машине, каким-то чудом отделался лишь ушибами и сломанной ключицей. А ему вот не повезло.
– Не горюй, Витек! – попытался тогда утешить его Андрей. – Главное, что ты жив остался! А все остальное ерунда. Устроишься на гражданке – еще мы позавидуем. Ведь ты парень – хоть куда. В плечах, как говорится, косая сажень, а ростом всего лишь на сантиметр ниже меня, это считай, метр восемьдесят три. Чего тебе еще надо? Все девчата Сибири будут твои. А что раньше меня на гражданку уходишь, так оно, может, не так уж и плохо – присмотришь там для меня невесту. Так что жди, ведь всем нам, рано или поздно, придется возвращаться на гражданку. Не бегать же по горам с автоматом всю жизнь.
«Хороший парень Андрей, но «хромой скороходу не товарищ», – думал Виктор. – А он теперь как раз в качестве того самого хромого и находится. Наверно, о таких как он, американцы и говорят – хромая утка. Интересно, а почему утка, а, допустим, не гусь или лошадь? Да черт с ними, с американцами, мне бы с собой разобраться. Что там у нас в Ясном делается? Приеду туда в качестве нежданного гостя с пистолетом за поясом. И зачем я только взял этого «Макара» у Андрюхи? Черт его знает. Теперь вот думай, что будет, если у меня его засекут. Сгодится, сгодится! Эх, Андрей, Андрей. В деревне про такую штуку не успеешь подумать, как все уже будут знать. А через день или два будет знать и участковый, хоть он и живет за полсотни километров, в Александровке».
Мерное покачивание вагона располагает ко сну, и Виктор, можно сказать, вынужденно проспал, трое с лишним суток, почти до самого Красноярска, лишь один раз в день прерывая этот утомительный отдых для походов в  вагон-ресторан. Но когда за окном после Тайшета потянулись до боли родные сопки, укутанные зеленой тайгой, сердце его стало биться в учащенном ритме, наполняя тело радостными токами. Сонливость, грусть и всякие переживания исчезли сами собой, и Виктора охватило возбуждение от скорой встречи с Малой Родиной. Он весь подобрался, уподобляясь сжатой пружине, готовой вот-вот распрямиться. За прошедшие дни его сознание как-то уже смирилось трагической гибелью родителей, и хотя этот тяжелый камень постоянно находился там, но он теперь не заслонял собою весь мир, оставляя место для солнечного света, для других людей, для жизни.
В городе Виктору здорово повезло – он попал на рейсовый автобус, который два раза в неделю ходил отсюда в Ясное. Автобус был стареньким «ЛАЗом», дребезжащим всем своим железным нутром даже на ровном асфальте, не говоря уже про гравийку, что соединяла Ясное с Александровкой. Но и такому чуду технической мысли прошлого века жители Ясного были бесконечно рады. Ходили упорные слухи, и надо полагать, небезосновательные, что автобус будет курсировать в их село не дольше Нового года, а затем его спишут на металлолом по причине несоответствия правилам безопасности пассажирских перевозок. Со временем, возможно, выделят другой, более современный автобус, но в это никто не верил, и жители Ясного готовились к самому худшему – к полной изоляции от большого мира, олицетворяемого городом. Но пока что «ЛАЗ», заглотнув в свое дребезжащее нутро почти полсотни человек, натужно взревев мотором, тронулся в нелегкий для него путь.
Виктору повезло вдвойне: мало того, что он нежданно-негаданно оказался в городе в нужный день, так еще и внутри автобуса, не прилагая к тому никаких усилий, заполучил вполне комфортабельное место возле окна. Пока он осматривался – нет ли среди пассажиров знакомых ему лиц, автобус выкатил за город и неожиданно резво помчался по заасфальтированной дороге в сторону голубых сопок, дрожащих в токах разогретого воздуха. Знакомых среди пассажиров автобуса Виктор не обнаружил, а может, просто и не узнал – как никак, а со времени его убытия в армию прошло уже больше пяти лет. От нечего делать он стал смотреть в окно, невольно отслеживая все изменения, что произошли вокруг за прошедшее время.
А изменения были и, как отметил для себя Виктор, далеко не в лучшую сторону. В тянущейся веренице возделанных полей, разделенных между собой небольшими перелесками, появились бурые плешины бурьяна. Они смотрелись, словно настоящие язвы на желтеющей хлебами пашне. И чем дальше продвигался автобус от Города, тем гуще становились пятна бурьяна, постепенно сливаясь в некое подобие степи, степи безжизненной, гнетущей. Вскоре среди неухоженной, заброшенной земли появились поля, покрытые густой щеткой молоденьких сосен.
– Смотри, Ксения, тайга свое возвращает, – с грустным восхищением в голосе произнес сидящий впереди мужчина, наклоняясь к своей соседке.
– Жалко, столько земли пропадает, – отозвалась та, неодобрительно покачав головой.
– А что здесь жалеть? – не согласился с ней мужчина. – Земля-то здесь никудышная. Ее в свое время и трогать было нельзя.
– Это почему? – вяло поинтересовалась соседка, по-видимому, лишь бы поддержать разговор.
– Да раньше здесь тайга лиственничная была, какая после нее земля? Одно название.
– У нас же вся пашня когда-то тайгой была, – не согласилась Ксения. – А теперь вон родит, не жалуемся.
– Тоже сравнила! Раньше наши прадеды под пашню землю специально выбирали, чтобы черноземы были. А эти придурки распахали листвяжники и думали, что зерном засыплются. Как бы не так. Нужно было березняки подбирать и то не каждый для этого дела подойдет! А они… – мужчина махнул рукой, выражая тем самым свое отношение к «придуркам», которые, создавая по указанию «партии и родного правительства» подсобные хозяйства предприятий, денег не считали. Для них главное было вовремя отрапортовать, а там хоть  трава не расти. Но она росла, правда, вместо посеянной пшеницы.
Виктор слушал этот разговор незнакомых ему людей, и воспринимал его, вначале даже сам того не осознавая, как нечто задевающее лично его, Виктора, человека близко принимающего к сердцу все, что происходило и происходит на этой сибирской земле, на его Малой Родине.
После Александровки в автобусе осталось человек семь, и через какое-то время Виктор признал их всех, хотя многие из них сильно изменились, и, как ему показалось, тоже не в лучшую сторону. Изредка и односельчане с вялым  интересом посматривали на Виктора, пытаясь определить – что понадобилось этому молодому и статному парню в их глуши. За прошедшие годы Виктор, по-видимому, настолько изменился, возмужал, что узнать его было не так-то просто. Первым рассекретил Виктора  Марьин Сергей, его одногодок, но сумевший каким-то образом «откосить» от армии. Он жил на другом конце села, на той же улице, что и дед Иннокентий, всего лишь через два дома от него.
– Витек! Никак это ты? – заорал он на весь автобус, и радостная улыбка расплылась по его широкому лицу. Он сделал попытку встать со своего места, но в это время автобус качнуло на очередном ухабе, и Сергей рухнул обратно на сиденье. Очередная его попытка перебраться поближе к Виктору, завершилась тем же результатом – ноги плохо слушались Сергея, и виноват в том был не только автобус.
– Сильно поддатый, – догадался Виктор, делая в ответ приветственный жест рукой, и улыбаясь Сергею. Не испытывая никакого желания вступать в разговор с пьяным односельчанином, который, собственно говоря, никогда и не числился у него в друзьях, Виктор не стал продолжать этот диалог на расстоянии и отвернулся к окну. Автобус как раз въезжал на мост через Тубу, единственный левобережный приток Кежмы, реки, которая так часто снилась Виктору на первом году службы. Сколько счастливых моментов детства было связано с ней. И от вида серебристой ленты воды, обрамленной темной зеленью кедров и пихт, густо вставших по обоим берегам Тубы, сердце Виктора наполнилось восторгом, переполняющим человека при его встрече с далеким детством. Здесь все родное: и зеленые склоны сопок по сторонам, и белое кипение воды на стремнине, и черные как смоль вороны, тяжело отпрыгивающие перед самым автобусом на обочины. Даже эта разбитая гравийка, с лывами бурой воды, объезжая которые, автобус всякий раз угрожающе скрипел и кренился в их сторону, даже она такая своя, родная, что, кажется, ее невозможно променять даже на самую лучшую автостраду мира.
Через какое-то время, когда Виктор возвратился взглядом в салон автобуса, он обнаружил, что Марьин Серега, запрокинув голову на спинку сиденья, спокойно, насколько это позволяла дорога, спал. Да и остальные пассажиры находились в полудреме, не проявляя особого интереса к его персоне.

               
                Старый шаман

Шаман Амарчэ сидел у самой воды на коряге, выброшенной на берег половодьем. Он безучастно смотрел на тугие прозрачные  струи реки, стремительно несущиеся у самых его ног. В некоторых местах вода завивалась воронками, вскипала бурунами, сквозь которые проглядывали черные спины подводных глыб. Отдельные из них выступали над водной поверхностью, и создавалось впечатление, что они стремительно несутся вверх по реке, оставляя за собой пену и клокотание вод. Над рекой висел монотонный гул порога, сопровождающийся глухими стуками и всхлипами. Глаза Амарчэ были раскрыты, но они не видели ничего происходящего вокруг. Его душа была совсем в ином месте, она была в далеком прошлом.
Амарчэ прожил долгую жизнь. Он и сам затруднялся сказать, сколько зим уже очутилось за его  спиной. Но он хорошо понимал, что впереди у него этих зим остается совсем немного, меньше чем волосков на хорошей ровдуге. Скоро его душа должна совершить путешествие на звезду Чалбон, в страну Энекан буга, где уже давно находятся все, с кем он начинал свою жизнь в этом Среднем мире. Жалеет ли он о прожитых годах? Наверно, нет. Много он повидал за свою жизнь, испытал тревог и лишений. Не единожды злые духи, в образе секретарей, пытались склонить его к предательству своих предков, но он выстоял. Он оставался верным памяти старого амакан-Ирбэдэ, своего деда, от которого получил не только свое имя. Могучим шаманом был его прадед. Наверно, самым сильным из всех Момолей. Часть этой силы, должно быть, перешла и к нему, его внуку. Но времена стали другими и, хотя он всю свою сознательную жизнь помогал людям избавляться от болезней, используя различные травы и отвары, по-настоящему его сила смогла проявиться лишь в последние годы, когда духи-секретари сгинули, как он думает, в Нижнем мире.
Как можно использовать сильные снадобья, не подготовив человека к их действию? Это очень опасно, потому что в каждом из них таятся добрые и злые духи. Чтобы не навредить больному, нужно удалить злых духов на безопасное расстояние, и не только из лекарства. Они находятся и в теле человека. А как это сделать, если секретари не велели брать в руки бубна и кямла? Большая сила была у секретарей, не иначе, что им покровительствовал сам Харги. Но вот уже второй десяток лет он, Амарчэ опекает свой род в полную силу, совершая камлания так, как совершали его предки. Но он знает и о том, что обязан оставить на земле после своего ухода в Верхний мир преемника, человека, имеющего на теле знаки своей избранности. Благодаря расположению Повелительницы мира, такой человек в их роду имеется – это его внук Арчемкан, находящийся сейчас в далеком городе, где он познает тайны лочи, людей сильных и непонятных. И это хорошо, что внук  учится у них, потому что шаманом может стать только человек сильный и многознающий. Сложны и запутаны пути между Средним миром, миром людей, и другими мирами, Верхним и Нижним. Много нужно знать и уметь шаману, чтобы не допустить злобного Харги, к душам людей. Далеко не каждому это по силам.
Он помнит то далекое время, когда его, совсем молодого и неопытного илэ, мудрый старый шаман  стал посвящать в таинства общения с духами. Именно тогда он и подарил ему духа покровителя, в образе умного филина, все видящего насквозь и днем, и ночью. Это уже потом, скитаясь в одиночестве по горам и лесам, Амарчэ смог призвать к себе в помощники других духов в образе зверей и птиц, которых многие дни он питал своей кровью, прежде чем переселить их в бубен. Сколько раз злобный Харги выставлял на его пути свой страшный коготь, а ужасный бальбука пугал, стремясь лишить его разума? Но все преодолел Амарчэ, и возвратился к дедушке Ирбэдэ целым и невредимым. Когда он потом  вместе со старым шаманом впервые полетел в Верхний мир, к Энекан буга, у него от волнения сердце колотилось в груди чаще, чем кямл в руках шамана, изгоняющего злых духов из тела больного. Но Хозяйка мира в тот раз была милостива к ним, как и в последующие годы, когда уже он летал к ней один, в сопровождении лишь верных его духов-помощников, могучего орла и бдительных чирков, заранее предупреждающих всех об опасностях.
Много раз за свою жизнь ему пришлось побывать в Нижнем и Верхнем мире, в том числе и на утренней звезде Чалбон, где обитают души его предков, ожидающие нового рождения. Он встречался там и с оми  Ирбэдэ, душой прадеда, живущей в виде птенца серого журавля, в просторном жилище внутри громадной сухой лиственницы. От нее он узнал имя человека, который и должен будет остаться оберегать  его народ от злобного Харги, когда душа самого Амарчэ покинет Средний мир, чтобы перенестись на Чалбон. И он должен успеть помочь новому шаману добиться совершенства в искусстве побеждать злых духов Нижнего мира, чтобы тот в свою очередь помог мукды Амарчэ, его душе, которая временно поселяется в теле умершего человека, благополучно перебраться в страну мертвых. Без помощи шамана никто не способен преодолеть ужасную реку, разделяющую Нижний мир на две части. Это не по силам даже самому Харги. Только опытный шаман может переправиться в лодке на другой берег подземного потока, минуя камни и водовороты, минуя когти злых духов, так и старающихся вонзить их в души умерших, задержать их у себя, превратить в своих помощников.
Много зла в Среднем мире. Бродит оно среди людей, лишая их разума, заставляя совершать поступки, от которых сама Властительница мира гневно хмурит брови и отворачивается от своего народа. И без сильного шамана не выжить людям в этом мире. Разве не шаман Ирбэдэ  спас в свое время людей рода момолей, когда вместе с лочи в их страну пришла огненная вода? В то время многие охотники находили в ручьях небольшие желтые камни, которые у них охотно брали русские, давая взамен вместе с чаем и различной крупой, бутылки с огненной водой. Многие тогда  разучились охотиться и совсем пропадали. Но шаман Ирбэдэ, во время одного из весенних камланий, заставил всех присутствующих людей их рода принести в священный чум те желтые камни, и высыпал их в берестяную сумку, на спину лежащего в ней каменного хэли. Сверху содержимого положил он изображение священного дябдара, мудрого змея, изготовленное из зеленого камня, и велел этим могучим духам унести желтые камни навсегда из жизни их народа. Для верности он приказал опустить ту коробку в воду и придавить ее громадным камнем, чтобы никто и никогда не смог дотянуться жадной рукой до желтого зла. После чего старый шаман привязал арканом заклятий к тому месту сильных духов, приказав им отправлять в страну мертвых душу любого человека, пытающегося прикоснуться к схороненному злу. По окончании камлания, люди их рода навсегда откочевали с тех мест. Только сам шаман Ирбэдэ дважды возвращался к священной горе и последний раз он взял с собой для полета к Энекан буга его, Амарчэ.
Но, наверно, не все зло собрал тогда мудрый шаман Ирбэдэ, потому что огненная вода по-прежнему появляется  в охотничьих  угодьях их рода. И люди не могут противиться этому злу. Вот и сын его, Окирэ, отец Арчемки, оказался человеком слабым, неспособным устоять перед злым духом горящей воды. Сколько лесного народа, так называют его соплеменников русские, погубила эта вонючая вода, имя которой водка! Не выдержал такого испытания и его сын Окире, утонул на реке во время половодья, куда завлек его злой дух Алкаш. Только благодаря помощи добрых духов, ему, Амарчэ, удалось спасти от этой участи Арчемку. Слишком заметные отметины оставила на теле внука и на его душе Властительница мира, чтобы он, Амарчэ, после беседы с ней, не увидел их, и не показал людям своего рода, кочующим вблизи.
Мать Арчемки, Асикан, беспрекословно слушалась отца своего мужа, и воспитывала сына так, как велел старый шаман. Но они не могли не отправить Арчемку в интернат, где собирались дети лесных людей, чтобы учиться иной жизни, не той, которой всегда жили эвенки. Может оно и хорошо. Со временем его внук станет более знающим шаманом, чем он сам. Так оно и должно быть. А то, что его внук обязан стать шаманом, знают не только люди их рода, но знает и сам Арчемкан. Иначе быть не могло. Так повелела Эникан буга. Кто не исполнит ее предначертание, тот вскоре умрет и душа его достанется злому Харги. И  об этом так же знает его внук, потому и исполнит повеление Властительницы мира.
Недавно Амарчэ получил, наконец, известие от внука из интерната, переданное русским человеком, странствующим по воде в поисках успокоения души: на днях Арчемка навсегда возвратится в родной чум. Теперь мало кто из людей их рода постоянно живет в жилищах предков. Многие привыкли к деревянным домам, в каких живут русские люди. Только отправляясь в тайгу на промысел, они ставят чумы. Лишь старый шаман не изменял обычаям предков, и огонь в его чуме не угасал никогда. Он не понимал,  как можно жить в деревянном доме на одном месте? Как можно вытаптывать до рыжей земли зеленую траву, превращая все вокруг в грязь? Как можно, вставая по утрам, не видеть всякий раз восхода солнца, новых гор, не слышать птичьих голосов, не окунать руки в туман, чтобы отереть им лицо? Как можно без этого жить?
Когда-то, давным-давно, люди их рода разбивали свои кочевья далеко от этих мест. Чтобы попасть туда, нужен не один день пути в сторону полуденного солнца. Там были прекрасные угодья, где эвенки добывали много соболей и росомах. Но со стороны белых гор стало появляться все больше и больше новых людей, поклоняющихся иным Богам, и людям илэ, пришлось уходить все дальше и дальше, в сторону Полярной звезды. Но связь со своей покинутой Родиной у них не прерывалась никогда. Там остались имена их предков в названиях рек и гор, там остаются до сих пор духи их народа, которые помогли лесным людям выжить среди бесчисленного множества врагов.
 С тех пор много воды унесла Река жизни к северному морю, много событий пронеслось над головами людей  на крыльях священной казарки. Далеко на юге осталась священная гора, посещение которой людьми, жадными и слабыми, запретил его прадед через проклятие, наложенное на все живое и неживое. Нельзя добывать там ни соболя, ни изюбря – их кровь потребует отмщения, и кровь нарушителя запрета смешается с кровью жертвы. Только очень сильный шаман может совладать с теми духами, заставить служить их себе.
Он, Амарчэ, уже  дважды посещал священную гору для полета в Верхний мир, и духи горы не причинили ему зла, потому что, заслышав звуки его бубна, они смиренно опускали головы, признавая над собою власть нового шамана. Но вот подошло время и его последней встречи с ними. Он должен взять с собой в полет в Верхний мир своего внука, чтобы испросить у Властительницы мира  разрешение для нового шамана, на право опекать людей их рода, после своего ухода на звезду Чалбон. Все в жизни идет по священному кругу. Давно ли он сам, начинающий шаман, ехал на олене вслед за амакан Ирбэдэ на священную гору, и вот наступила пора совершить снова этот путь, но только уже в ином качестве и, наверно, в последний раз. 
Недалеко от старого эвенка, в кипении одного из бурунов, вывернулось из глубины громадное тело тайменя. Его розовый хвост, мелькнув над водой, словно отблеск зари,  выстрелил вверх целым веером брызг. Громкий хлопок, немного похожий на выстрел из ружья, перекрыл гул порога и вернул душу старого шамана к действительности. Посмотрев в ту сторону, он поднял руку, приветствуя хозяина Реки. Они давно знают друг друга. Дух тайменя часто навещает Амарче в его чуме. Он ничего не говорит, но это и не требуется. Старый шаман понимает его и без слов. Ведь они словно братья, дети одного мира.
Копенкин Арчемка возвратился из интерната в первых числах июня и Амарчэ стал готовить его к предназначенному. Многое должен постичь Арчемкан из таинств общения с духами, населяющими Средний мир, прежде чем отправиться в трудный путь к Властительнице мира. Не каждому взрослому мужчине это по силам. Но Амарчэ уверен, что внук заменит его на трудном поприще шамана, и люди их рода не останутся беззащитными после его смерти. Перед первыми заморозками Амарчэ с Арчемкой собрались  в неблизкий путь к Шаман-горе, для полета в Верхний мир. Так решил старый шаман.

               
                На  Малой Родине

Первые два дня пребывания Виктора в Ясном прошли в сплошном угаре застолий. Даже дед Иннокентий, несмотря на высокое давление, не удержался и пропустил пару граненых стаканчиков сорокоградусной, привезенной Виктором из далекого Ростова. Полсела, ни меньше, побывало за это время в доме старого Бурнина. Первым, разумеется, пожаловал Марьин Сергей, еще не совсем отошедший от предыдущего выпивона. Вслед за ним подтянулись и другие сельчане, имевшие хоть какое-то касательство к роду Бурниных. Затем заглянули школьные друзья-товарищи Виктора, которых в селе оставалось совсем немного, но которые по части выпивки могли дать фору даже и записным забулдыгам. Как бы там ни было, но на третий день Виктор решил, что с этим делом пора заканчивать – голова стала тяжелой, как будто чугунной, и вязкая чернота все чаще стала прорываться в сознание, грозя заполонить его совсем, как это было не так давно в госпитале.
 Этим утром Виктор встал рано, где-то в половине шестого. Стараясь не скрипеть половицами, чтобы не разбудить деда, он выбрался из кухни в сени, готовясь совершить утреннюю пробежку к реке, а заодно и вытряхнуть там морды. Свежая рыба была бы весьма кстати. Колбаса да консервы изрядно надоели, а мяса в конце лета найти на селе не так-то просто, по крайней мере, во времена настоящие. Иное дело раньше, когда жив был отец. Ледничок в укромном месте их двора никогда не пустовал.
Осторожно открыв дверь веранды, Виктор приостановился – дед Иннокентий сидел на ступеньках крыльца, вовсю попыхивая самокруткой.
– Что, деда, не спится? – спросил Виктор, опускаясь на ступеньки рядом.
– Да выспался уже, внучок. Много ли старику надо? А ты чего в такую рань вспоролся?
– Да на речку хочу сбегать, морды проверить. Они у тебя все там же?
– Да где же им быть? Все там. Три штуки из алюминиевой проволоки.
– А старые из прута что? уже сгнили?
– Так с проволочными легче управляться. Они же складываются в блин – бери сразу хоть пяток. Переставить с места на место проще простого.
– Технический прогресс, – засмеялся Виктор. – Ну, ладно, дед, я сбегаю, потом поговорим. Сегодня, надеюсь, нам никто не помешает.
– Да кто его знает. На халяву рюмашку пропустить у нас горазды многие.
– Все дед, никаких больше пьянок! По крайней мере, до субботы. А то можно запросто алкашом стать.
– Это правильно. Ну, беги, беги. А я пока завтрак соображу, – согласно кивнул головой старик.
Виктор вернулся с реки через час. На кукане – ивовом пруте, с торчащим на конце обломком сучка, он притащил двух увесистых налимов.
– Смотри, дед, какие звери попались! Придется уху варганить.
– Это мы махом, – обрадовался дед Иннокентий. – Одного в уху, а второго засолим.
Часа через полтора уха была готова. Дед с внуком собирались уже сесть за стол, как в окне мелькнула тень человека, и в сенях послышались чьи-то шаги.
– Ну вот, – ухмыльнулся дед, – а ты говорил, что обойдемся без бутылки.
В проеме двери появилась рослая мужская фигура, в светлой ветровке и с такой же светлой полиэтиленовой сумкой в руке. Переступая порог, гость слегка склонил голову – то ли кланяясь притолоке, то ли хозяевам дома.
– Здорово ночевали! – произнес он хрипловатым, как будто немного простуженным голосом.
– Здорово, Дима, здорово, – ответствовал старый Иннокентий, пожимая протянутую ему руку.
– Здравствуй Витя, – продолжил гость, поворачиваясь в сторону Виктора.
– Да это никак Димка Соловей?! – удивился Виктор, привставая из-за стола и обмениваясь рукопожатием с гостем.
– Он самый, он самый, – хохотнул дед, делая приглашающий жест гостью, мол, давай, присаживайся к столу.
– О, да у вас тут никак уха. Вовремя я, вовремя, – заулыбался круглым, словно циркулем очерченным лицом, гость. – Не зря пузырек прихватил, как душа чуяла, что попаду на уху.
Нежданным гостем оказался Соловьев Дмитрий, местный предприниматель, человек на селе более чем авторитетный. Единственный в селе магазин принадлежал ему. Сам Дмитрий, хотя и считал своей малой Родиной Ясное, предпочел жить в Александровке, где также держал большую торговую точку почти в самом центре поселка. Он был старше Виктора лет на десять, а потому особой дружбы между ними никогда не водилось. По этой причине визит Соловья, так все звали предпринимателя из-за его фамилии, удивил и деда и внука.
Между тем Соловей вытащил из сумки большую бутылку «Путинки» и поставил ее в центре стола.
– Ну, Витек, с прибытием тебя в родные пенаты, – произнес он, усаживаясь на пододвинутый ему табурет.
– Спасибо, Дима, – поблагодарил его Виктор. – Только, думаю, придется мне срочно бежать из села.
– Что так? – удивился Соловей.
– Боюсь досрочно кони бросить. Ведь уже третий день приходится эту заразу глотать, – кивнул в сторону бутылки Виктор.
– А мы помаленьку, поговорим про житье-бытье да и ладно. 
– Эх! – обреченно вздохнул Виктор, поднимаясь из-за стола, чтобы достать из буфета граненые стаканчики.
После ухи, сдобренной небольшой дозой «Путинки», Виктору пришлось уже в который раз рассказывать о своем житье-бытье в армии в качестве контрактника. На вопрос Соловья:  «А сколько же ты получаешь в месяц», он,  сделав многозначительное лицо, ответил:
– Государственная тайна. Давал подписку о неразглашении.
– Да брось ты темнить, – засмеялся Соловей. – Какая тайна? Я же с контрактниками встречаюсь уже не первый раз.
– Так что тогда спрашиваешь? – в свою очередь засмеялся Виктор.
– Да ну тебя, – махнул рукой Соловей. – Ты лучше расскажи, чем думаешь заниматься? Вернулся навсегда или так, на побывку?
– Думаю, Дима, думаю. Ведь не зря говорится: семь раз отмерь, а один раз отрежь. В этом деле спешить – здоровью вредить.
– Так-то оно так, ну а если не секрет – где собираешься жить? Ведь в Ясном работы не сыскать. Скорее всего, придется подаваться в Город?
– Ну, ладно, хлопцы, вы здесь поговорите, а я пойду маленько прилягу, что-то устал, – поднялся из-за стола дед Иннокентий, молча до сих пор слушавший разговор внука и гостя.
– Отдохни деда, – одобрительно кивнул головой Виктор. – Ты уже сегодня натопался. Пойдем, Дима, на свежий воздух, – обратился он к Соловью, – пускай старый немного поспит.
Когда через час с небольшим, проводив гостя за калитку, Виктор вернулся в дом, старый Бурнин, встретил его вопросом:
– Ну и чего он приходил?
– Ты что, дед, не спал, что ли?
– Успею, на том свете высплюсь, – отмахнулся Иннокентий. – Наверно, насчет наших охотничьих угодий интересовался?
– Точно. Что, поди, уже не первый раз?
– Где-то через полгода после гибели наших, он заходил ко мне, спрашивал о тебе, мол, Виктор вернется в Ясное или нет. А то бывший «коопзверопромхоз», не знаю, как его теперь обозвали, может, мол, поселить на ваши угодья чужака. Я в тот раз сказал ему, что ты обязательно вернешься, как же иначе. Так он ушел тогда, как мыла съевши.
– Ладно, деда, хрен с ним, с этим Соловьем. Ты лучше расскажи мне подробности гибели моих. А то тут некоторые всякое говорят. Намекают, мол, дело нечистое.
– Да, внучок, так оно и есть. Кстати, Соловей и обнаружил ту аварию. Он и милицию вызвал по мобильнику.
Старик на время умолк, должно быть, уже в который раз переживая гибель сына и невестки. Справившись с подкатившим к горлу комком, он продолжил:
– Василь с Ниной в тот день поехали в город по не совсем обычному делу. Ты же знаешь, что твой отец был мастер на все руки. Золотые у него были руки. За машиной он ухаживал, пожалуй, лучше, чем парень за девкой. Она у него была хоть и старенькая, но бегала лучше, чем другие новые. Да и водил он машину что надо, не лихачил, но и не тянулся, как старый мерин в упряжи.
– Да знаю я, дед, что батя был классным водилой. Сколько раз с ним в Город ездили.
– Так, внучок, так, – горестно закивал головой дед. – Одним словом, обнаружил их Соловей в кювете, на повороте, что сразу за Александровским мостом. Если судить по следам, так Вася даже не тормозил, так прямо на всей скорости в кювет и съехал. Как будто уснул за рулем. Так ведь дело шло к середине дня, какой там сон. Одним словом, они не мучились, сразу… – слезы потекли из бесцветных старческих глаз деда.
У Виктора тоже перехватило дыхание. Он попробовал глотнуть воздух, но из этого ничего не получилось, и что бы скрыть свои мокрые глаза, он поднялся с табурета, прошелся по комнате. Немного успокоившись, Виктор снова уселся напротив деда.
– Так почему ты, деда, считаешь, что в гибели моих родителей есть что-то необычное? Ведь сам писал, что гаишники никаких неисправностей в машине не обнаружили, благо, что она не загорелась. Ведь причину тогда определили – водитель не справился с рулевым управлением.
– Все так, Витек. Никто из людей в смерти твоих родителей не виновен. Многие грешили на Соловья, но он в тот день возвращался из Города, и подъехал к месту аварии всего лишь за минуту или две до другой машины. Та висела у Соловья на хвосте от самого Города. Я специально ездил к тому человеку домой. Все было так, как говорил Соловей. Нет его вины ни в чем.
– Так что? Обыкновенная авария? – сумрачно спросил Виктор.
– Эх, Витек! Обыкновенная, да необыкновенная, – тяжело вздохнул дед. – Не послушался твой отец меня, ходил на Шаман-камень, и не один раз. Не верил он, что место там проклятое. Вот и наказал его тунгусский Шаман за это.
– Дед, но я ведь тоже в эти басни не верю. Какое там проклятие шамана может быть, когда в нашей округе этих шаманов никто и в глаза не видел? Здесь даже и тунгуса на сотню верст вокруг не найдешь.
– Тунгусы отсюда ушли давно, это точно, – согласился дед. –Говорят, подались куда-то на север еще лет сто или двести тому назад. А раньше, как говорил мой отец, их летние кочевья были как раз по Кежме-речке. А с Шаман-камня их колдуны летали на небо. Потому и был у них запрет на посещение того места.
– Ой, дед, сказки все это. Но ладно, откуда ты взял, что мой отец ходил на этот камень? Он что, тебе сам говорил об этом?
– Не только, Витя, говорил, но и показывал два самородка золота, которые он там нашел. Вот они его и сгубили.
– Золото? – изумился Виктор.– Вот это да! И где теперь эти самородки? У тебя?
– Нет, Витя, твой отец в тот день повез те самородки в Город. Он договорился с кем-то, что тот поможет ему, не без своей выгоды, разумеется, превратить то золото в деньги. Вася давно хотел купить путную машину, чтобы хоть таким макаром заманить тебя в Ясное. А вот видишь, как оно получилось, – старый Бурнин безнадежно махнул рукой и зашуршал обрывком газеты, скручивая из нее цигарку. – Так и пропало то золото неизвестно где, – продолжил он, выпуская густой клуб дыма, от которого у Виктора сразу запершило в горле.
– Ну и гадость ты, дед, куришь, – замахал руками Виктор, отходя от старика в сторону. – Я же привез тебе хороших сигарет, а ты все своим самосадом травишься.
– Хоть и самосад, зато собственный, – примирительно проворчал дед. – В твоих сигаретах еще неизвестно, сколько всякой дряни намешано. Может, они еще более ядовитые, чем мой горлодер.
– Так значит, те самородки пропали? – продолжил свой допрос Виктор.
– Значится, внучок, пропали. Кто их тогда упер из разбитой машины, не знаю.
– А может, батя их дома оставил? – предположил Виктор.
– Да нет, Витя. Он перед тем, как ехать в город, заезжал ко мне. Самородки при нем были. Наверно, при осмотре места аварии кто-то прибрал их. А так, куда бы им деваться?
– А в протоколе, гаишники же должны были протокол происшествия составить, в нем ничего такого нет?
– Не знаю я, Витя. Сам того протокола не читал. Только, думаю, если бы там хоть что-то говорилось про золото, то милицейские уже не один бы раз наведались ко мне.
– Это точно, – согласился Виктор. – Но ладно, дед, что теперь про это говорить. Так ты думаешь, что тунгусские шаманы каким-то образом причастны к смерти моих родителей?
Дед Иннокентий на вопрос внука ничего не ответил, только кивнул головой, продолжая исторгать из себя клубы удушливого дыма.
В пятницу, 18 августа, Виктор поднялся с постели с твердым намерением больше не уклоняться от принятого накануне решения – вести впредь трезвый образ жизни. За три дня своего пребывания в деревне, он еще ни разу не побывал в отцовском доме, который находился почти на противоположной ее окраине. Он  страшился заходить туда, где все должно напоминать о родителях. И в первый день своего приезда в Ясное, он так и не осмелился зайти внутрь: постоял перед дверью, потрогал рукою прохладное железо навесного замка и ушел прочь. Как и на кладбище, у могилы родителей, слезы наворачивались на глаза от одного вида этой умирающей усадьбы, которая была его надежным убежищем от всех невзгод в теперь уже далеком детстве.
Но сегодня утром, едва проснувшись, он решил, что обязательно побывает в своем доме. Да-да, он был и остается его домом, и не стоит больше, словно маленькому ребенку, прятаться от прошлого. Оно всегда будет с ним, и никуда не денется, сколько ты не закрывай глаза своей памяти.
Позавтракав, Виктор, поднимаясь из-за стола, сказал деду:
– Я схожу домой, посмотрю что там.
– Сходи, Витек, сходи, – согласно кивнул дед. – Я ведь там после похорон был только один раз, когда окна заколачивал. Глянь, может, что подправить надо. Без хозяйского глаза избы быстро рушатся. Да и потом посмотри, может, твой отец какой-нибудь знак про свою находку оставил. Я там ничего не трогал. Оставил все, как было. Все ждал, что ты вот-вот приедешь.
– Ладно, деда, я пошел, – бросил уже на ходу Виктор.

                * * *

Свой дом Бурнин Василий строил еще при советской власти. Ставил просторно, на самой окраине села. В те времена ни о каком кадастре или землеустроительном деле никто и слыхом не слыхал. Все было просто и ясно. Сходил в сельсовет, что и тогда располагался в Александровке, написал председателю заяву, что, мол, хочу поставить дом в своем селе, указал место и всего-то делов. Стройся, только с ОБХС  не порти отношений. Это теперь бюрократы наворотили всяких законов и правил целый воз и маленькую тележку, чтобы было для них хоть какое-то занятие, свою зарплату оправдывать. Так что земли отец Виктора под усадьбу прихватил изрядно. Да и что было ее жалеть, когда тайга подпирала село прямо по огородам, да еще норовила и за изгороди забраться. Не успеешь оглянуться, а в укромном уголке пашни то березка из земли выберется, то сосенка. У нерадивого хозяина тайга иногда чуть ли не  половину приусадебного участка забирала обратно. Правда, раньше такое случалось редко, не то, что теперь.
Через десяток минут Виктор уже подходил к своему родному дому. Затворив за собой почернелую от времени калитку, ступая по редкой траве, уже зеленеющей по всему двору, он прошел к высокому крыльцу. Поднялся под резной навес, защищающий от дождя входную дверь, и остановился. Все здесь было, как и прежде, пять лет тому назад, когда он уходил отсюда желторотым юнцом в армию. Ничего с тех пор не изменилось. Вот только заколоченные почернелыми досками окна отделяли то счастливое время от настоящего непреодолимой пропастью.
С трудом провернув ключ в навесном замке, уже подернутом ржавчиной, Виктор вошел внутрь. В доме царил полумрак. Сквозь щели в досках, которыми были заколочены окна, внутрь попадало достаточно света, и он сразу обратил внимание на беспорядок, царящий повсюду. Вся мебель была сдвинута со своих мест, а вещи, даже посуда, валялись в таком беспорядке, что не оставалось никакого сомнения – в доме похозяйничал кто-то чужой. Кровь прилила Виктору в голову, и кулаки сжались сами собой. Он готов был вступить в схватку с неизвестным мародером, осквернившим своим вторжением его дом. Но, разумеется, в избе никого не было, и немного успокоившись, Виктор стал осматриваться.
Он сразу увидел, что одно стекло из окна, выходящего во внутренний двор, вынуто и аккуратно прислонено к стене немного в стороне от оконного проема. «Наверно отсюда ворюга и забирался», – подумал Виктор, и, подойдя к окну, потрогал рукой через пустую створку рамы доски, прикрывающие окно снаружи. Оба нижние концы смежных досоклегко поддались.
« Вот где эта тварь влезла, – подумал Виктор. – Что же здесь ворюги искали? Что-нибудь вытащить, да загнать за бутылку? Вряд ли. В деревне такие вещи незаметно не продашь. А в Город везти – хлопотно, да и снова-таки, от глаз людских не скроешься. К тому же ничего такого ценного в доме отца и не было. Не любитель был он засорять дом всякой ерундой. Если искали ружье, так его дед тайком, чтобы участковый не узнал, к себе перенес. Для меня, старый, сберег отцовскую «Ижевку». А менту потом сказал, что сын всегда оружие оставлял в таежном сейфе, чтобы не таскать его взад-вперед.  А может, не вещи искал неизвестный грабитель? Может, прознал про золото и его искал?».
От такой догадки сердце Виктора и так колотящееся в груди, словно птаха в клетке, застучало еще сильнее. Чтобы перевести дыхание, он поднял с пола опрокинутый табурет, поставив его возле стола, где тому стоять и полагалось, медленно опустился на него. Взгляд его вновь и вновь скользил по комнате, служившей им когда-то кухней, проникал сквозь дверной проем внутренней перегородки в зал, и повсюду он натыкался на следы присутствия в доме чужака.
Немного погодя, когда сердце в груди перестало частить, Виктор принялся планомерно, шаг за шагом осматривать все помещения дома. Постепенно в нем крепла уверенность, что вор искал совсем не вещи на продажу. Если бы это было так, то зачем ему тогда понадобилось бы выгребать золу из плиты? Или вытряхивать прямо на пол все содержимое банок на кухне? Крупа, лавровый лист и другие специи валялись на полу у буфета вместе с черепками разбитой тарелки. Здесь же сквозь полумрак смутно блестели ложки, вилки и прочие немудреные принадлежности любой деревенской кухни.
«Нет, вор явно искал что-то другое, но что?» – размышлял Виктор, переходя из комнаты в комнату. В зале, возле небольшого книжного шкафа, прямо на полу валялись книги, в основном старые учебники, по которым он когда-то грыз гранит школьных наук. «Наверно, наслышался, гад, что люди прячут деньги в книгах, вот и рылся здесь», – подумал Виктор, машинально поднимая учебники с пола и устанавливая их обратно на полки. Возле большого, двустворчатого шкафа грудой валялась одежда, постельное белье и прочее тряпье, обычно хранящееся в шкафах.
Осмотр дома продолжался больше часа. Попутно Виктор наводил кое-какой порядок: пододвинул мебель на ее законные места, прибрался на кухне, где крупа рано или поздно должна была привлечь мышей, навел относительный порядок в шкафу. Покидая усадьбу, он еще раз внимательно осмотрел все вокруг – нет ли во дворе следов чужака. Если кто-то заходил во двор нынче, то ход человека по траве сохранился бы. Но во дворе никаких следов недавнего его посещения людьми он так и не обнаружил.
Возвращаясь обратно, Виктор повстречал на улице Марьиного Сергея. Поговорив с ним о том  о сем, он как бы невзначай спросил:
– Слушай, Серега, ты не в курсе – никто не интересовался моим домом?
– А ты что? Продать его хочешь? – удивился тот. – Так это пустая затея. Кому в нашем Ясном дома нужны?
– Продать не продать, я просто спрашиваю. Может, слышал что?
– Да нет, – пожал плечами Сергей. У нас чужих здесь вообще не бывает. А у нашенских у всех жилье имеется. А кое у кого даже  и по два.
– Ну, ладно, – махнул рукой Виктор. – Закрыли эту тему. Ты-то чем занимаешься? А то в прошлый раз я не сильно врубился.
– А чем у нас можно заниматься? – засмеялся Сергей. – Землю мнем, водку пьем, если, конечно, кто нальет, – и он с надеждой зыркнул глазами в сторону Виктора. Заметив, что тот на его намек не отреагировал, продолжил: – Подсобным хозяйством перебиваемся: картошку – в Город, ягоды, грибы – в Александровку, на станцию. Продашь – вот она и живая копейка. Мяско свое, так вот  и живем. А вообще, хреновато живем, – и Сергей безнадежно махнул рукой. – А ты как? Насовсем  домой или на побывку?
– Да как получится, – отмахнулся от вопроса Виктор. – И что, все так живут? – продолжил он свой допрос.
– Зачем, все? Вон Соловей живет что надо, – с нескрываемой завистью вздохнул Сергей. – Два магазина у него. Настоящий купеза. На джипе катается.
– А как это у него получилось? Ведь когда я уходил в армию, он, по-моему, каким-то мастером у дорожников работал.
– Во-во, мастерил. А потом взялся гонять «японки» из Владивостока, на них и раскрутился. А последний год у него вообще дела пошли в гору. Даже второй магазин в Александровке  открыл. Буржуй хренов.
– Давно?
– Что, давно? – не понял вопрос Виктора Сергей.
– Да второй магазин открыл.
– С полгода, наверно,  – пожал плечами  Сергей и, сплюнув себе под ноги, добавил: – Сволочь, он!
– Ты чего на него такой злой? – удивился Виктор. – Сумел мужик, ну и молодец. Тебе же он, думаю, дорогу не перешел?
Поговорив с Сергеем еще немного, Виктор сослался на неотложные дела и направился навстречу деду Иннокентию, который, по-видимому, встревоженный долгим отсутствием внука, медленно брел по улице от своего дома.
– Ты куда, дед? – спросил Виктор, подходя к нему.
– Да я тут подумал, что тебе помощь нужна, раз ты так надолго задержался.
– Какая помощь, дед? – усмехнулся Виктор. – Пойдем обратно, я тебе кое-что интересное расскажу.
Через какое-то время, сидя на скамейке во дворе усадьбы деда, Виктор обстоятельно пересказал деду все, что обнаружил в родительском доме.
– Ах, сволочи, сволочи! Да как же это можно? – заохал старик, порываясь встать и самолично убедиться во всем.
– Да сиди ты, дед, – удержал его Виктор. – Не будем шума поднимать, все равно это делу не поможет. Давай-ка лучше подумаем – кто бы это мог быть?
– Да пьянь какая-нибудь, из наших же. Может, и Марьин Сергей, – предположил дед Иннокентий.
– Не, дед, не похоже. Я с ним только что разговаривал, наблюдал за ним. Это не он.
– Да разве мало у нас алкашей? Любой из них мог.
– Знаешь, дед, вначале и я так думал. Но ведь ничего такого из дома не взято. Может только деньги, если у моих они в заначке были.
– Какие, Витя, деньги? Василий же когда в Город ехал, так у меня перехватил две тысячи, не хватало ему на какую-то покупку. А ты говоришь деньги.
– Ну, тогда тем более, – вздохнул Виктор. – Думаю, что кто-то узнал про золотишко, вот ворюга и искал его.
– Вон ты как, – удивился дед и замолк, о чем-то задумавшись. – Ты знаешь, Витек, мне Василий говорил, что про его находку знает только он, Нина и вот я. Больше никто. Это же дело подсудное, так что никто из нас проболтаться не мог.
– Значит тогда это дело рук того, кто прибрал золото на месте аварии, – твердо заявил Виктор, как бы подводя черту под дискуссией о личности мародеров.
– Может, оно и так, – согласился дед Иннокентий.
– Дед, а батя тебе не рассказывал, в каком месте он нашел то золото? – осторожно спросил Виктор после непродолжительного молчания.
– Как не рассказывал, даже план хотел нарисовать. Говорил, что там, на Андреевом ключе какая-то каменная голова стоит. Только мне все это без надобности было. Я ведь в тайгу больше не ходок. Да и потом, в наших угодьях я каждую тропку до сих пор как наяву вижу. Ведь столько лет по ним ходил. Мне там каждый ключик, что брат родной. Из каждого пришлось водицы испить.
– Ну и где же он нашел золото? И потом, золото ли то было?
– Золото ли говоришь? Плохо ж ты своего батьку знаешь. Он, прежде чем ко мне с этим делом заявиться, испытал свою находку.
– Как это испытал? – полюбопытствовал Виктор.
– А так, вначале положил один из тех желтых камушков на слесарные тисы, да и прихлопнул молотком. Мол, если камень, то должон рассыпаться. А он взял да и смялся. Значится, то был не камень, а металл. После того он забросил его в кислоту, что для аккумуляторов машинных. Проверил, закипит или нет. Сказывал, не закипел тот блинчик, значится, то была не медь. Он потом на своих весах, которые для снаряжения патронов пользовал, взвешивал те камушки. Говорит, что вес их как-то через воду определял. Я в этом деле  мало что соображаю, а Василий, он дотошный мужик был. Сказывал, что золото почти в два раза тяжельше меди должно быть, мол, так оно и вышло.
– Вот оно как, – уважительно покачал головой Виктор.
– А ты что, думал, раз твой батька институтов не заканчивал, так он и дурак был?
– Да ты что, дед? Мне такое и в голову не могло придти. Я что, отца своего не знал, что ли?
– То-то, внучок. А камушки те желтые он нашел на Андреевом ключе,  в самых его верховьях. Я там, правда, сам ни разу не был, остерегался шаманского заклятья, а вот отец твой… – и старый Бурнин умолк, прикрыв глаза и прислонив голову к бревенчатой стене избы.
Виктор с жалостью смотрел на деда, жизнь которого подошла к тому пределу, когда лишь воспоминания ненадолго зажигают в тусклых, обесцвеченных временем глазах живые искорки, отсветы солнечных дней далекого прошлого.
А прошлое у старого Бурнина было трудное. Одна война, на которой он, считай с января сорок третьего года, не выпускал винтовку из рук, стоила целой жизни. А послевоенное лихолетье? В те голодные годы только его стараниями, удачливостью охотника-промысловика, выжила, не померла с голодухи, не только его семья, но и семьи многих сельчан. Ведь мужиков в те годы в Ясном оставалось – раз, два и обчелся. Крепким мужиком был старый Бурнин. Один раз даже выдюжил рукопашную схватку с хозяином тайги, с медведем. До сих пор виднеется у деда Иннокентия красноватые полосы-рубцы от уха почти до лопаток, следы медвежьих когтей.
Но неумолимое время, день за днем, год за годом, громоздило на спину солдата  груз прожитых лет, и не заметил Бурнин Иннокентий, как пригнуло его к долу, как заныли перетружденные суставы, а некогда пышную русую шевелюру окутало туманом седины. Был справным мужиком, а стал дедом Иннокентием, согбенным и слепошарым.
До боли в сердце жалко было Виктору своего деда, но что тут поделаешь, от старости не убежишь. И чем дольше смотрел он на него, тем больше в нем зрело решение – не оставлять старика одного. А это значило, что обратная дорога в Ростов, к Жанне, ему покуда что заказана. Надо устраиваться в Ясном, может быть и надолго, по крайней мере, до тех пор, пока дед живой. И в Город даже уехать нельзя. Было бы там жилье, так забрал бы старика с собой. Хотя тот вряд ли бы поехал из Ясного. «Эх, жизня чертова, такие выкрутасы закружит, что и ни пройти, ни проехать», – Виктор тряхнул головой, отгоняя прочь мысли о своем будущем. Ему нужно было думать о дне сегодняшнем. Чем заняться в этом умирающем селе, где нет ни школы, ни больницы, а телевиденье – несбыточная мечта? Как можно выжить здесь без маломальских денег, и оставаться человеком? Не спиться, как Серега, не опуститься, как сосед деда, дядька Федор, который зимой и летом ходит, как выразился дед, в занюханном, грязном пиджачишке, весь заросший  и отупевший от свиней и кур, от сварливой тетки Анны.
Виктор понимал, что его денег, которые он привез с собой, хватит на год, ну, максимум на два, «нормальной» жизни в Ясном. А что дальше? Жить на дедовскую пенсию? Она у него, как участника войны, хорошая, ни чета простым пенсионерам. Но разве это дело, что он, здоровый парень будет сидеть на шее деда? От подобной мысли Виктора даже передернуло.
Вопрос о будущем все настойчивее и настойчивее стал всплывать в его сознании, уже на второй день пребывания в Ясном. Но хмельной угар на какое-то время задвинул его в дальние уголки памяти, откуда он выбрался вновь сегодня, после посещения дома родителей. Но теперь в голове Виктора, вначале исподволь, а затем все отчетливее, все настойчивее стал зреть и ответ – золото! Оно поможет решить все его жизненные проблемы. Если отец нашел его, то почему он, его сын, не может повторить путь отца? Он просто обязан это сделать, хотя бы  в память об отце.
Возможно, Виктор в своих мыслях лукавил, когда пытался оправдать предполагаемые поиски золота столь высокими материями, как память об отце. Скорее всего, это была своеобразная защита от подсознательного предчувствия опасности, связанной с этими поисками. Трагическая гибель родителей могла служить грозным предостережением каждому, кто собирался нарушить шаманский запрет.
До армии Виктор не раз бывал с отцом в его охотничьих угодьях. Но припомнить, что собой представляет Андреев ключ, он не мог. Знал только, что тот начинался с восточных отрогов Шаман-камня, сбегал с них на юго-запад и, придерживался этого направления до впадения в речку Кежму. Четкого плана местности ни в памяти, ни на бумаге Виктор не имел. «Остается один выход, –  подумал Виктор, – попросить деда Иннокентия нарисовать такой план. Но дед обязательно спросит, зачем ему это надо. Если сказать, что он собирается искать золото, то дед, разумеется, на эту тему разговоры вести не станет. Значит, нужно пойти по другому пути: убедить деда, что он, Виктор, не хочет терять отцовские угодья, и пойдет нынче на промысел, как ходил его отец. Тем более, что отцовское ружье  сохранилось, да и одна из отцовских лаек по имени Черня, пребывает в полном здравии.  Хоть и старовата уже, больше десятка лет, но должна еще год-два побегать. Отец всегда держал своих охотничьих собак у деда, и Черня сразу, с первого дня, признала Виктора за своего».
День прошел в мелких хлопотах, и, укладываясь спать, Виктор уже достаточно четко представлял себе, что собирается делать в ближайшее время. «Завтра он пороется в отцовских бумагах, связанных с охотой. Там должен где-то быть сезонный договор с «коопзверопромхозом» и, возможно, при нем будет и план его угодий. Если такового не найдется, значит нужно съездить в город, заключить там договор на предстоящий сезон и добыть такой план. Если из этого ничего не получится, то придется поискать в книжных магазинах карту района. Он достаточно хорошо разбирается в топографии – как никак, а служба в группе прикрытия бесследно не прошла. Главное четко представлять себе речную сеть местности и самые важные ориентиры: горные вершины, направление хребтов, дороги и  геодезические профили, если таковые имеются. Имея это в памяти или на бумаге, он сможет ходить по тайге, как по улицам города. Как бы там ни было, но он обязательно найдет то золото, кровь из носа, но найдет». С такими мыслями Виктор и уснул.

                * * *

Разговор Виктора с дедом Иннокентием по поводу их родовых охотничьих угодий зажег в глазах старика живой огонек, и он кажется, даже несколько выпрямился, словно добрый десяток прожитых лет свалился с его плеч. С увлечением стал рассказывать внуку, не раз уже слышанные им истории, приключившиеся с ним в прежние времена на охотничьих тропах. Но в отношении составления плана  охотничьего участка Бурниных, Виктор мало чего достиг. Конечно, дед знал в своей тайге, можно сказать, каждый кустик, за исключением тех, что выросли за последние годы. Но вот отобразить свои знания на бумаге старик не мог. Он хорошо представлял расстояния от их заезжего зимовья до деревни, до обеих времянок, до любого ключа, протекающего по их угодьям. Но эти расстояния он мерил не километрами, а часами хода. И получалось, что если в одну и ту же точку идти по вьющейся вдоль поймы реки тропе и напрямую через верховое болото, то расстояние получалось почти одинаковым – два часа хода, и лишь потому, что через болото идти так же быстро, как и по тропе, невозможно. Вот и попробуй тут разберись, сколько каких километров ожидает тебя впереди, если составлять план местности, основываясь на рассказах старого Бурнина.
Битых полдня Виктор пытался привести все эти дедовские измерения к единому знаменателю, но из этого у него ничего путного не получилось. Поняв всю бесперспективность подобного занятия, он решил съездить в город, прихватив с собой старый договор отца с «коопзверопромхозам». При нем имелся и план охотничьих угодий Бурниных  в виде схематично нанесенных на листе бумаги лесных кварталов, с дугой Кежмы-реки, жирно очерченной синими чернилами. Никакого Андреева ключа, разумеется, на том плане не значилось. Чтобы разрешить, эту, неразрешимую в условиях деревни задачу, действительно, ничего иного не оставалось, кроме как ехать в Город. И Виктор отправился туда, как только к этому представилась возможность, в виде все того же старенького трудяги-атобуса.
В городе, с трудом отыскав новую организацию, арендующую все охотничьи угодья  района, Виктор также мало чего добился. Единственным утешением ему послужило заверение заведующего участком ООО «Зорька», в которое превратился бывший «коопзверопромхоз», что осенью договор с ним будет заключен на основании старого отцовского и в тех же границах таежного участка. Это уже было кое-что.
Оставшихся полдня Виктор бродил по суетливым улицам города в поисках книжных магазинов, где он надеялся найти карту их района. Прежние магазины типа «Букинист» или «Мир книги» приказали долго жить. Вместо них образовались «Универсамы», с многочисленными застекленными закутками, в которых томилось множество особ женского пола, иногда довольно привлекательных, предлагая покупателям всякую всячину, начиная от женских колготок, кончая сотовыми телефонами. Лишь в бывшем «Мире книги», в самом конце продолговатого помещения, Виктор обнаружил небольшой отдел, в котором две девицы, весьма похожие на школьниц старших классов, перемывали кому-то косточки. На вопрос Виктора, имеется ли у них карта района, одна из них досадливо поморщилась и, не прекращая разговора с подругой, указала ему рукой в дальний угол книжного закутка, мол, посмотрите там.
Действительно, в углу между полками стояли свернутые в рулоны различные карты из истории древнего мира, среди которых к своему удивлению Виктор обнаружил и геофизическую карту своей области. Масштаб был, разумеется, довольно крупным, но на безрыбье, как говорится, и рак рыба. По крайней мере, на ней можно было различить темно-коричневые пятна гор и голубые изгибы рек, с паутинками синих жилок в верховьях. Одна такая паутинка, возможно, представляла собой и Андреев ключ. Обрадованный удачным приобретением Виктор выскочил за стеклянную дверь магазина и носом к носу столкнулся с Коротковым Павлом. Он узнал его сразу, хотя и не виделись они после дембеля около трех лет.
– Здорово, Павлуха! – обрадовался Виктор, перекрывая дорогу понуро бредущему куда-то бывшему сослуживцу.
Павел оторвал взгляд от тротуара, недоуменно посмотрел на Виктора, и его смуглое лицо наконец, широко заулыбалось:
– Витек! Здоров, земеля! Ты как здесь оказался? Я ведь слышал, что ты на контрактную остался. Вот так встреча!
– Не говори, Паша, – радостно затормошил за рукав его Виктор, увлекая в сторону с тротуара, чтобы не мешать прохожим.
– Ты надолго здесь? – в свою очередь спросил Павел.
– В половине шестого автобус, так что пару часов у меня свободных.
 – Тогда пойдем в кафе, – предложил Павел, – посидим, поговорим? Только, чур, у меня денег – кот наплакал.
– Не возражаю, – согласился Виктор, – у меня с копьем пока проблем нет, – и,  всматриваясь в лицо товарища, тут же спросил: – Ты чего такой кислый? Стряслось что?
– Да как тебе сказать, – вздохнул Виктор. – Потом расскажу, пошли вон в ту забегаловку, и он кивнул головой в сторону ближайшей приоткрытой двери, над которой большими синими буквами было написано «ВОЛНА»
Из сумбурного разговора о недавней службе в армии, перемежаемого рассказами о днях настоящих, Виктор уяснил, что дела у его товарища обстоят довольно скверно. Мать его умерла в тот же год, когда он возвратился со службы, а с отцом у него никогда контакта и не было. Мало того, что тот чересчур часто заглядывал в бутылку, так еще спутался с какой-то шалавой, молодой алкоголичкой, и теперь в их двухкомнатной квартире образовался настоящий шалман.
– Ты знаешь, Витек, иной раз хочется взять пистолет и перестрелять их всех! –  блеснув глазами, заявил Павел, опорожняя очередной стакан пива.
– Ну, даешь, чудак-человек, – покачал головой Виктор. – Посадят и труба всей жизни.
– Да я это понимаю, – тяжело вздохнул Павел. – Это я так, к слову. Да и пистолета у меня нет. Вчера вон с работы поперли, не представляю, что теперь делать.
– А за что? – спросил Виктор.
– Не за что, а почему, – хмуро поправил товарища Павел. – Сокращение у нас на заводе. Совершенствуют технологию. Ну и договорников выбрасывают на улицу.
– Каких договорников?
– На завод в кадрах очередь человек с тысячу. Так кто-то из кадровиков придумал вести отбор среди желающих попасть на завод через срочный договор. Кто чуть проштрафился, того берут на заметку и потом договора с ним не продлевают. Ну, а ударников капиталистического труда переводят в постоянные.
– А ты чем проштрафился? – осторожно поинтересовался Виктор.
– Да один раз с мастером повздорил, хотел даже ему в рожу заехать. В результате докладная начальнику цеха, отметка в договоре и иди Коротков на все четыре стороны. Вот и хожу сейчас, ищу работенку. Наверно, пойду в военкомат, наниматься на контрактную.
Разговор двух товарищей продолжался долго. Положение Павла еще более укрепило Виктора в мысли, что перебираться из Ясного в город бесперспективно. Там его, как и Павла, никто не ждет, и устраивать свою жизнь нужно или в родной деревне, или возвращаться в Ростов. Круг мыслей снова замкнулся, став на одно звено короче. Ему было жаль товарища, но на сегодняшний день он ничем помочь ему не мог. Прощаясь с Павлом  возле автобусной остановки, Виктор неожиданно для самого себя, заявил:
– Ты, Павлуха сильно не горюй. В жизни тупиковых ситуаций не бывает. Из всякой имеется, как минимум, два выхода. Так, кажется, говорил наш ротный. Если совсем худо будет, приезжай ко мне в Ясное. Сходим в тайгу, развеешься, смотришь, оно и полегчает.
– Спасибо, Витя, – криво улыбнулся Павел. – Какой без денег я теперь ездок? На рынке лишь на жратву смогу заработать.
– Ладно, Паша, – протянул товарищу руку Виктор, прощаясь.
Рейсовый автобус на Ясное, поскрипывая своим железным остовом, медленно подполз сквозь толчею людей к остановке и замер, распахнув обе дверки. Началась посадка. Нужно было двигаться и Виктору.
 – Думаю, Паша, что мы с тобой еще свидимся, – пожимая на прощание руку товарища, сказал Виктор. – Есть тут у меня на примете одно дельце. Возможно, компаньон потребуется.
На том армейские товарищи расстались. Виктор и сам не понимал, почему он высказал Павлу о возможном совместном деле. Его как будто кто потянул за язык. То ли ему настолько стало жаль этого парня, стоящего, как и сам он, у надтреснутого корыта жизни, то ли  уже в его подсознании зрело убеждение, что в тайгу на серьезное дело одному идти рискованно, и надежный товарищ в любом случае понадобится. Из своих, ясеневских,  никто для такого дела не подходил. Неравнодушное их отношение к водке и, как следствие, пьяный треп, вполне могут  сослужить ему плохую службу. Дело ведь нешуточное.


                В родовой тайге


По возвращении из города, Виктор стал собираться в тайгу. Дед Иннокентий, с просветленным лицом, суетился, помогая ему советами по экипировке, что Виктор воспринимал с чувством нежности к этому бесхитростному старику, заимевшему надежду, что его старость закончится в присутствии родного человека. В душе он немного стыдился, что не может открыть деду истинной цели своего похода в их родовые охотничьи угодья.
– Деда, ты никому особо не объясняй, куда и чего я пошел, – попросил Виктор старого Бурнина, закидывая понягу за плечи. – Будут спрашивать, скажи, что просто соскучился по тайге, вот и решил по Кежме немного порыбачить, хариуса подергать.
– Мог бы, Витя, и не предупреждать, – глаза старика хитро блеснули из-под седых бровей. – Сколько раз сам по-тихому в тайгу выбирался. Соображаю.
Кликнув Черню, Виктор выбрался через порядком заросший травой огород на окраину леса, вплотную подступавшего к усадьбе старого Бурнина. Сделав небольшой крюк вглубь леса, он через какое-то время оказался на торной тропе, ведущей к Кежме. Благополучно избежав людских глаз, он вскоре очутился в сумрачном темнохвойнике широченной поймы реки.
Утро только набирало силу – солнце еще было совсем низко, и под пологом леса сохранялся полумрак. Повеяло сыростью и прохладой. Даже вездесущие комары в такое время еще не осмеливаются вылетать на промысел и прячутся от утренней стылости среди чахлой лесной травы. Лишь редкие голоса птиц приветствовали зарождение нового дня. Но и птичьи переклики летом звучат совсем не так, как весной, в их трелях чувствуется нечто грустное, осеннее.   
Ковер зеленого мха податливо принимал шаг Виктора, делая его ход совсем беззвучным. Сказывалась и армейская выучка последних лет, когда громкий ход вполне мог оборваться выстрелом или взрывом гранаты. Через какое-то время, Виктор вступил на тропу, ведущую на северо-восток, туда, где в синеве неба над волнистой кромкой горизонта одиноко темнела каменистая вершина Шаман-камня, цель его похода.
Тропа пролегала по правому берегу поймы Кежмы, иногда спускаясь вниз, когда слева вырезался суходольный распадок, сливающий весенние воды в реку. Идти было легко и приятно. Ноги сами выбирали дорогу, среди зелени травы и мхов, стремящихся скрыть тропу от неопытных глаз. Черня бегала где-то впереди, изредка коротко взлаивая, наверно от избытка чувств. Ей тоже давненько не приходилось бывать в тайге, довольствуясь только оградой усадьбы старого Бурнина.
На некоторое время Виктор даже забыл о цели своего похода, настолько его завораживала родная тайга. Густая зелень пихт изредка расступалась и тогда в образовавшихся среди полога леса окнах радостно тянулись кверху белые стволы берез, с ниспадающими книзу ветвями, похожими на молоденьких девок, с распущенными косами. Иногда над  пологом леса вставали великаны кедры по одиночке или небольшими группами. Они выделялись среди  островершинных пихт и елей роскошной зеленью своих крон, отсвечивающих в лучах утреннего солнца серебром, и слегка покачивающих ветвями под легкими вздохами ветерка. Внизу их серые, шершавые стволы смотрелись среди гладкокожих пихт словно колонны храма, давным-давно созданного сибирской природой, созданного на века. И Виктору становилось даже больно, когда вдоль тропы встречались молодые кедры с подтеками смолы на стволах, свидетельствах человеческой жестокости. Кто-то промышлял здесь кедровый орех, колотил по стволу дерева тяжелой колотушкой, разбивая кору и даже древесину. Деревья плакали, заливая раны смолой. Такова уж судьба их, коль выпало им доживать свой век вблизи человеческого жилья.
Время шло, а ноги Виктора отмеряли километр за километром, приближая его к родовой тайге Бурниных, что отстояла от поселка километров на двадцать. Никто, правда, никогда не мерил эти километры ни спидометром, ни тем более рулеткой. Охотники привыкли измерять пройденный путь только временем. И такие измерения оказываются достаточно точными. По хорошей тропе если спешить и при том без груза, то можно за час пройти около шести километров. В целик же по тайге, как ты не старайся, больше трех километров за тот же час не одолеть. К тому же всегда требуется вносить поправку на извилистость хода. Тайга не асфальтированное шоссе. Над ней прямо только ворон летает. Виктор знал все эти таежные премудрости, как и то, что быстрее можно добраться к намеченному месту только за счет сокращения «перекуров». Но как раз этим пороком он не страдал, а потому шел безостановочно больше полдня.
Пообедать он предполагал в заезжем зимовье Бурниных, которое находилось напротив места впадения в Кежму  ручья Змеиного. Это уже были их родовые угодья, и дальнейший свой маршрут Виктор решил определить, отталкиваясь от этого места. На приобретенной в городе карте такого ручья, разумеется, не значилось. Зато там хорошо просматривалась дуга русла Кежмы, в середине которой, по словам деда, тот ручей и впадал в реку. Это и станет для Виктора своеобразной отправной точкой его дальнейшего хода. От заезжего зимовья он пойдет к первой времянке, что располагается где-то в верховьях ручья Глубокого, первого ручья, впадающего в Кежму с левого берега. Тропа к времянке должна быть вдоль ручья по его борту. Даже если она и заросла, то ручей все равно не проскочишь, поскольку он каменистый и шумный. Первый этап своего пути Виктор запомнил хорошо, представляя его воочию из рассказов деда. К тому же и в тетради он сделал кое-какие наброски, пусть и невысоко художественные, но зато четкие, с прилагаемым к ним абрисом.
Когда на возвышенном берегу Кежмы среди редких старых сосен Виктор увидел крышу Заезжего, его сердце заныло, а в глазах появилась влага. Здесь он был вместе с отцом больше семи лет тому назад. Сколько за это время воды утекло, а оно как стояло на этом взгорке, так и стоит. И сосны рядом все те же, ничуть не изменились, и крыша на зимовье по-прежнему черная и корявая от насыпавшегося на нее лесного мусора. Только возле самого зимовья стеной поднялся кипрей, не видно ни кострища, ни тагана.
Виктор с облегчением сбросил с себя понягу и присел на низенькую поленицу почернелых дров. Осмотрелся. Черня шныряла вокруг зимовья в высокой траве, осматривая, все ли здесь на месте, ведь и она здесь не была больше года. Черный проем раскрытой двери зимовья приглашал зайти внутрь, в покойную прохладу таежного жилища человека, войти в свой дом. Но Виктор медлил,  осматриваясь вокруг. Обнаружив в густой зелени  Иван-чая смятые стебли, он понял, что кто-то не так давно посещал зимовье. «Кому здесь что надо? Зверь или человек?» – задал сам себе вопрос Виктор, и поднялся, чтобы проверить следы. Сломанные у самой земли стебли  довольно четко зафиксировали шаг именно человека, а не медведя или лося. Присев на корточки Виктор стал рассматривать их. Через какое-то время ему стало ясно, что у зимовья был человек: молодой, среднего роста и довольно упитанный. След ботинок чужака в тех местах, где кипрей расступался, обнажая пятна зеленого мха, был четким. Уже с тревогой – кому здесь что нужно? Виктор стал обследовать все вокруг, начав с зимовья. Скоро для него стало понятно: незнакомец был здесь не позже вчерашнего дня. Пришел от реки, в зимовье заходил, но ничего там не трогал и надолго не задержался. Уходил, скорее всего, вниз по тропе и вполне мог встретиться Виктору, если бы по ней он шел к зимовью вчера.
Завершив свое расследование, Виктор занялся хозяйственными делами. Ведь теперь он здесь единственный хозяин и вести себя здесь должен соответственно. Дому, даже таежному, требуется догляд, без которого все созданное человеком рано или поздно рушится. Сегодня он ночует здесь, а завтра будет завтра. 
Почти всю ночь Виктор проворочался на жесткой лежанке зимовья, прощупывая боками каждую ее неровность даже сквозь старый ватный матрас, изрядно подпорченный мышами. В голове скользили и не давали уснуть мысли о дне завтрашнем: «Как найти этот Андреев ключ, если о нем известно только то, что он довольно большой и каменистый, берет начало где-то с восточного плеча Шаман-камня и  впадает в Кежму, являясь самым крупным из ее левых притоков в верховьях. К тому же, по словам деда, с южной стороны сопки он являлся как бы самым первым, если вести счет с запада на восток. Сама же Кежма берет свое начало значительно севернее этих мест. Пока она обегает скалистый западный уступ Шаман-камня, сколько таких Андреевых ключей вольется в нее на этом пути? На них ведь не написано первый он или пятый? Андреев он или какой-нибудь Гремящий? И потом, если ему повезет, и он все же отыщет этот ключ, где искать ту каменную голову, о которой упоминал отец? И что означает это название? Действительно камень похож на человеческую голову? А может быть на медвежью или сохатинную?».
Мысли хороводились в голове Виктора, и он ворочался с боку на бок, безуспешно пытаясь отогнать их прочь. Он как будто и не спал совсем, лишь задремал на часок, но когда открыл глаза, утро было в полном разгаре. За стенами избушки слышались птичьи голоса и хлопанье крыльев, скорее всего, кукши. Где-то рядом коротко взлаяла и тут же умолкла Черня. Солнечные лучи пробивались сквозь щели между бревнами стен. «Нужно будет законопатить пазы», – подумал Виктор, окончательно просыпаясь. Глянув на часы, он чертыхнулся – стрелки показывали восемь ноль-ноль. Это зимой встать в восемь и то поздновато, а летом – непростительно поздно. Солнце уже набрало высоту и смотрело на Виктора сквозь ветви сосен с явной укоризной, мол, что же ты так долго спишь, молодой человек, давно пора в путь-дорогу. И Виктор заторопился.
Наскоро позавтракав, он снова закинул понягу за спину и, кликнув Черню, стал спускаться с крутого откоса вниз. Нужно было перебираться на левый берег Кежмы. Река здесь была широкой, но довольно мелкой. Быстрое течение искрилось солнечными блестками, вскипая небольшими бурунами среди многочисленных камней переката. Выбирая места, где помельче, осторожно перепрыгивая с камня на камень, там, где это было возможно, Виктор благополучно форсировал эти полсотни  метров водной преграды и, отыскав тропу, не мешкая, направился по левому берегу, вверх по течению реки.
Тропа вдоль реки была натоптана значительно меньше, чем предыдущая, и местами совершенно растворялась среди травы и кустарников, и ему то и дело приходилось всматриваться, чтобы не пропустить то место, где она должна была резко отвернуть от реки на Глубокий ключ. В верховьях его и должна находиться первая времянка Бурниных, построенная отцом лет пятнадцать тому назад и в которой Виктор никогда не был. Именно она, как понял Виктор из слов деда, находится ближе всего к верховьям Андреева ключа. Там Виктор и решил базироваться на все время поисков каменной головы.
Впереди злобно залаяла Черня и Виктор, перехватив ремень ружья, осторожно пошел дальше, внимательно всматриваясь в густую зелень леса. Но прерывистая лайка стала быстро отдаляться, а затем прекратилась. Вскоре с той стороны на тропу выбежала и сама Черня.
– Кого угнала? – с укоризной спросил ее Виктор. – Ты смотри мне, – он погрозил ей пальцем, – не очень-то шуми.
Собака вильнула хвостом, как бы выражая тем самым свое понимание хозяина, и снова бросилась по тропе вперед, исчезая среди густого подлеска. Расстояние от Заезжего до времянки по прикидкам Виктора было около десяти километров, и он шел их почти три часа. Когда среди старого редкого ельника, что протянулся вдоль поймы ручья, он заметил небольшой сруб, покрытый односкатной крышей, стрелки его наручных командирских часов почти сошлись на цифре двенадцать. Солнце спряталось за легкой паутиной перистых облаков, надвигающихся с северо-запада. Ветра практически не было, но и летняя жара уже не чувствовалась. Середина августа самое золотое время для таежных походов.
Окинув оценивающим взглядом небольшой, три на четыре метра, лесной домик, Виктор с облегчением сбросил с себя на мох понягу, предварительно сняв с плеча и повесив на большой гвоздь, вбитый в стену зимовушки, ружье. Пригнувшись, заглянул в темный проем двери своего временного,  на ближайшие два-три дня, жилища. Внутри был полумрак. Маленькое оконце, расположенное в противоположной от входа стене, от налипшего на него мусора и мошкары почти не пропускало света. Справа от двери виднелась небольшая железная печь, рыжая от ржавчины. Ее труба изгибалась таким же рыжим, в окалине коленом, и уходила сквозь стенку наружу. Слева и справа от оконца вдоль стен смутно различались нары, сколоченные из колотых плах. Несмотря на открытую дверь, привязанную в таком положении за ручку к гвоздю в стене, в зимовье стоял запах прелости.
– Нормально сохранилось, – вслух заметил Виктор, и уже обращаясь к Черне, поинтересовался:  – А у тебя как с будкой? Надеюсь, порядок?
Лайка на подобную о себе заботу внимания не обратила, продолжая тщательно исследовать все вокруг. Собственно говоря, будки, как таковой, у нее и не было. Под большой, развесистой елью, что стояла слева от входа во времянку, виднелся лишь ее остов в виде толстых еловых ветвей, без каких-либо признаков хвои.
– Это мы запросто поправим, – успокоил то ли собаку, то ли себя Виктор, продолжая осмотр зимовья снаружи. – Главное, чтобы крыша была целой, остальное  – дело поправимое, не зима.
Продолжая такую беседу с самим собой, он принялся наводить порядок в своем новом доме. Через какой-то час все хлопоты по обустройству были завершены, все вещи разложены по своим местам, и вокруг, сразу стало как-то уютнее. Заготовив впрок дров, не стучать же всякий раз топором на всю округу, Виктор наполнил из ключа старый закоптелый чайник, наипервейший атрибут любого охотничьего жилища, развел костер. Теперь можно было составить и план дальнейших действий. Начинать, разумеется, следовало с прокладки хода от времянки на западное плечо Шаман-камня. Таким образом он обязательно где-то пересечет и Андреев ключ. Затем, уже  возвращаясь обратным ходом, он должен будет определить, который из ручьев больше всего подходит под дедовское описание Андреева.
Стоящая перед  ним задача было довольно сложной. Ведь одно дело нарисовать все на бумаге и совсем иное дело лазать по каменистым бокам громадной сопки, претендующей даже на звание хребта. К тому же ее склоны покрыты лесом, и окинуть все пространство одним взглядом просто невозможно. Если первый вариант обследования территории результатов не даст, придется забираться на вершину Шаман-камня, благо, что она – голимый камень, и осмотреться сверху. Оттуда все ручьи должны быть хорошо заметны. Как-никак, а возле воды всегда стоит больше елей и пихт, они-то и обрисуют русла водотоков.
Таков был стратегический замысел Виктора. Для его осуществления при переходах требуется точно выдерживать намеченный курс. И для этой цели у него кроме надежного и не один раз его выручавшего компаса, имелся и еще один приборчик, называемый навигатор-джипиэска. «Все-таки молодец Андрюха, что заставил его в тот раз принять такой подарок. В спецназе ему уже приходилось пользоваться подобными приборами, но тогда помимо навигаторов у них было еще много чего, что позволяло ориентироваться с точностью до нескольких метров. Но здесь подобная точность и не требуется», – размышляя подобным образом, Виктор, сидя на пороге зимовья и положив на колени понягу,  принялся чертить на листке бумаги карандашом план предстоящего маршрута. Он старался выдержать масштаб, который имела схема Бурнинских  угодий, выданная в свое время отцу в коопзверопромхозе. Но в принципе особо чертить было нечего. Разве только русло Кежмы? Но ведь и здесь неизвестно, насколько все нарисованное соответствует действительности.
Но Виктора такие проблемы не пугали. По крайней мере, на своем будущем чертеже он две точки уже может нанести с достаточной точностью: перекат на Кежме, по которому перебрался не ее левый берег, и времянку, которую он сейчас зафиксирует навигатором. Расстояние между этими двумя точками ему будет известно с достаточной точностью. Подобным же образом он станет наносить на свою импровизированную карту и все остальные места, которые сочтет нужным зафиксировать, вплоть до вершины Шаман-камня. 
Не откладывая дела в долгий ящик, Виктор достал из нагрудного кармана куртки навигатор «KarminIII+» и стал колдовать над ним. Подписав полученную на дисплее прибора отметку «Wrem1», что следовало понимать как времянка первая, он тут же замерил расстояние от времянки до переката на Кежме. Получилось даже несколько больше, чем он ожидал – одиннадцать километров и триста метров.
– Ну, вот, начало положено, – удовлетворенно заметил он, выключая прибор и снова пряча его в карман куртки. – Теперь дело за малым: смотреть и топать, топать и смотреть. Ну, как, Черня, к труду и обороне готова? –  Виктор погладил остроухую голову собаки, подошедшей к нему и ткнувшейся носом в колени. – Вижу, Чернушка, что готова.
Светового времени еще было много, и он решил изучить пока верховья ручья Глубокого, на левой стороне которого и находилась времянка. Русло ручья действительно, в полном соответствии с его названием, довольно глубоко врезалось в пологий склон, протянувшийся, как разъяснял ему дед, от самой подошвы Шаман-камня до поймы Кежмы. Кристально чистая вода весело журчала между мелких округлых камней, уходила под скальные обломки там, где они беспорядочной грудой перегораживали все русло, выныривала из-под них ниже, и снова струилась дальше, слегка вороша песчинки в маленьких водоворотах. Обе стороны ручья свободно обступали желтолобые сосны, пропуская вниз много света и тепла. Над самым же руслом хмуро склонились громадные ели, не позволяя любопытному глазу проникнуть сверху сквозь их густые кроны к вздрагивающему зеркалу воды в уловах позади камней. Местами выше пояса человека поднимались густые заросли папоротника, скрывая под своими широкими разрезными листьями мелких лесных жителей, потревоженных присутствием чужака.
Виктор шел вдоль  ручья вверх до тех пор, пока склон не стал становиться все круче и круче, а русло не разделилось на два, расходящихся друг от друга под углом около сорока градусов. «Это уже, наверно, начало подъема на гору» - решил он и снова сделал засечку своего местонахождения навигатором. Получалось, что прошел он на север почти три километра. И если до сих пор вокруг простирался старый сосновый лес, то выше по склону сосен становилось все меньше, а на смену им появились громадные лиственницы. Под ногами вместо брусничника, с красной, но еще желтобокой ягодой, зашелестела довольно высокая трава. Пересекая заросли ольховника у самой воды, чтобы выйти на более открытое место, Виктор содрогнулся, когда рядом с ним неожиданно  рванулся в сторону и вверх  выводок рябчиков. Рассевшись по ближайшим деревьям, птицы, вытянув шеи, стали рассматривать, наверно, никогда ими невиданное двуногое существо.
– Вот черти, так ведь и заикой могут сделать, – пробормотал Виктор, останавливаясь и любуясь пестро-серыми птицами.
Черня, прибежав на шум выводка, повертелась возле хозяина, мол, чего встал?  Сделав затем круг, она обнаружила рябчиков и, подбежав вплотную к небольшой березе, на ветке которой сидел молодой петушок, повиливая хвостом, она уставилась на него, как будто пытаясь загипнотизировать птицу. Но, скорее всего всем своим видом лайка подавала знак хозяину, мол, давай, добывай ужин. Давать голос на подобную дичь Черня, по-видимому, считала ниже своего достоинства. Не подобает зверовой собаке связываться с такой мелочевкой. Рябчик не выдержал столь пристального внимания к себе со стороны такого громадного черного зверя и перепорхнул в крону толстой сосны, откуда снова, вытянув шею, продолжал следить за непонятными ему существами.
– Пошли, пошли, Черня, – заторопился Виктор, увлекая лайку в сторону. – Нам пока что шуметь ни к чему.
Сделав небольшую петлю в западном направлении, Виктор повернул обратно к времянке. Завтра как можно раньше, придерживаясь по компасу нужного направления, он постарается достичь западного плеча Шаман-камня, засекая навигатором русла всех ручьев, какие только ему повстречаются. А уж затем станет методично обследовать каждое из них.
Снова ночь для Виктора тянулась долго и томительно. Он давно уже заметил, что как бы он не устал, как бы ему не хотелось спать, несмотря на все это, на новом месте сон у него всегда был неспокойным, сторожким. И в этот раз все было именно так. И, тем не менее, встал Виктор почти ровно в пять тридцать, как и намечал. Солнце в конце августа восходит в начале седьмого и Виктор к его появлению должен стать на тропу. И хотя в избранном им направлении никакой тропы, конечно, не существовало, он должен использовать весь световой день для выполнения задуманного. Не беда, если прихватит и ночь. Можно заночевать на любом ручье, не зима. К тому же и луна еще не совсем убыла. При чистом небе вполне можно идти по лесу даже ночью. Затратив на завтрак не больше полчаса, Виктор, нацепив на спину понягу с запасом продуктов и теплым свитером, свистнул Черне:
– Вперед, Чернуша. Нас ждет каменный идол!

               

                * * *

Ход по тайге напрямую – дело довольно трудное. Хорошо, если хотя бы приблизительно знаешь местность. В противном случае можно запороться в такие дебри, что поневоле станешь искать обходные пути, поминутно сбиваясь с курса и теряя высоту, если идешь вверх по склону. Могут встретиться и препятствия в виде отдельно стоящей сопки, которую без особого труда можно обойти стороной. Не зная того, будешь переться на самую ее вершину и только там уразумеешь, что, мягко говоря, был не совсем прав, что зря  бил ноги и ломал хребет.
Виктор был достаточно опытным человеком. Помимо того, что он вырос на селе, среди бывалых таежников, до армии ему не раз доводилось ходить с отцом и в их охотничьи угодья. И пусть он сам в те далекие времена мало что видел из-за отцовской широкой спины и еще меньше запомнил, тем не менее, в его подсознании накрепко впечаталось такое качество, как понимание местности. К тому же, неплохую подготовку по ориентированию он получил и во время службы в армии. По этой причине можно было рассчитывать, что все у него получится так, как и задумано.
Перепрыгнув через ручей у зимовья, Виктор сориентировал компас, висящий на его груди на тонком шнурке поверх куртки, и, наметив ориентир под сорок пять градусов на северо-запад, пошел в намеченном направлении. Утро было довольно прохладным. Даже под пологом старого сосняка обильная роса украшала серебристыми капельками редкие кусты голубичника. Ягоды на них, крупные и продолговатые, были матово-голубыми, как будто завернутые в кусочки тумана, что лохматой белой лентой протянулся вдоль ручья. Откатав завернутые голенища резиновых сапог, Виктор напустил брюки поверх них. «Лучше пусть  они мокнут, чем в сапоги натечет», – подумал он, осторожно огибая заросли ольховника, с листьев которого дождем могла просыпаться роса.
Через два часа хода склон, наискосок которого, забирая вверх, шел Виктор, стал еле заметно уходить вниз. Сосняк сменился пихтачом в смеси с кедром. Под ними насколько мог проникнуть взгляд, раскинулся желто-зеленый ковер изо мха, над которым  густо синела черника. Ягода была обильной и крупной. Нагибаясь на ходу, Виктор черпал полной горстью эти витамины и с наслаждением смаковал их. Он давно, целых пять лет, не видел такого богатства, приготовленного матушкой тайгой для своих обитателей. На самой горбине, как понял Виктор, водораздела двух ручьев, где свободно стояли старые разлапистые кедры, и где пихты почти не встречалась, черника была особенно крупной и сладкой. Виктор даже подумал, что стоит остановиться на минут десять, чтобы попировать всласть, когда услышал злобный лай Черни впереди и немного ниже по склону.
«Еще кого-то надыбала», – подумал он и свистнул, чтобы отозвать собаку. Лайка стала еще более напористой и Виктор понял, что так просто Черня оттуда не уйдет. «Нужно пойти пугануть зверя, а то ведь не отстанет», – решил он и неторопливо, внимательно всматриваясь вперед, представляя, что он действительно на охоте, пошел в сторону лайки. Минут через пять ему открылась небольшая поляна на которой Черня металась перед мордой громадного медведя, бурого с сединой в бакенбардах. Медведь неторопливо жевал чернику, изредка делая угрожающие движения в сторону собаки, скорее имитируя нападение, чем действительно собираясь дать ей взбучку. Виктор сорвал двустволку с плеча, щелкнул предохранителем. Он не собирался стрелять, но не стоять же ему перед такой махиной безоружным.
Заслышав Виктора, Черня рассвирепела еще больше. Она металась вокруг зверя, впрочем, держась от его когтистых лап на почтительном расстоянии, норовя оказаться у него за спиной. Наверно, она хотела вцепиться медведю в гачи, и выискивала подходящий момент. Но медведь не позволял ей занять подобную позицию, всякий раз встречая наскоки собаки «лицом к лицу». Заслышав приближение человека, зверь насторожился, поняв, что противников уже двое. На какое-то время он замер, чем тут же воспользовалась Черня. Рявкнув то ли от боли, то ли от негодования, медведь метнулся с поляны прочь. Он не бежал, вскидывая зад, как рассказывали некоторые охотники. Ничего подобного до сих пор Виктору видеть не приходилось. Медведь переливался через валежины и коряги как большая бурая волна, плавно и быстро. Прошло секунд пять, и вблизи Виктора не было ни медведя, ни Черни. Посвистев для острастки, отзывая собаку, Виктор закинул ружье на плечо и пошел прежним курсом. Он знал, что настоящая охотничья лайка потерять хозяина в тайге не может. Погоняет зверя и прибежит, куда бы хозяин за это время не ушел.
Солнце поднялось на высшую точку своего дневного пути, когда Виктор, преодолев четыре довольно глубоких русла ручьев, подошел к первому на своем пути куруму. Каменная река, шириной метров пятьдесят и длиной около трехсот, круто спускалась на юго-запад. Серый каменный поток лишь кое-где украшала зелень чахлых кустов ольхи, нашедших себе приют среди камней. Да еще пятна серых и буроватых лишайников, прилепившихся на бока отдельных глыб, несколько оживляли картину каменного хаоса. Идти по каменному потоку было тяжело и рискованно, и Виктор стал обходить его стороной, намериваясь подняться выше. Оттуда, через прогалину в пологе леса, должно быть, хорошо виден весь юго-запад окрестностей Шаман-камня. «Скорее всего, – предположил он, – я уже нахожусь на западном плече сопки, и дальше склон станет забирать к северу. Можно считать, что программа минимум выполнена».  Его предположения полностью подтвердились, когда он взобрался на уступ скалы, откуда когда-то и начался камнепад.
Вид сверху открывался великолепный. Густая зелень леса вблизи постепенно теряло свою сочность, уходя  в голубоватую даль, растворяясь в ней, сливаясь с горизонтом и небом. Юго-западный склон круто падал вниз, к четко очерченной темной зеленью елей поймы Кежмы. Хорошо просматривалось начало излучины реки, где она, обогнув отрог Шаман-камня, меняла направление с южного на восточное. На северо-востоке, как будто совсем рядом, над лесом нависала темная громадина вершины сопки, с серыми разводами курумников на южной стороне. Широкая полоса отвесной скальной стенки окаймляла почти половину конуса сопки у основания, тем самым как бы еще выше приподнимая  каменного исполина над местностью. Восточная часть Шаман-камня смотрелась более пологой, по крайней мере, так оно виделось с того места, где находился Виктор.
Сама вершина сопки его интересовала мало. Куда больше ему хотелось рассмотреть очертания водотоков в виде четырех ручьев, которые он пересек сегодня, пока добирался сюда.  Но восточную сторону прогалины над курумником, обступали высоченные лиственницы, и рассмотреть что-либо через путаницу их ветвей было не так-то просто. «Забраться, что ли, на вершину сопки и посмотреть оттуда»? – промелькнуло в голове Виктора, но, окинув взглядом вершину горы еще раз, он отбросил эту мысль. Карабкаться вверх требовалось не меньше километра. К тому же пришлось бы обходить и отвесную стенку, на что потребовалось бы достаточно много времени. А его у Виктора до конца дня  оставалось не так уж и много.
Окончательно уразумев, что он находится там, куда и стремился, а именно на западном плече Шаман-камня, Виктор не стал больше медлить. Ведь необходимо было возвращаться обратным ходом до первого ручья, а точнее, до последнего, который он не так давно преодолел на своем маршруте. Вполне может статься, что именно он и является Андреевым, и обследовать его необходимо со всей тщательностью, впрочем, как и все другие.  Окликнув Черню, которая уже давно догнала его и теперь, притомленная беготней по тайге, растянулась внизу скального уступа, Виктор пошел в обратном направлении. Услышав зов, лайка вскочила с травяного ложа, с недоумением посмотрела вслед хозяину, мол чего это он пошел назад, а затем не спеша потрусила вслед за ним.
Минут двадцать Виктор шел вниз по склону, приблизительно обратным маршрутом, пока не показался темнохвойник первого ключа. Его каменистое русло обильно поросло кустами черной смородины. Между ними, словно нацеленные в небо громадные копья, стояли хмурые пихты. Местами вода подмыла им корни, и некоторые деревья наклонились над ручьем, словно пытаясь рассмотреть что-то внизу среди густой зелени подлеска.
Ручей был довольно глубоким, но ток воды сплошь и рядом нарушали темные оглаженные бока камней. Пробираясь между ними, вода блестящими струями свергалась вниз, вплетая свое журчание в общую симфонию лесных голосов. «Как же среди этих каменюг  увидеть какую-то голову? По большому счету, если внимательно всмотреться, то в любом камне можно обнаружить что угодно, хоть черта лысого, а не только чью-то голову», – с некоторой долей уныния думал Виктор, поднимаясь по руслу ручья все выше и выше. А ручей продолжал все так же звенеть водяными колокольчиками и ничем не хотел ему помочь.
Через час хода задача усложнилась еще больше: русло ручья разделилось на два. Левое ответвление, по которому пошел Виктор, круто завернуло кверху, и метров через триста распалось на несколько ключей. Все они брали свое начало из-под обгрызенных временем скал, с большим количеством обломков у основания. Выше к скальному обрыву вплотную подступала темнохвойная тайга, которая, надо полагать, и питала водой все эти источники. Нужно было возвращаться обратно.
Осторожно спускаясь вниз, Виктор обшаривал взглядом все более-менее крупные камни, хоть чем-то смахивающие на голову живого существа. Но ничего, похожего на предмет его поисков он так и не обнаружил. Только теперь, наконец, он осознал, насколько сложная задача стоит пред ним. «С таким же успехом здесь можно бродить и до белых мух, – тоскливо подумал он. – Вполне может быть, что я уже проскочил мимо этой головы». И, тем не менее, возвратившись обратно к основному руслу ручья, он с прежним рвением принялся осматривать камни, продвигаясь навстречу воде, поднимаясь все выше и выше по склону сопки.
Вершина Шаман-камня снова замаячила сквозь кроны деревьев, но теперь уже несколько слева и чуть позади. А ручей продолжал неутомимо журчать и Виктор шел навстречу ему, навстречу неизвестному. К руслу все плотнее подступал молодой, лет пятидесяти, пихтач, среди которого редкие старые кедры смотрелись памятниками прошлому этого края. Эти умирающие от старости деревья чем-то напоминали Виктору сказочный Берендеев лес, о котором рассказывала ему в далеком детстве его бабушка Мария. Именно такое сравнение неожиданно возникло в его сознании.
Но вскоре пихтарник расступился, и перед Виктором открылась очередная развилка обследуемого водотока. Основное русло ручья, как и прошлый раз, уходило в северо-восточном направлении, меньший же его собрат заворачивал влево, исчезая за скальным лбом. Высота этого своеобразного мыса была небольшой, метров десять-пятнадцать. Внимательно всмотревшись в него, Виктор вздрогнул: «Уж не это ли каменная голова?».  Сверху скала была прикрыта небольшим слоем темного грунта, и казалось, что на скалу кто-то водрузил кепку. Такое впечатление еще более усиливалось, наличием у кепки козырька – свисающего под небольшим углом вниз широкого пласта дернины, которая удерживалась от падения многочисленными корнями стоящих на краю обрыва деревьев. Одна небольшая березка обреченно дрожала всеми своими ветвями почти у самого края карниза. Но в целом,  в очертаниях скалы ничего такого, что походило бы на человеческую голову, не просматривалось.
Виктор перевел дух. Лоб даже покрылся испариной, настолько взволновала  его мысль, что он нашел каменную голову. Немного успокаиваясь, стал осматриваться вокруг, скорее по привычке, чем надеясь найти подтверждение своей первоначальной догадке. Но ничего такого вокруг не было и он, как и прошлый раз, решил сначала обследовать левый ключ.
Завернув по его руслу за мыс, Виктор остановился пораженный увиденным: прямо перед ним на щебеночной косе, слегка наклонившись в сторону русла ручья, стоял округлый камень, своей формой отчетливо напоминающий голову человека. Он должно быть, еще в давние времена скатился с крутого склона левого берега, и застрял на косе. Правда, определить, где у него лицо, а где затылок с того места, где находился Виктор, было невозможно. Но, скорее всего, в силу того, что уж очень хотелось ему найти каменную голову, Виктор сразу осознал, что это она и есть.
– Нашел, – прошептал он и обессилено опустился на корягу. Ноги предательски подрагивали и чтобы унять эту дрожь, он принялся массировать руками икры, не спуская глаз с каменного истукана. Через некоторое время, немного приходя в себя, он сбросил с плеч понягу и, осторожно ступая, как будто опасаясь напугать каменное виденье, и оно может исчезнуть, стал медленно приближаться к своей находке. Но вокруг ничего не происходило и злые духи тунгусов препятствий ему не чинили. Да и Черня спокойно бегала рядом, обнюхивая какие-то следы на песке, и Виктор уже подтрунивая в душе над своим волнением, стал рассматривать камень.
Со стороны ручья каменная глыба, хотя по форме  слегка и напоминала голову человека, в конечном счете смотрелась всего лишь как округлый камень и только. Но стоило Виктору отойти от русла ручья в сторону на десяток метров, как она тут же приобрела очертания лица человека, с упрямо сжатыми губами и резко очерченным квадратным подбородком, покрытым темной щетиной лишайников. Над изогнутой щелью рта, если смотреть со стороны левой щеки,  поднимался округлый выступ носа, с широкой переносицей, покрытой белесыми пятнами лишайников. И над всем этим каменным лицом грозно нависали насупленные брови, скрывая под собой узкие щели глазниц. Скошенный, разделенный трещиной на два полушария лоб и плоская, даже с небольшой впадиной поверхность головы были украшены светлыми и темно-коричневыми пятнами все тех же лишайников. С прической этой каменной голове явно не повезло, и смотрелась она плешивой и даже как будто слегка пришибленной.
Завершив обследование своей находки, Виктор возвратился к тому месту, где он оставил понягу, и присел передохнуть. Сидя на коряге, стал обшаривать взглядом все вокруг, надеясь отыскать хоть какой-то след, оставленный его отцом два года тому назад. И вскоре такой след он обнаружил: невдалеке от того места, где он находился, среди травы чернело несколько тонких, косо срубленных пеньков березок. Это было достаточное свидетельство пребывания здесь человека. И был он здесь, если судить по состоянию срезов, год или два тому назад. «Все сходится, – подумал Виктор. – Эти следы, конечно, оставил его отец. Никто другой здесь просто быть не мог».
Так это или нет, судить по пенькам было, конечно, сложно. Ведь на них не написано, чей топор не так давно поработал здесь. Но Виктору очень хотелось найти подтверждение, что найденная им каменная голова именно та, о которой упоминал отец, и он не допускал даже мысли о возможности посещения этих мест кем-то другим, кроме отца.
 «Голову он отыскал, но где теперь искать то золото»? – Виктор в который уже раз стал осматриваться вокруг. Но по-прежнему видел только камень, лес и ручей. Никаких других следов пребывания здесь человека. «Скорее всего, отец нашел самородки в ручье. Иначе бы остались хоть какие-то следы. Ну, а коль так, значит, придется искать  золото там. Вначале, конечно, он осмотрит русло ручья, особенно щебеночную косу. Но что самородки и, тем более, золотой песок валяются прямо наверху, разумеется, надеяться не стоит. Но чем черт не шутит?» – и Виктор снова вскочил с места, и пошел вдоль русла ручья, внимательно всматриваясь в его дно и береговые наносы. Он бродил таким образом не меньше часа, пока, наконец, не убедился, что так вот просто, на халяву, ничего он не отыщет. За дело нужно будет приниматься самым серьезным образом. А это означало лишь одно: необходимо промывать все наносы ручья. Золото вполне могло быть там. Скорее всего, его отец случайно наткнулся на те самородки, оказавшиеся по какой-то причине сверху. Ему же такой фарт пока что не выпал, а, значит, надо хорошенько потрудиться, чтобы добыть себе будущее.
Виктор немного представлял себе процесс промывки песка по рассказам Джека Лондона и какой-то повести из старого журнала под названием «Территория». Он понимал, что ему одному такая задача не по силам. Нужен компаньон. В памяти тут же всплыла его поездка в город и встреча с Павлом. 
Солнце уже совсем касалось западной горбины Шаман-камня, и нужно было готовиться к ночлегу. Заниматься этим впотьмах, дело неблагодарное. Немного придя в себя, Виктор стал сноровисто собирать сушняк для костра, готовить на всякий случай укрытие от возможного дождя.  Ужинал он уже в густеющих сумерках.
Очередную ночь, как не удивительно, Виктор проспал спокойно, без сновидений. Правда, пришлось пару раз за ночь подниматься с пихтовой лежанки и подбрасывать в угасающий костер бревешки, и, тем не менее, отдохнул он вполне нормально. Конечно, он бы не прочь подремать еще с полчасика, но пришлось вставать: предутренняя стыласть срабатывает получше любого будильника. Костер давно погас, и подернутые пеплом остатки поленьев как будто сами посерели от холода. Луны не было видно – укатилась на край неба, и из-за крон деревьев лишь ее слабый желтоватый свет пытался еще соперничать со светлеющим горизонтом на Востоке. Вскочив на ноги, преодолевая озноб, Виктор принялся разводить костер. Кружка горячего чая была в данный момент пределом его мечтаний. Через минуту кусочек рыжего солнца весело заплясал по сухим веткам, давая тепло и уют человеку.
Программу предстоящего дня он составил еще с вечера. Сегодня он спустится по Андрееву ключу вниз, к месту его впадения в Кежму. Там, вдоль реки, по ее правому берегу, обязательно будет тропа, по которой он и вернется в Заезжее зимовье. А вот вдоль Андреева ключа, в его верховьях, как он убедился, тропы нет и в помине. Скорее всего, так оно будет и ниже. И хотя само русло ручья достаточно прямое, по крайней мере, в тех местах, где он прошел вчера, но уж больно дикое:  камни и густые кусты черной смородины между ними, а еще валеж, с торчащими во все стороны сухими сучьями. В любом случае Виктор хотел сравнить трудность хода к данному месту, если добираться сюда двумя разными маршрутами: от времянки, как он и пришел нынче, и по тропе вдоль Кежмы, а затем вверх по руслу ручья. От заезжего зимовья он направится в деревню, и если все будет нормально, то к полуночи он должен быть дома. Ну, а дальше, нужно будет снова собираться в город, отыскать там Павла, пока тот не подписался на контрактную.
Ход вдоль ручья даже вниз по склону был исключительно тяжелым. Никакого даже намека на тропу здесь, конечно, не было. Идти пришлось, постоянно лавируя среди камней и завалов деревьев, то и дело преграждающих путь лесными баррикадами. Сильный ветер в прошлом году потрудился здесь серьезно, вывернув с корнями множество елей и пихт. Даже цепкая сосна и та не выдерживала его напора, опрокидывалась наземь, выворачивая глыбы каменистой почвы. Подобные выворотни в иных местах высоко поднимали над землей большущие камни, цепко оплетенные корнями, словно щупальцами спрута.
Виктор рассчитывал добраться до заезжего к обеду, но было уже почти три часа, когда, наконец, он увидел знакомую крышу. Небо по-прежнему было безоблачным, и солнце радовало землю теплом уходящего лета. Долго не задерживаясь у зимовья, перекусив, можно сказать на ходу, Виктор встал на тропу, ведущую в поселок. Он, конечно, выбивался из графика, который составил сам для себя. И теперь ему предстояло значительную часть пути пройти ночью. Но это его не пугало. То, что он отыскал-таки каменную голову, вселяло в его сердце оптимизм и уверенность. «Что ему ход ночью по тропе? Видывали и не такое. Придется, правда, после наступления темноты, идти помедленнее, но поможет фонарик, ведь не зря же он его таскал с собой все это время», – так размышлял Виктор, в то время как его ноги как будто сами выбирали место, куда ступить на лесной стежке, полной препятствий и неожиданностей.
Ночь его застала километрах в пяти от поселка. Тропа шла по самому закрайку поймы Кежмы, иногда ныряя в нее, извиваясь среди мочажин.  Навстречу из темноты то и дело выныривали ветки, норовя стегнуть по лицу и что хуже, попасть по глазам. Особенно опасными были встречные сухие сучки молодых пихт, которые словно острые, плохо различимые даже в свете фонарика, стрелы могли запросто оставить и без глаз. Раньше, когда Виктор только шел в тайгу, при дневном свете ничего подобного он не замечал. А вот теперь сильно пожалел, что не почистил тропу от этой напасти. «Делов-то было всего ничего – взять в руки палку, да и посшибать особо опасные сучки. Ан нет, не догадался, надеялся, что ночью здесь идти не придется. И это на хорошо натоптанной тропе. А если попытаться идти в такое время в целик? Точно, можно остаться без глаз» – думал он, освещая фонариком себе путь.
Чтобы уменьшить риск на особо опасных участках хода, Виктор сильно наклонял голову, надеясь, что незамеченный им рожон пройдется вскользь, не нанесет непоправимого ущерба глазам. Последние километр-два, где тропа стала более широкой и чаще посещаемой людьми, идти стало легче, и Виктор перевел дух.
Дед Иннокентий как будто знал, что внук придет именно сегодня, и потому спать не ложился вовсе. Он сидел на ступеньках крыльца, укрывая спину старой ватной курткой, и курил. Черня, по-видимому, уже доложила ему о благополучном возвращении Виктора и дед, нисколько не удивляясь его столь позднему или наоборот – раннему появлению, встретил его вопросом:
– Ужинать будешь или сразу спать?
– Спать, спать, дед, – устало заявил Виктор, сбрасывая понягу на крыльцо и присаживаясь рядом. – Ужин не нужен, буду сразу завтракать.

                Друзья-товарищи

Назавтра, несмотря на усталость, Виктор вновь отправился в город. Подвернулся случай – в Ясное по каким-то делам заглянул Марьин Алексей, двоюродный брат Сергея. Не воспользоваться попутной машиной было бы просто грешно. И уже к обеду Виктор был в городе. Затратив не меньше двух часов, он, наконец, отыскал Павла на рынке, где тот таскал мешки с сахаром из подсобки к прилавку, за которым распоряжалась гром-баба, с пронзительным голосом, легко перекрывающим галдеж рынка. Был сезон заготовки витаминов в виде варенья на долгую сибирскую зиму, и по этой причине сахар шел, как выразился Павел, «влет» – только успевай подтаскивать.   
– Как я вижу, Паша, дела у тебя не ахти, – сказал Виктор, когда Павел, сбросив с плеч очередной мешок у прилавка, подошел к нему.
– Здорово, Витек, – протянул тот руку. – Дела как сажа бела. А ты что? решил в город все-таки перебраться?
– Да упаси Бог.
– По делам?
– За тобой, парень. Хватит биндюжничать, пора и делом заняться.
– Во, как, – рассмеялся Павел. – Уж, не в твоей ли деревне?
– Как у тебя с контрактной? – не реагируя на явную колкость, поинтересовался Виктор.
– Да, облом! – процедил сквозь зубы Павел, сплевывая себе по ноги. – Какая-то сволочь выдала информацию военкому, что у меня с дисциплиной нелады.
– Ну и хорошо, значит ты свободный человек. Бросай свое сладкое дело, пойдем, покалякаем. Есть о чем.
– Да я уже бросил, вишь валяется, – кивнул Павел в сторону прилавка. – У меня с торгашами контракт до обеда. Сейчас расчет возьму, и пойдем в забегаловку, посидим, как ты говоришь, покалякаем.
Обеденный наплыв в точках общепита схлынул, и ребята заняли свободный столик в самом дальнем углу помещения, подальше от входа. Виктор продиктовал заказ молоденькой девчушке-официантке и, окинув еще раз взглядом помещение, наклонился к Павлу:
– Есть дело, Паша. Враз можно подзаработать так, что про свои мешки ты забудешь надолго.
– Что? Грабануть кого? – усмехнулся Павел. – Так я не по этой части.
– Так уж сразу и грабануть, – поморщился Виктор. – Я же говорю – заработать. Разницу чувствуешь?
– Допустим. Ну, давай, рассказывай, где там Клондайк нашел.
– Это ты в самую точку попал. Только, Паша, смотри, никому ни слова.
– Могила, – Павел приставил к губам палец.
Все время, пока длился рассказ Виктора об обстоятельствах гибели его родителей и поисках вероятного места, где отец обнаружил золотые самородки, Павел сидел молча. Только все возраставшее напряжение на его лице, сменившее первоначальную скептическую ухмылку, свидетельствовало, что он верит всему, что рассказывает Виктор. И это было неудивительно, поскольку в его положении, даже подобная, можно сказать, полуфантастическая история, была той соломинкой, за которую хватается утопающий.
Виктор рассказал все или почти все. Он ни словом не обмолвился ни о Шаман-горе, ни об Андреевом ключе и уж тем более о каменной голове, деталях, которыми мог бы воспользоваться кто-то другой в поисках золота. Тайга она большая, и без этих маркеров можно бродить по ней хоть всю жизнь, но так ничего и не найти. Виктор не то, чтобы не доверял Павлу, он просто страховался на всякий непредвиденный случай. Жизнь штука круглая, не знаешь, что, когда и откуда она  выкатит.
– Так что, Паша, давай собирайся, – закончил свой рассказ Виктор, – предупреди отца, что поедешь  к нам в Ясное и вперед.
– Это с какой статьи я должен его предупреждать? – резко отреагировал на последние слова Виктора Павел. – Я для него что есть, что нет. Пускай со своей шалавой там зенки заливает и дальше. Поехали хоть прямо сейчас!
– В кроссовках в тайгу? – улыбнулся Виктор. – Долго ты в них не проходишь, до первой мочажины.
– Вообще-то, конечно. Но у меня даже сапог нету. Армейские давно выбросил, – смущенно пожал плечами Павел.
– Ладно, – Виктор решительно встал из-за стола, – пошли по магазинам, экипировку приобретать.
– Легко сказать – приобретать, – замялся Павел. – У меня же из денег в кармане только вошь на аркане.
– Хорош про деньги, – оборвал его Виктор. – Разбогатеем – сочтемся.
Павел представлял собой обыкновенного городского парня, чей жизненный путь был практически предопределен с самого рождения. Не совсем благополучная семья, которая  держалась наплаву только благодаря самоотверженности матери, не чаявшей души в единственном сыне, рухнула сразу же после ее смерти. Отец, который и раньше частенько заглядывал в бутылку, окончательно съехал с катушек. И Павел, не имея иных средств к существованию, кроме собственных рук, вынужден был пойти работать на металлургический завод, который в народе прозвали крематорием. И если раньше, еще до армии, Павел мечтал попасть на авиазавод, что находился в областном центре, то суровая проза жизни продиктовала ему свое виденье его будущего. И оно было совсем не таким, о каком мечтал Павел. Не имея особых способностей к наукам, о чем наглядно свидетельствовал его школьный аттестат, он хотел не так уж и многого: хоть руками прикасаться к самолетам, коль нет никакой возможности держать в руках их штурвал в качестве пилота. Возможно, отсюда, от его неудовлетворенности в своем зримом будущем, в его характере за последние годы вызрело какое-то недовольство вся и всем. И это недовольство зачастую проявлялось в виде скрытого отрицания установленного свыше порядка, будь то армия или заводской цех. Отсюда и нарекания в его адрес ближайшего начальства, что в итоге в свою очередь оказывало влияние на его судьбу далеко не в лучшую сторону.
Имея двадцать пять лет отроду, он, тем не менее, еще не созрел до понимания того, что свое будущее следует крепко держать в собственных руках, не доверяя ее случайным обстоятельствам и тем более случайным людям. Не ждать, когда тебе просто подфартит, и можно будет перепрыгнуть через засасывающую обыденность, прямо к своей мечте. Да и мечта должна быть достаточно высокой, чтобы всю свою сознательную жизнь приближаться к ней, но так никогда ее и не достигнуть, поскольку мечту трогать руками категорически противопоказано.
В остальном же Павел был парень как парень: высокий, довольно крепкого телосложения. Немного скуластое лицо даже при мимолетном взгляде говорило, что в нем наличествует кровь туземного населения Сибири. Об этом же свидетельствовали и черные глаза, хотя русые волосы были типичными для славян российского разлива. Его отношение к деньгам являло собой типичный пример славянской безалаберности: есть деньги – ни в чем себе не отказывать, нет денег – жалуемся на судьбу, на начальство и так далее.
С покупками они справились лишь к концу дня, но зато экипировка была основательной. Приобрели на рынке даже саперную лопатку образца далеких военных лет. Две пары резиновых сапог подходящего размера завершили их, как выразился Павел, шопинг. С двумя рюкзаками они завалились к Павлу домой, порядком уставшие от магазинной суеты.
В трехкомнатной квартире было тихо и грязно. Повсюду валялись окурки и пустые бутылки. Тяжелый запах многодневного перегара исходил даже от стен, не говоря уже о небритом пожилом мужчине и неопрятной, расхристанной молодой бабенке. Оба, в усмерть пьяные, валялись в одной из комнат на широченном замызганном диване. Ни один из них никак не отреагировал на приход друзей.
– Пошли в мою комнату, – брезгливо поморщился Павел и потащил Виктора за рукав прочь, стыдясь своего пьяного отца и его подруги, своего запущенного жилища. Ночью Виктор слышал какое-то шевеление в квартире, несвязный разговор, звон посуды. Затем все снова  смолкло и когда утром они с Павлом покидали эту, как выразился Павел, берлогу, сладкая парочка занимала почти прежнее положение на диване. Лишь натужное хриплое дыхание курильщиков свидетельствовало о том, что они живы.
– Вот так и живу, – подвел итог увиденному Павел.
– Ничего не скажешь, хреновато живешь, – посочувствовал ему Виктор. – Но ничего, Паша. У нас еще все впереди.

                * * *

Техническое состояние автобуса, который ходил в Ясное, за прошедшее время нисколько не изменилось. Все так же дребезжа железом и натужно ревя мотором, он с трудом одолевал не особо крутые подъемы, с легким урчанием и скрипом тормозов, спускался под уклон, что бы снова, взревев из последних сил, упрямо карабкаться вверх. Водитель на подъемах краснел лицом, по-видимому, напрягаясь и сам, чтобы помочь автобусу, и вытирал взмокший лоб, переводил дыхание, когда машина оказывалась на верху очередного увала.
«Да, работенка у него», – подумал Виктор, наблюдая за водителем в зеркало заднего вида. Павел сидел справа от Виктора и дремал, прислонив голову к стеклу окна, и ударяясь в него всякий раз виском, когда автобус начинало раскачивать на ухабах. В конце-концов Виктор задремал и сам, поддаваясь гипнозу однообразия дороги.
С Александровки автобус выехал в Ясное практически пустым: кроме Виктора и Павла в салоне находилась лишь одинокая старушка, бабка Агафья, которой, наверно, давно уже исполнилось сто лет, но она все никак не решалась оставить Ясное и перебраться в город, к сыновьям. Но может для этого были и другие причины, о которых знала только она и ее сыновья.
Дед Иннокентий подготовил к возвращению внука шикарного налима в жареном и пареном виде, не считая жирной ухи. Увидев, что внук приехал не один, он недоуменно поднял брови, пытаясь припомнить, видел ли он этого скуластого парня раньше, но так и не признав его, принялся накрывать на стол.
– Сам морды проверял? – то ли спросил, то ли констатировал видимый результат Виктор.
– Снова два налима попалась, – с некоторым самодовольством, мол, и мы не лыком шиты, еще можем кое-что, ответил дед Иннокентий.
– Да, дед, знакомься, – спохватился Виктор, – это Павел, мой сослуживец по срочной. Живет в городе.
– Здравствуй Паша, гостем будешь. Давай к столу, отведай нашей ушицы, – радушным жестом подвел итог знакомству дед Иннокентий.
Умывшись с дороги, ребята отдали должное кулинарным способностям старого Бурнина. Поднимаясь из-за стола, Павел покачал головой:
– Если так питаться каждый день, то скоро можно будет записываться в секцию борьбы сумо.
– Каждый день так не получится, – улыбнулся Виктор. – Пойдем в тайгу, останется на тебе только то, что сможешь носить.
– А вы что, в тайгу собираетесь? – удивился дед.
– Да вот, пусть городской парень проветрится, а то совсем в городе среди газов и пыли зачах, – шутливо ответил Виктор, похлопав не сказать чтобы тощего товарища по плечу. – А вообще-то, дед, помощник мне нужен. Времянка-то совсем прохудилась. Практически новую нужно ставить, – слукавил он, не желая правдой доставлять старику причин для беспокойства.
На эти слова внука старик только покачал головой, но так ничего и не сказал. Понял ли он истинную подоплеку такого рвения Виктора в освоении их родовых охотничьих угодий или нет, трудно сказать. Но все это вполне походило и на правду, поскольку до начала охотничьего сезона дней оставалось не так уж и много – октябрь не за горами.
Сборы в тайгу не заняли у ребят много времени. Учитывая результаты городского похода по торговым точкам, они практически были готовы встать на таежную тропу хоть прямо сейчас.
– Завтра, пораньше, наверно, и пойдем, – полувопросительно заявил Виктор, искоса поглядывая на деда. – Черню, скорее всего, брать не будем, чтобы не отвлекала. А то прошлый раз она меня на медведя вывела. Только лишняя трата времени.
– Как знаете, – тяжело вздохнул старик. – Оно, конечно, с собакой в тайге на душе как-то спокойнее, но дело ваше. Понурив голову, старик вышел во двор и уселся на крыльце, своем излюбленном месте. Скоро волны удушливого махорочного дыма проникли даже сквозь прикрытую дверь в избу.
– Ну, и дрянь смалит твой дед, – покрутил головой Павел.
– Не приемлет он сигарет, – вздохнул Виктор. – Привез вон десяток пачек, так и валяются без надобности. Ну, ладно. Пойдем на речку, сполоснемся. Да отдохнуть нужно перед тайгой.
Назавтра, около шести часов утра через зады усадьбы старого Бурнина, горбатясь рюкзаками, Виктор и Павел направились сквозь редколесье деревенской околицы в сторону распадка, темнеющего кедрами и елками. Оттуда брала начало тропа в зеленые дали  тайги, в неизвестность будущего. И хорошо, если она выведет их в другой мир, где горизонт не смыкается за деревенской околицей или за пределами городского рынка.
Учитывая достаточно увесистые рюкзаки, ребята за первый день добрались только до заезжего зимовья. Собственно говоря, спешить им особого резона и не было. Что проку бежать, высунув язык, не замечая ничего вокруг? Это не город, где только и смотри, чтоб тебя не опередили. В тайге все по-иному. Там спешить вредно для здоровья. На косогоре не так ногу поставишь, подвернешь, и что тогда делать? Ведь «скорую» не вызовешь. Да и если пот заливает глаза, много ли увидишь? А смотреть ох как нужно внимательно. Всякое там бывает. Мало того, что дикий зверь может навстречу выйти, так еще хуже того, можно и плохого человека встретить. Поди, узнай, что у него на уме?
Собственно говоря, темп хода задавал Виктор, которому все эти премудрости втолковывала сама жизнь: и деревенская, и армейская. Павел шел вслед за ним, как и указал ему товарищ, на расстоянии около пяти шагов. Ближе? Не дай Бог, хлестнет по глазам веткой, отведенной в сторону впереди идущим. В лучшем случае наплачешься, а в худшем – глаза вполне можно лишиться. Вот такая она таежная премудрость. Много их, подобных таежных уроков, потом и кровью добытых, ни какими бумагами не зафиксированных. Допустим, известно, что бытует среди людей такая присказка: «Не ори, не в лесу». Как будто в лесу только и можно орать. А ведь там как раз наоборот, громкий голос может привлечь чье-то внимание с неизвестными последствиями. Хотя с другой стороны, это способно уберечь от нежелательных встреч с лесным народом. Поди тут разберись, что лучше. Во всяком случае, ребята шли медленно и сторожко.
Не раз Виктору казалось, что совсем недавно, уже после его первого похода в тайгу, в сторону их Заезжего зимовья прошел мужик, рослый и довольно крупный, если судить по вмятинам от сапог, оставленных на мху. Но мох способен держать след годами, так что судить о времени появления на нем следов довольно сложно, и Виктор, подходя к очередной мочажине, где тропа спускалась в пойму небольшого ручья, решил сделать перекур. Сбросив рюкзак, он принялся внимательно изучать следы на тропе и возле нее, надеясь отыскать нечто более существенное, чем примятый мох. Павел, в свою очередь, сбросив с плеч рюкзак, устроился на замшелом стволе поваленного дерева и достал сигарету.
– Ты чего там ищешь, –  спросил он Виктора. – Посиди, отдохни.
– Да следы смотрел, – ответил Виктор, присаживаясь рядом. – Кажется, вчера или днем раньше кто-то здесь протопал в ту же сторону, – и он махнул рукой в направлении их хода.
– Ну и что? Мало ли кто может за ягодой или  по каким-то своим делам пойти.
– Так-то оно так, но за ягодой в такую даль наши ясненские вряд ли пойдут. Этого добра и ближе хватает. Чужой кто-то шел, не наш. Но ладно, шут с ним, разберемся. Ты на всякий случай забери мое ружье себе. В правом стволе пуля, а в левом картечь, четырехрядка.
– А ты? – удивился Павел.
– С ружьем-то обращаться, надеюсь, умеешь?
– Спрашиваешь, – ухмыльнулся Павел, принимая из рук Виктора двустволку. – Почти чемпион города в стрельбе по бутылкам.
– Ну-ну, – улыбнулся хвастовству товарища Виктор, доставая из под клапана рюкзака увесистый «Макаров», завернутый в пеструю тряпку.
– О-о, да ты настоящий Рембо, – удивился Павел.
– Рембо не Рембо, а пусть будет поближе, на всякий случай, – буркнул Виктор, засовывая пистолет за пояс, и прикрывая сверху курткой. – Ну, что? Пошли? – спросил он, – заметив, что Павел гасит окурок о подошву сапога.
И снова тропа потащила их за собой, извиваясь меж деревьев, взбираясь на взгорки и падая в распадки. Комариный аккомпанемент, назойливо-ноющий, неотвязный, сопровождал их на всем пути. И когда, наконец, впереди показалось долгожданное заезжее зимовье, плечи обоих путников требовали немедленного отдыха.
– Да, шляться по тайге, да еще с такими горбами, работенка, я тебе скажу, еще та, – облегченно вздохнул Павел, освобождаясь от рюкзака.
– Ну-ну, – засмеялся Виктор, в свою очередь снимая рюкзак и аккуратно ставя его наземь рядом с распахнутой дверью зимовья. – Тебе-то, я думаю, это семечки. На рынке, поди, мешки сахарные поувесистее были. 
– Мешки, – Павел пнул свой рюкзак ногой, – их-то носить – всего ничего. А здесь этот почти целый день на мне ехал.
– Ты с ним поаккуратнее, с рюкзаком-то, – шутливо предупредил товарища Виктор. – А то разобидится, и еще тяжелее станет.
– Прошу прощения за мои необдуманные слова и поступки, сэр рюкзак, – отвесил дурашливый поклон в сторону заплечного мешка Павел, одновременно хватая его за лямки и переставляя к стенке зимовья.
– Вот это правильно, – одобрил Виктор. – С ним надо уважительно. Он для нас на ближайшие дни и поилец, и кормилец. Ну ладно, давай-ка теперь посмотрим, был ли кто в зимовье  после меня.
– Что, записку должен был оставить?
– Зачем записку? Мы и другим способом это проверим, – ответил на подтрунивание товарища  Виктор и, пригнувши голову, переступил через высокий порог зимовья. Сразу же развернувшись к свету, он наклонился к полу и стал внимательно что-то изучать. – Кто-то был, – вскоре констатировал он. – Сторожок сломан. Глянем, все ли на месте.
Осмотр зимовья ничего не дал: все вещи и даже колотые плахи дров лежали точно в том же положении, в каком их оставил Виктор во время своего недавнего посещения этого таежного дома. Скорее всего, незнакомец лишь заглянул во внутрь, но в избушке не ночевал, и это наводило на размышления. Ведь даже летом ночевать под звездным небом далеко не так удобно, как под крышей. Куда и зачем шел неизвестный? Возможно, где-то вблизи кто-то построил себе схорон, о котором никто в Ясном не знает? Зачем? Множество вопросов завертелось в голове Виктора, но пока что ответа на них не было.
– Ладно, Паша, давай будем устраиваться на ночлег, – тряхнул он головой, выбираясь наружу. – Поужинаем, и на боковую. Лучше завтра пораньше встанем и вперед.
– Как скажешь, – согласился Павел. – Что? распаковывать рюкзак?
– Ну, а как же. Кружку-ложку доставать-то нужно.
Летняя ночь даже в августе достаточно короткая. И, тем не менее, Виктор проснулся до восхода солнца. Он молча лежал на спине, на довольно жесткой лежанке, обдумывая маршрут на предстоящий день. А подумать было над чем. Если идти отсюда прямо к каменной голове по навигатору, то весь ход будет вверх и без тропы. Если же пойти сначала к времянке, то почти весь подъем выберется ходом по тропе. К голове ход будет  практически без подъема. Если и придется кверху ползти, то лишь самую малость. Зато в первом случае расстояние, считай, в полтора раза короче. Как быть? Этот вопрос не оставлял его и после утренней пробежки к реке и обратно. Основательный завтрак – силы нужно восстанавливать, не по асфальту гулять, и вот они, эти пузатые рюкзаки снова, как живые, смотрят клапанами кормашков на своих хозяев.
– Ладно, попрем, – Виктор ухватил свою ношу за лямку и закинул ее на плечи. – Пойдем через времянку. Напрямик можем сдохнуть раньше времени, в смысле, выдохнуться.
– Что, дорога неважная? – поинтересовался Павел, завьючивая на себя своего сэра.
– Дорога, – усмехнулся Виктор, – дорога была вчера. Теперь будет бездорожье. Лучше пройдем на пяток километров больше, чем переться напрямую вверх по камням да по завалам.
– Тебе виднее, – пожал плечами Павел, готовясь встать в кильватер ведущему.
Десяток километров даже с подъемом, кстати, не так уж и крутым, да по тропе, пусть и слабо натоптанной, молодым парням пройти за три-четыре часа – не проблема. И они справились с этой задачей к двенадцати часам. Но дойти с грузом к месту назначения за остающееся световое время было нереально. После некоторого раздумья Виктор предложил:
– Давай, Паша, сделаем вот что: пообедаем и отнесем груз в нужную сторону хотя бы на пару часов хода. Там оставим, а сами вернемся ночевать сюда. Как ты к этому?
– А завтра мы найдем его в лесу? – поинтересовался Павел.
– А мы навигатором засечем место, всего-то и делов. Да и топориком еще пометим, на всякий случай.
– Смотри сам. Ты здесь хозяин, тебе и решать.
Пообедав банкой тушенки на двоих, они долго смаковали чай, сдобренный листьями черной смородины. За время почти двухдневного хода поту они пролили немало, и одной кружкой темного терпкого напитка утолить потребность организма в воде было невозможно. Каждый, кто бывал в многодневных погодах по тайге, знает, что нет ничего более желанного после длительного перехода, чем кружка горячего и крепкого чая.
После непродолжительного отдыха, они снова двинулись в путь. Но шли теперь значительно медленнее. Ход даже по плохой тропе не идет ни в какое сравнение с ходом в целик. Трудно держать направление, когда встречные завалы или мочажины так и норовят увести тебя в сторону. Без компаса, если, разумеется, солнце наглухо закрыто тучами, выдержать курс практически невозможно. Это в степи можно выбирать ориентиры, и идти строго к ним, сохраняя таким образом общее направление движения. В тайге такой номер не проходит. Нет здесь видимости даже на сотню метров, да и деревья все одинаковые. Если и заприметишь какое-нибудь в качестве ориентира, то через десяток шагов все равно затеряется оно среди прочих собратьев.
Шли не меньше двух часов, пока плечи обоих настоятельно не потребовали отдыха. Сбросив рюкзаки среди черничника, они не стали упускать возможность подзаправиться витаминами. Набирая полные горсти черники, и отправляя ее в рот, Виктор между делом стал рассказывать Павлу о своем свидании на этом взгорке с хозяином тайги.
– Так может он снова где-то здесь шамкает? – встревожился Павел, посматривая в сторону ружья, прислоненного к дереву.
– Да шут с ним, – спокойно заметил Виктор, отправляя в рот очередную горсть ягод. – Черники для всех хватит.
– Может оно и так, – согласился Павел, – но ружье пусть лучше будет под рукой.
– Ладно, не дрейфь. Медведь он тоже человек – понимает что к чему. Ему теперь не до нас, жир на зиму запасать нужно.
Попировав минут десять, ребята снова взялись за рюкзаки.
– Что, пора уже подбирать место, где их оставим? – поинтересовался Павел, взваливая свой на спину.
– Кто его знает, – ответил Виктор и посмотрел на часы – они показывали без четверти четыре. – Светового времени еще до вола, может, пойдем дальше?
– Дальше так дальше, – согласился Павел. – Но только будет ли тогда смысл возвращаться на ночевку во времянку?
– Пожалуй, что так. Да и шут с ней, с этой времянкой. Все наше при нас. Заночуем на каком-нибудь ключе. Зато завтра останется идти – всего ничего.
Изменив подобным образом планы на ближайшее время, ребята побрели дальше. Шли еще не меньше трех часов, пока уже стало совсем невмоготу: плечи, нарезанные лямками тяжелых рюкзаков, затребовали немедленной свободы, а мышцы натруженных ног стало подергивать судорогой.
– Хорош, давай здесь заночуем, – не выдержал Павел, когда они спустились по пологому склону к очередному ключу.
– Здесь, так здесь, – согласился Виктор, освобождаясь от груза и окидывая взглядом пойму ключа. – Место подходящее: вода есть, сушняк рядом, да и пихты на лежанки сколько угодно. Лишь бы дождя не было.
– Да, дождь нам ни к чему, –  крутанул головой Павел, пытаясь рассмотреть небо в прорехи между кронами деревьев.
Устройство походного бивуака много времени не заняло. Расчистили место под костер, натаскали дров, и вскоре синий дымок над небольшой поляной у ручья засвидетельствовал всему лесному народу, что это место занято человеком. Армейский котелок, наполненный водой из ручья, повис среди языков пламени, чернея среди метущейся их желтизны своими закоптелыми боками. Тушенка и лапша дожидались своей очереди, пока закипит вода. Ребята между тем принялись обустраивать места для ночного отдыха. И отнеслись они к этому с достаточной серьезностью, поскольку плохо отдохнувший человек по тайге не ходок. Через час с небольшим двое нар из жердей, застланных толстым слоем пихтовых лапок, появились по обе стороны от костра. Их прикрывали наклонно поставленные навесы из жердей потоньше, укрытых сверху все теми же пихтовыми лапками.
Ночь прошла спокойно, хотя где-то ближе к утру, в кронах деревьев зашумел ветер. Но все обошлось. Дождя пока что не было. С лежанок поднялись хорошо отдохнувшими. Да оно и не мудрено – молодой организм восстанавливает силы быстро. Три-четыре часа отдыха, и он уже вновь готов к труду и обороне. По этой причине тянуть время не стали. Позавтракав, чем Бог послал, а точнее, что притащили с собой, ребята тщательно залили водой костер. Погода последние дни стояла сухая, а с огнем в тайге шутки плохи. Часа через полтора после подъема они зашагали вчерашним курсом. Перевалив небольшой водораздел, вновь стали спускаться по довольно крутому склону к ручью.
– Ну, вот и Андреев ключ, – сказал Виктор, доставая навигатор. – Сейчас посмотрим, каким курсом нам двигаться дальше.
– А что смотреть, пошли по ручью и все, – заметил Павел. – Ты же сам говорил, что нам нужно в его верховья.
– Так-то оно так, но по ручью ход не самый лучший. Тут каменюг море, да и виляет он местами. Так что лучше свернем мы к северу и пойдем напрямую.
– Не понял, а что же раньше мы так не пошли, прямо от ночуйки? – удивился Павел.
– Раньше нельзя было. Сейчас будет крутяк, он этаким мысом выдается между водосборами Андреева ключа и того, где мы сегодня ночевали. Зачем нам переться через этот лоб? Говорят: «Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет». Это как раз тот  случай.
– Силен мужик, – уважительно заметил Павел. – Ориентируешься. А говорил, что раньше никогда здесь не был.
– Могем, значит, – рассмеялся Виктор, немного польщенный словами товарища.
Не торопясь, тщательно выбирая место для каждого шага, они перешли через каменную  россыпь левого берега, и пошли по более пологому правому, вверх по руслу ручья. Через полчаса хода ключ отвернул к северо-западу, и они вновь по камням перебрались на его левый берег. Долина ручья расширилась, и теперь можно было идти на север, минуя стороной крутолобый мыс. Идти прямо к каменному истукану, который, наверно, служит самим олицетворением тунгусских духов, охраняющих  золото Шаман-камня от людей. Каменная голова поджидала их впереди. Если верить навигатору, то ходу до нее оставалось километра три, не больше. И это придавало ребятам силы, несмотря на то, что пот вновь заливал глаза, а натруженные до синяков плечи  вновь стали напоминать о себе.
Через час хода по редкому осиннику слева вновь подвалил ключ, чтобы через какое-то время раздвоиться на два русла. Виктор уверено свернул вправо и они пошли вдоль основного русла, по краю узкой полоски старого ельника, который с обоих склонов окаймлялся молодым пихтачом.
–  Скоро будет очередная развилка, а там рукой подать, – уверенно заявил Виктор.
Вершина Шаман-камня, что замаячила  слева над плотной стеной сорокалетнего пихтарника подтверждала, что они уже совсем рядом с конечной целью своего  пути, они вышли точно туда, куда и требовалось. И это вселяло надежду, что успех будет сопутствовать им и дальше.

                Непредвиденная встреча

Напротив отвесной скалы, увенчанной редкими и чахлыми деревьями, на пологом берегу небольшого ручья дымил костер. По обе стороны от него, на расстоянии не более двух метров, виднелись два небольших, косо поставленных навеса из жердей и лапника, дополнительно прикрытых сверху полиэтиленовой пленкой. Чтобы ее не сорвало ветром, за уголки она была привязана бечевками к жердям настила и вдобавок еще придавлена сверху тонкими березками. Под каждым из навесов лежало по туристическому спальному мешку, покрытому какой-то синей, с желтыми цветочками, тканью. Снизу, под спальниками пухло зеленела пихтовая подстилка. 
Дым от костра поднимался вертикально вверх, что зримо свидетельствовало о полном  штиле. Редкие, белые по краям и серые в средине, облака медленно, как бы нехотя, передвигались по небу, обходя стороной солнце. Стояли последние теплые августовские дни, и все живое нежилось в нежарких солнечных лучах, готовясь к сырости и холодам близкой осени.
Виктор и Павел, затратив полдня на обустройство лагеря, после продолжительного перекура с обязательным чаепитием, принялись изучать окрестности своего временного лагеря и в первую очередь, русла ручья. Ничего особенного в нем не было, если не считать каменного истукана на галечной косе. Вода весело журчала между камней, кружа песчинки в уловах, и убегала дальше, оставаясь кристально чистой. В том месте, где она слегка подмывая каменную голову, делала плавный поворот влево, образовалась небольшая коса, из мелких заглаженных камней в самом ее начале и крупнозернистого песка в конце. Ниже косы путь воде снова преграждали камни, и она, извиваясь между ними, струилась дальше, пока не встречала основное русло Андреева ключа, в котором бесследно растворялась.
Над левым берегом ручья громоздилась отвесная скала, оттесняя ручей от его первоначального направления. Правый берег был пологим, но камни и здесь проглядывали сплошь и рядом среди зелени травы, уступая окончательно ей место только на некотором расстоянии от ручья. Но там уже тянулись к солнцу молоденькие березки и сосенки, обещая в недалеком будущем захватить всю территорию и изгнать траву обратно вниз. Еще дальше стеной высился молодой темнохвойный лес, среди которого высоко к небу возносились кроны старых лиственниц и кедров.
– Ну и что будем делать? С чего начнем? – спросил Павел, когда, завершив экскурсию, они снова возвратились к костру.
– Думаю, что батя нашел те самородки на косе, больше негде, – немного подумав, ответил Виктор. – Начинать надо с нее.
– И я так думаю, – согласился Павел. – Значит надо строить лоток, да?
– Само собой.
– А как его строить, когда у нас нет ни одной доски?
– Зато есть топор. Расколем сутунок сосны – вот тебе и горбылины. Подгоним их поплотнее, и полный порядок. Гвозди и бечевка имеются. 
– Ну, ладно, тебе виднее. Командуй. Я в этом деле не копенгаген. Буду на подхвате.
– Чтобы наколоть плах, большого ума не требуется, так что не переживай, работенки хватит обоим, – рассмеялся Виктор и тут же нанес себе довольно сильный удар ладонью по щеке. – Вот гад, жиганул. Почти осень на дворе, а они все никак не уймутся.
– Ты о ком это? – заржал Павел.
– Да слепень, зараза. Вот тварь. Слету и до крови.
– Это они могут. Специалисты. Комары, так  те вначале поноют и только потом пикируют…
Их диалог о повадках кровососущих таежных обитателей был прерван шумом и негромким вскриком, который раздался откуда-то сверху. Вскинувшись, ребята увидели нечто такое, что на время повергло их в состояние ступора: со скалы уцепившись за стволик березы, только недавно стоявшей на самом краю отвесной стены, а теперь свисающей кроною вниз, барахтался человек. Там что-то  потрескивало, и березка, с каждым судорожным движением висящего на ней человека, опускалась чуть ниже, продолжая цепляться корнями за свисающий пласт дернины. Еще немного и она рухнет вниз вместе с человеком с пятиметровой высоты на каменные обломки, сгрудившиеся у подножья скалы.
– Эй, там! Не дергайся, – закричал Виктор, вскакивая с места и хватая в руки топор.
Он моментально оценил обстановку, и понял, что в случае падения вниз с такой высоты на камни, человеку не уцелеть. Если не убьется насмерть сразу, то переломает все кости, что в таежной глубинке практически одно и то же. С топором в руке Виктор, а вслед за ним и Павел, бросились к подножью скалы. Оба поняли, что единственным способом помочь незнакомцу, можно лишь свалив на него небольшую сосну, что одиноко росла под самой скалой. Перехватывая ствол дерева руками, он сможет  по нему спуститься вниз, если, конечно, не оборвется раньше.
– Держись, парень, – громко, но как можно спокойнее командовал Павел, одновременно придерживая ствол дерева, по которому Виктор топором наносил сильные и точные удары.
При соответствующей сноровке срубить сосенку сантиметров  десять-двенадцать толщиной, займет не больше минуты. Виктор с этой задачей справился еще быстрее. Парень наверху затих, по-видимому, сообразив, что хотят сделать люди внизу. А Виктор с Павлом, крепко охватив срубленное дерево ладонями, удерживая его в вертикальном положении, мелкими шажками поднесли эту палочку-выручалочку под терпящего бедствие горемыку. Опустив комель среди камней, они перехватили ствол выше и приготовились уронить его на висящую березку с таким расчетом, чтобы не сшибить парня вниз, но и не дать кроне сосны на упругих ветвях задержаться от него на расстоянии. Повернув сосенку наименее густой частью кроны к скале, они медленно приблизили ее к висящему на березе человеку и затем достаточно сильно придавили  дерево к обрыву. Березка откачнулась к скале и медленно поползла вниз, обрывая последние, удерживающие ее от падения корни. В то же мгновение, висящий в буквальном смысле между жизнью и смертью парнишка, изловчился и,  протянув одну руку к спасительной сосне и все еще удерживаясь второй за березу, рванулся вперед, еще мгновение, и он уже обеими руками уцепился за стволик сосны. Сверху посыпалась земля и березка, окончательно потеряв поддержку вверху, рухнула вниз. Виктор с Павлом,  широко расставив ноги, изо всех сил удерживали руками ствол сосны в вертикальном положении, не давая ему свалиться по каменной стенке вниз, вместе с уцепившимся за него человеком.
– Ну, что висишь там? – заорал Павел. – Давай, ползи вниз, пока не уронили.
Команда подействовала и, перебирая руками по стволу дерева, одновременно цепляясь за него и ногами, парень довольно шустро стал спускаться вниз. Через минуту он уже стоял на камнях, на которых вполне мог попрощаться с жизнью. Это был худощавый парнишка, лет четырнадцати-пятнадцати, со скуластым лицом и узким разрезом темных глаз, что наглядно свидетельствовало о его явно местном происхождении.
– Ты кто? – грубо спросил его Виктор, переводя дух.
– Я Арчемка, – почти прошептал, насмерть перепуганный подобным приключением парень.
– А что ты здесь делал, Артемка? – переиначивая имя паренька, в свою очередь подступил к нему Павел. – За нами, что ли, следил?
– Ни за кем я не следил, – приходя немного в себя, уже громче, ответил Арчемка. – Меня дед послал узнать, кто здесь жжет костер. К нам дымом тянуло.
– А кто твой дед? – уже спокойнее поинтересовался Виктор, потирая лоб рукой, отгоняя черную пелену, которая от пережитого напряжения вновь напомнила о себе.
– Он очень сильный шаман, самый сильный из всех момолей, – с нескрываемой гордостью известил Арчемка.
– Кого-кого? – удивился Павел. – Я что-то такой национальности не слышал.
– Это не национальность, это род эвенкийский, – с достоинством ответил паренек.
– А-а, так ты эвенк. Вот оно в чем дело, – изумился Виктор. – Насколько я знаю, эвенки в наших краях давно не живут.
– А мы здесь и не живем, – уже совершенно спокойным голосом заметил Арчемка. – Мы с дедом сюда пришли для камланья.
– Для камланья? Это что еще за хренотень такая? – удивился Павел.
– Это у них так шаманские пляски вокруг костра называются, – проявил свою эрудированность в части быта туземного населения Виктор.
– Ну и ну, – покрутил головой Павел, – неужто и до сих пор еще шаманы есть?
Пока длился этот диалог между Виктором и Павлом, Арчемка изучающее переводил взгляд с одного своего спасителя на второго и, по-видимому, приняв какое-то решение, сказал:
– Вы сохранили мне жизнь, и дед будет благодарить вас. А теперь я пойду.
– Да иди, мы же тебя не держим, – подернул плечами Виктор.
– Слушай, Артем, ведь по-русски тебя так, наверно, зовут,  а ты чего это вниз загремел? – со смешком в голосе поинтересовался Павел.
– Там наверху была дернина, висела. Я не заметил и на край ее оперся, она и поехала вниз. За березку успел схватиться, а березка тоже вниз.
– Да, дела. Так мог ведь и на тот свет улететь, – подвел итог немногословного рассказа паренька Павел.
Кивнув головой, Арчемка направился вверх по ручью и, ловко прыгая с камня на камень, скоро исчез за выступом скалы. Проводив его взглядом, Виктор задумчиво произнес:
– Ты знаешь Паша, а ведь, наверно, это их шаман когда-то давным-давно запретил людям приближаться к этой сопке. Получается, коль мы нарушили его запрет, нас  ожидает теперь расплата. Может, шаман именно по этой причине и оказался здесь.
– Брось ты, Витек, всякой ерундой пугать. Сказки все это. И потом, откуда их шаману знать, что мы как раз в это время окажемся здесь? Сорока известила, что ли?
– Так-то оно так, но все равно, как-то не по себе, – тряхнул головой Виктор, – Ладно, пойдем к костру, взбодрим чаек.
Очередная их ночь в тайге прошла спокойно. Погода по-прежнему благоприятствовала друзьям, хотя по утру трава забелела инеем. Спальники, пусть и тонкие, и совсем не из пуха северной птицы, оказались очень даже кстати. Поеживаясь от утреннего холода, Виктор первым выбрался из теплого укрытия и принялся разводить костер.
– Как там, на палубе? – не вылезая из своего мешка, поинтересовался Павел.
– Полный порядок, ни одного комарика, – весело ответил Виктор, прикрывая спину курткой и протягивая руки к набирающему силу огню.
Позавтракав, ребята наметили план действий на предстоящий день. Присутствие посторонних глаз, в виде старого эвенка с внуком, их обеспокоило, но не настолько, чтобы они отказались даже на время от своей затеи. Но все же коррективы в свои планы вносить приходилось. Готовить открыто приспособления для промывки золота в присутствии в тайге посторонних было бы не совсем осмотрительно. Следовало прояснить, как долго эти незваные гости пробудут на Шаман-камне. Но как это узнать? И вообще, где их искать? Ломая голову над подобной проблемой, Виктор с Павлом совсем позабыли о словах парнишки, что дед должен отблагодарить их за его спасение. А это значило, что они должны обязательно свидеться. И когда Павел, сидевший у костра лицом к ручью, увидел, что вчерашний паренек приближается к ним снова, перепрыгивая с камня на камень вдоль ручья, он только молча указал в его сторону Виктору, продолжая изумленно таращиться на гостя.
– Здравствуйте, – поприветствовал ребят Арчемка, подходя вплотную к костру.
– Здорово, парень, – ответил Виктор, поворачиваясь навстречу гостю.
– Дед Амарчэ просит вас посетить наш чум, – известил гость, переминаясь с ноги на ногу.
– Во, как, – удивился Павел. И глянув на Виктора, добавил: – Словно на прием к английской королеве приглашают.
– Ну а что, сходим, – подмигнул ему Виктор. – Посмотрим, как лесной народ живет, и уже обращаясь к Арчемке, спросил:  –  Чай будешь?
– Спасибо, мы с дедом только что кушали, – вежливо отказался тот.
– Слушай, Артем, ты откуда такой воспитанный взялся? Что-то непохоже, что в лесу все время жил. Да и по-русски чешешь без запинки, – спросил Павел, отставляя в сторону пустую кружку, которую все это время держал в руке.
– Я в интернате семь классов закончил, – смутился Арчемка, не зная как расценивать слова Павла.
– А-а, тогда понятно, – подмигнул ему Павел. – Ну что ж, мы готовы нанести шаману визит вежливости. Да, Витек?
– Само собой, – подтвердил Виктор, и выжидательно посмотрел на Арчемку, мол, давай, веди.
Через пять минут, тщательно затушив костер, ребята направились вслед за своим проводником вдоль русла ручья вверх по склону сопки.
 Сосновая гривка, на которой поставил свой летний чум шаман Амарчэ, смотрелась своеобразным островком света среди шумящего листвою осинника, старого, изъязвленного возрастом и болезнями. Осина сама по себе не сказать что бы дерево долговечное, но здесь, выставленная отрогом сопки навстречу западным ветрам, она чувствовала себя, по-видимому, совсем плохо, поскольку стволы ее были гнутые и какие то корявые, сплошь и рядом покрытые черными пятнами и вздутиями. На этом фоне сосновый лес казался этаким франтом, стройным и красивым, в медно-желтом костюме, с пышной зеленой шевелюрой. Да, шаман знал толк в красивых и удобных местах, где душе человека покойно, а глазам открывается простор, ограниченный по  горизонту лишь мягкой синевой тайги и неба.
Шагая вслед за внуком шамана, Виктор с Павлом скоро достигли конца каменной россыпи, где у подножья скал выбивался из-под земли ключ, дающий начало говорливому  ручейку. От небольшого углубления среди камней, откуда вода начинала свой путь к реке, вела свеженатоптанная тропка к небольшой поляне среди старых сосен, на которой стоял чум. Это летнее жилище старого эвенка представляло собой округлое сооружение из жердей, покрытых снаружи пластинами бересты, которые были скреплены между собой толстой леской. Дополнительно береста, чтобы ее не сорвало ветром, была придавлена тонкими жердями. Вверху это сооружение оставалось открытым, предположительно для выхода дыма, если возникала необходимость развести внутри него костер. На восток, откуда и подошли они к чуму, чернела почти треугольная, слегка усеченная сверху дыра входа в это необыкновенное лесное жилище. Перед чумом слабо дымил затухающий костер. Возле него никого не было.
Подойдя к чуму, Арчемка тихонько окликнул:
– Амарчэ-амакан, мы пришли.
Внутри чума послышалась какая-то возня, и через минуту наружу, пригнувшись, выбрался человек. Виктор с Павлом никогда в жизни не видели тунгусского шамана даже в кино и ожидали, что перед ними вот-вот появиться нечто необыкновенное, украшенное рогатой шапкой, бубенцами и еще неизвестно чем. Наяву же все оказалось намного прозаичнее. Перед ними стоял обыкновенный, достаточно рослый, но уже пригнутый годами человек, без головного убора. Широкое, с выступающими скулами лицо было изборождено глубокими морщинами – зримым свидетельством долгой и трудной жизни в суровой сибирской тайге.  Длинные, когда-то темные волосы, рассыпанные по плечам, стягивались на лбу широкой, пестро разукрашенной  лентой. Одет он был в коричневую замшевую куртку, на месте нагрудных карманов у которой виднелись две бляхи с изображением чего-то мифического: то ли голов невиданных зверей, то ли символических объектов дальнего космоса. С плеч и со спины шамана на толстых полосках кожи свисали подвески, в виде твердых пластин, обтянутых снова-таки кожей, с прикрепленным снизу набором колец и круглых блях. Понизу, бока и спина куртки шамана были украшены длинными белыми волосами какого-то животного. Аналогичным украшением заканчивались и ее рукава.
Распрямившись, шаман окинул быстрым взглядам ребят и, пробормотав что-то на непонятном языке, жестом пригласил их войти в чум. Сам он оставался у входа, пока Виктор и Павел, изогнувшись, ныряли в полумрак шаманского жилища. Света, что попадал внутрь чума, было достаточно, что бы ребята не столкнулись лбами с палкой, что почти вертикально стояла посреди помещения, закрепленная где-то вверху, среди прочих жердей, остова сооружения. Вслед за гостями внутрь довольно тесного помещения вошли сначала старый шаман, а затем и его внук.
– Садитесь на подстилки, – Арчемка указал рукою гостям на лежащие на земле две шкуры оленя. Подождав, пока ребята разместятся на них с относительным удобством, сам Артемка опустился прямо на землю почти у выхода, по правую руку деда, расположившегося еще на одном коврике из шкуры оленя.
– Слушай, Артем, а что? твой дед по-русски не разговаривает? – почти шепотом поинтересовался Павел.
– Почему не разговаривает, – хитро улыбнулся Арчемка. – Ему просто сегодня нельзя. Он должен говорить с духами на нашем языке. Чужой они не поймут.
– Так мы же не духи, – заметил Павел, на что Артемка не счел нужным ответить.
Шаман снова что-то произнес на не понятном для гостей языке, удобнее устраиваясь на своем коврике и внимательно всматриваясь в лица ребят. От его изучающего взгляда невольное смущение овладело гостями и, чтобы скрыть его, они стали нарочито демонстративно осматривать внутреннее устройство чума.
– Я буду толмачом деда, – заявил Арчемка. – А вы можете говорить, дед хорошо понимает.
– А как нам к нему обращаться? – спросил Виктор.
– Амакан, что значит дедушка, – коротко ответил Арчемка.
– Хорошо. Амакан дедушка, а зачем у вас прямо посередине вот эта палка, – поторопился с вопросом Павел, указывая рукою на случайно обойденное его лбом препятствие, когда он забирался внутрь чума.
– Это дерево жизни, – ответил за деда внук.
– Ладно тебе, Паша. Не забывай про чужой монастырь, – одернул товарища Виктор.
Шаман вновь что-то заговорил, и Арчемка стал переводить:
– Дедушка спрашивает, что вы делаете в такое время в тайге? Охоты еще нет, ягода уже уходит.
– Да вот хотим зимовье себе построить, – соврал Виктор, отводя взгляд в сторону.
Снова шаман заговорил и говорил при том достаточно долго.
– Дедушка говорит, что это место для охоты нехорошее. Здесь духи сторожат зло, и могут сильно наказать каждого, кто придет сюда. Его прадед, великий шаман Ирбэдэ амакан, привязал их караулить это место.
– Вот те и раз, – блеснул глазами Павел. – Нам уже дают указание, вместо благодарности за спасение внука.
– Обожди, Паша, – вновь остановил не в меру горячего друга Виктор, и, переведя взгляд на шамана, сказал:  – Дедушка, у нас на селе про это рассказывали, только никто не знает о каком зле идет речь. Здесь убили кого-то из ваших родичей?
Шаман вновь заговорил певуче и страстно. Глаза его зажглись каким-то внутренним светом, как будто отражающим свет дней его далекой молодости. Руки зажили самостоятельной жизнью, жестами изображая нечто такое, что оставалось живым в памяти этого человека спустя многие десятилетия. И говорил он, наверно, не столько для своих гостей, сколько для внука, который возвратился вновь в его жизнь после долгого отсутствия. Речь шамана длилась достаточно долго, чтобы Арчемка мог передать ее содержание слово в слово. Поэтому его пересказ был намного короче и лишен той эмоциональной окраски, что присутствовала в речитативе старого эвенка.
Из пересказа Арчемки следовало, что в дальние времена, когда род момолей кочевал еще южнее этих мест, Копенкины, это фамилия его предков, облюбовали для себя места по Кежме реке. Шаманы их рода всегда, когда требовался полет в верхний мир, сопряженный с многочисленными опасностями, совершали его с этой горы. На ее вершине провел и последнее свое камлание великий шаман Ирбэдэ амакан. Перед этим к нему привез на лечение свою дочь русский купец, добывавший желтый песок на большой восточной реке. За спасение дочери, которую Ирбэдэ-амакан вырвал из когтей злого Харги, он захотел отблагодарить шамана. Но привезенный им подарок был омыт людскими слезами и даже кровью, потому что незадолго перед тем много людей погибло на приисках по вине того русского. Мудрый шаман не мог принять такой страшный дар, и после отъезда лочи, он бросил тот подарок в воду, в то место, где когда-то и раньше ему пришлось хоронить зло. Призвав затем самых сильных духов, он велел им сторожить всю воду, все камни священной горы до скончания Среднего мира. Они освободятся от заклятия только после того, как солнце испепелит самого Харги и его помощников своим огненным дыханием, а большая вода навечно скроет их злые дела. И вот, когда вода сомкнулась над подарком купца, земля содрогнулась, зашатались горы, застонали деревья, а злой Харги, возвысив над тем местом свою голову, в бессильной ярости стал грызть камни, превращая их  в песок. Все живое в ужасе бежало прочь. С тех пор только очень сильный шаман может посещать эту гору. Ему духи, сторожащие все вокруг нее, не могут причинить вреда, потому что знают: сильный шаман даже мыслью своей никогда не прикоснется к страшному кладу.
Когда Арчемка закончил свой пересказ, в чуме надолго установилась тишина. Осмысливая услышанное, Виктор с Павлом невольно переглянулись, что не скрылось от внимательного взора шамана. Понял он или нет, о чем в этот момент подумали ребята, но лицо Амарчэ погрустнело. Вполне возможно, он умел читать чужие мысли, потому что тут же что-то снова произнес, уже глядя на внука.
– Дедушка говорит, что один из вас, который вошел в чум первым, сильно болен, и если он согласен, то дедушка постарается изгнать из него черного помощника Харги, – снова перевел слова шамана Арчемка, и уже от себя добавил: – Это он говорит о тебе, Виктор.
Виктор, удивленный проницательностью таежного колдуна, лишь пожал плечами, как бы давая тем самым понять, что хотя он и не верит в подобные чудеса, но и не против посмотреть, что со всего этого получится.
– Нам нужно выйти из чума, –  потянул за рукав Павла Арчемка.
Тот, недоуменно посмотрел на Виктора и неохотно подчинился. Виктор сначала тоже попытался подняться вслед за Павлом, но, заметив останавливающий жест шамана, растерянно глянул вслед товарищу и остался сидеть на прежнем месте. Оказавшись с шаманом наедине, он смущенно стал озираться вокруг, как бы надеясь найти ответ, на вопрос: откуда эти лесные люди узнали, что на его сознание иногда, особенно после сильного волнения, накатывается темнота, вызванная контузией? Решая про себя эту неожиданную загадку, он одновременно не выпускал из виду старика. Шаман между тем, что-то громко крикнул Арчемке и тот через минуту притащил на куске толстой лиственничной коры горсть горящих углей. Высыпав их кучкой на землю по центру чума, он молча удалился. В то же время в руках Амарчэ появилась небольшая коробочка из бересты, обшитая кожей и украшенная россыпью бусинок бисера. Открыв ее,  шаман извлек оттуда щепотку какого-то темно-коричневого порошка и высыпал его на горячие угли. Поднялся голубой, довольно плотный дым, расползаясь по чуму острым запахом.
Виктор сидел молча, с невольным трепетом наблюдая за действиями шамана, как, наверно, когда-то, в школьные годы, он наблюдал за тем, как на черной доске появлялись первые слова, написанные на ней мелом пожилой учительницей. Между тем Амарчэ вновь что-то крикнул Арчемке, и вскоре тот протянул сквозь проем входа в чум руку с кружкой, наполовину наполненной, скорее всего, чаем. Шаман принял кружку, и всыпал в жидкость щепотку какого-то светлого порошка, взятого уже из другой коробочки. Размешав содержимое кружки костяной ложечкой, он протянул ее Виктору, давая ему понять жестом, что нужно содержимое выпить. Виктор с опаской взял не сказать чтобы стерильно-чистую посудину в руки, и поднес ее к губам: помимо приторно-сладковатого запаха чаги, который он распознал сразу, от напитка исходил еще какой-то странный аромат. Пересиливая себя, он наклонил кружку к губам, и стал медленно, можно сказать сквозь зубы, цедить снадобье.
Все время, пока Виктор пил, шаман пристально наблюдал за ним, одобрительно кивая головой. Некоторое время они оба сидели молча, как бы наблюдая друг за другом. Затем Амарчэ извлек у себя из-за спины бубен, как об этом слышал Виктор, непременный атрибут шаманских действий. Тот имел форму не совсем правильного круга, с проступающими  сквозь боковины выпуклостями внутреннего крепления. И вообще, вид его был какой-то обшарпанный, с многочисленными царапинами на когда-то коричневой коже, обтягивающий инструмент. По ободу шла незатейливая роспись, наверно, ранее яркая, но плохо различимая в настоящий момент. По всему было заметно, что этим инструментом пользовались давно и часто.
Вслед за тем в руках Амарчэ появилась короткая слегка изогнутая, широкая с одной стороны и сужающаяся к другой, палка-колотушка. Виктор догадался, что это был кямл, которым при ритуалах шаманы колотят по бубну. Подняв бубен перед собой, шаман несильно ударил по нему кямлом, и бубен отозвался глухим низким гулом. Еще такой же несильный удар и затем частые ритмичные звуки, издаваемые бубном, наполнили тесное помещение чума, выплеснулись из него в лес. Среди ритмов бубна, вначале еле слышно, а потом все более и более громко и властно, зазвучали гортанные переливы голоса шамана. Эта первобытная симфония невольно увлекала сознание Виктора в древнее прошлое, когда люди и природа составляли неразрывное целое, когда человек был послушным ее ребенком, и она заботливо опекала его от бедствий, заложенных в нем самом, в его разуме.
То ли от выпитого снадобья, то ли от гипнотизирующего голоса шамана и его инструмента, перед глазами Виктора стали вспыхивать какие-то радужные сполохи, подобные переливам северного сияния, что когда-то в далеком детстве ему довелось увидеть. Незаметно для самого себя он стал покачиваться в такт ритма, задаваемого бубном, и когда его глухой голос стал звучать все тише, а отмеряемый им ритм постепенно замедлился, Виктора нестерпимо потянуло на сон, и он стал непроизвольно клониться набок. Шаман, отложив бубен в сторону, поддержал одной рукой Виктора за плечо, давая ему возможность прилечь прямо там, где он и сидел. 
Пока в чуме происходило действо по изгнанию злого духа из Виктора, Павел с Артемкой, сидя у костра на коротких бревешках, часто заменяющих в тайге стулья,  вели неторопливый разговор. Он сводился к тому, что Павел задавал вопросы, а Арчемка отвечал на них по мере своего разумения. Как никак, а пятнадцать лет не тот возраст, когда человек имеет свое суждение, к тому же разумное суждение, по очень многим вопросам жизни.
– Так ты говоришь, что должен стать шаманом вместо своего деда? – спрашивал Павел своего юного собеседника.
– Так говорит дед, –  коротко отвечал паренек.
Костер, подправленный Арчемкой, слегка потрескивал, выбрасывая кверху еле заметные при солнечном свете искры. Тишина. Лишь листья осин никак не могли успокоиться и нервно трепетали под неощутимым движением воздуха.
– И тебе хочется стать шаманом?
– Не знаю, но дед говорит, что я шаман по рождению, у меня на груди и руках шаманские отметины.
– Во, даже как, – удивился Павел. – А где ваш Бог? На небе?
– Энекан буга живет в Верхнем мире.
– А этот мир как называется, – Павел повел рукой вокруг себя.
– Где мы живем – это Срединный мир.
– А что, когда человек умирает он остается здесь или уходит в Верхний мир?
– Дед говорит, что душа человека, оми уходит в Верхний мир, а тело и душа  мукдэ уходят в Нижний мир.
– Даже так, – удивился Павел. – Оказывается, у вас по две души, а миров целых три. Вполне можно заблудится.
– Нет, – уверенно возразил Арчемка. – У нас шаман помогает душам отыскать правильную тропу.
– И в царство мертвых? – скептически улыбнулся Павел
Да. Потому что сами умершие перебраться через реку, отделяющую Нижний мир харги от мира мертвых не способны. Лишь шаман может перевезти их туда на лодке. Без его помощи они будут вечно бродить по тропам Нижнего мира, пока злой Харги не поймает их своим страшным когтем.   
– Да, сложновато как-то у вас с этим делом, – выслушав Арчемку, задумчиво произнес Павел, и, услышав, что звуки бубна затихли, повернул голову в сторону чума.
Изнутри этого сооружения выбрался Амарчэ и, легко, несмотря на солидный возраст, ступая по белому мху мягкими камусными сапожками, подошел к костру. Сказав что-то на своем языке внуку, он уселся напротив Павла.
– Дед спрашивает, твой друг стукнулся головой о землю? – перевел его слова Арчемка.
– Контузило его на войне, – ответил Павел и тут же, не спуская взгляда с лица шамана, спросил: – Как у него дела?
– Скоро проснется и все. Злой дух его больше беспокоить не будет, – перевел ответ старика внук и уже от себя добавил: – Дед очень сильный шаман и говорит всегда правду.
– Это хорошо, – кивнул головой Павел и поинтересовался: – Вы долго шли сюда?
– Неделю, – коротко ответил Арчемка.
– Слушай, я вот все думаю, как это вы в конце лета умудрились надрать бересты на чум? – снова спросил  Павел.
– Ее весной готовили. Это тикси. Она с нами была, – ответил Артемка, улыбаясь столь наивному на его взгляд вопросу Павла.
– И что, с собой ее тащили? – удивился Павел.
Зачем тащили? У нас ороны есть. Три, – и Арчемка с гордостью выставил вперед руку с оттопыренными тремя пальцами.
– Кто-кто?
– Ороны, так у нас оленей зовут. 
 – Да, дела, – покачал головой Павел и, как бы между прочим, поинтересовался: – И долго вы еще здесь будете?
Амарчэ, который ни слова не пропустил из этого разговора, что-то сказал внуку и поднялся со своего места. Отойдя на несколько шагов в сторону, он остановился и стал внимательно вглядываться в направлении вершины горы, невидимой отсюда из-за густого осинника. Его настороженная поза свидетельствовала, что там он обнаружил нечто для него неприятное. Хотя с другой стороны,  что можно увидеть сквозь густой осинник даже за сотню метров? Постояв в такой напряженной позе несколько минут, старик снова что-то сказал внуку, и пошел к чуму.
– Дед говорит, что сегодня вечером, после того, как он совершит полет в Верхний мир и поговорит там с Энекан Буге, мы оставим это место навсегда.
– Что? уйдете на ночь глядя?
– Будет луна, – коротко ответил Арчемка. – И еще дед говорит, что и вам нужно как можно быстрее покинуть эту гору, потому что дух, ее охраняющий, очень сильный дух, и он не успокоится, пока не омоет старую кровь свежей кровью. Харги уже точит свой коготь. Так сказал дед.
Старый шаман между тем, подойдя к чуму,  громким, повелительным голосом что-то крикнул. Через какое-то время из чума показалась голова Виктора, и он с трудом выбрался наружу.
– Что это со мной было? Заснул, что ли? – спросил он, потирая правое плечо.
– Ты вылечился, – перевел слова деда Арчемка, – и теперь можешь забыть о черных днях.
Виктор настороженно глянул в сторону костра, возле которого сидел Павел, посмотрел в лицо старику, потер себе правый висок. Наконец,  улыбаясь, он распрямился во весь рост, как бы сбрасывая с себя невидимую тяжесть.
– Ну и хорошо. Спасибо тебе, отец, – он собрался пожать в знак благодарности  руку шамана, но затем, по-видимому, поняв,  что делать этого не следует, склонил перед стариком голову.
Амарчэ кивнул ему в ответ,  давая тем самым понять, что благодарность принята, и исчез во входном проеме чума.
– Все. Аудиенция закончена, – резюмировал увиденное Павел. – Пора собираться домой. Ну, Арчемка, хороший ты парень. Будешь в городе, заглядывай, – с этими словами он протянул руку юноше и после крепкого мужского рукопожатия, кивнул головой Виктору: – Пошли, что ли?
Поблагодарив в свою очередь Арчемку за гостеприимство, Виктор направился вслед за ним. Вскоре одинокий чум и такая же одинокая фигура паренька, стоящего рядом с ним, скрылись среди желтеющих стволов сосен.


                Каменная башка

Вторая половина дня прошла для ребят в вялом обсуждении предыдущих событий. Павел рвался приняться за дело, но Виктор, еще не совсем отошедший от действия шаманского снадобья, сдерживал его активность, предлагая не спешить, дать время шаману и его внуку покинуть эти места. Мало ли что они могут предпринять в ответ на поиски ребятами старинного клада тунгусского шамана. Духи духами, но не следует исключать и возможности людей, тем более, лесных.
Эту ночь Виктор запомнит надолго. Сначала он никак не мог уснуть, а когда уснул, то кошмарные сновидения не один раз заставили просыпаться. Все они к утру  из его памяти бесследно исчезли, за исключением одного, которое, как показалось Виктору, было совсем и не сном. Уже под утро ему то ли приснилось, то ли  показалось, что это происходило на самом деле, но он увидел, будто к их угасшему костру приблизился каменный истукан. Шел он медленно, тяжело ступая невидимыми ногами, и от его шагов даже содрогалась земля. Некоторое время он неподвижно постоял перед пепелищем, а затем погрозил сначала Павлу, а затем и ему, Виктору, неизвестно откуда взявшейся рукой, на которой вместо пальцев виднелся один большой загнутый внутрь коготь. Из щелей-глазниц гостя пыхнуло красным отблеском, и он со скрипом, какой издает стекло, трущееся о песок, развернулся на месте, и удалился в темноту все тем же тяжелым каменным шагом.
От увиденного Виктора охватил ужас и он приподнялся на лежанке, таращась в темноту, не понимая, что это было: сон или явь. Спать ему совсем расхотелось, и он выбрался из спальника наружу, принялся оживлять костер. Остаток ночи так и просидел у огня, постепенно успокаиваясь, уже воспринимая свое видение с некоторой долей смущения, какое охватывает любого человека, совершившего какую-то глупость. «Надо же присниться такому, – с улыбкой думал он. – Хорошо хоть Павла не разбудил, а то поржал бы с меня. Но сон жуткий. Может шаманское снадобье виновато?».
Наливая воду в котелок, чтобы вскипятить чай, Виктор оступился и чуть не упал. Не выдержав, он громко чертыхнулся, чем и разбудил Павла.
– Ты чего не спишь? – удивился тот. – Ночь же еще.
– Да так, что-то не спиться. Вот чайку решил попить, – ответил Виктор.
– Слушай, Витя, ты знаешь какая мне хрень только что приснилась?
– Откуда же я знаю, – засмеялся Виктор.
– Понимаешь, снится мне, будто лежу я на этих нарах и совсем не сплю, бодрствую, так сказать. И вдруг вижу, что от ручья прямо к нашему костру шкандыбает наша каменная башка. Подошла, постояла, кулаком нам погрозила и смылась обратно. Ну, такая страшная, аж жуть. А тут еще и ты что-то бормочешь. Проснулся весь в поту.
– Ты что, серьезно, такой сон видел? – дрогнувшим голосом спросил Виктор.
– Так рассказываю же, какое тут серьезно не серьезно.
– Да, Паша, наверно, у нас обоих с психикой неладно. Ведь и мне что-то похожее приснилось, от того и проснулся.
– Вот дела, так дела, – изумился Павел. – Может, и правда здесь какая-то нечисть водится?
Следующих полчаса ребята обсуждали всевозможные варианты их встречи с тунгусскими духами, караулящими шаманский клад. А что он находится здесь, у них не было ни малейшего сомнения. Из слов Арчемки они поняли главное: между каменной башкой, олицетворяющей в его пересказе самого Харги, и злом, то есть, как они поняли, золотом, существует прямая связь. Не этим ли камнем по указанию шамана Ирбэдэ и завалили подарок купца в ручье? Для ребят это уже казалось очевидной истиной, поскольку в таком случае все сразу становилось на свои места. Ведь отец Виктора нашел золото где-то у каменной головы, которая кажется таковой только, если смотреть на нее с определенного места, расположенного ниже по ручью. Это первое. Второе, только на галечной косе ниже истукана могли очутиться самородки, найденные отцом Виктора, если бурные весенние воды проточили себе ход под тем камнем, где было погребено золото. Все. Никаких других вариантов быть просто не могло.
Едва вершины деревьев зарозовели солнечным светом, Виктор с Павлом, даже толком не позавтракав, поспешили к галечной косе, в вершине которой неподвижно возвышалась каменная башка. Фамильярно похлопав ладонью по ее твердой и холодной щеке, Виктор, принялся внимательно осматривать основание камня, пытаясь понять, как можно просунуть под него хоть одну руку. Павел занялся тем же с другой стороны. О том, чтобы своротить каменную громаду с места, не могло быть и речи. Его вес, если судить по размерам, был не менее пяти-шести тонн. Здесь требовался  мощный домкрат, которого у ребят как раз и не было. Кто же знал, что это, достаточно сложное техническое приспособление потребуется в дикой тайге. Результаты осмотра оказались неутешительными.
Каменная голова покоилась на месте старого русла ручья. Вода за долгие годы проточила среди камней себе новый ход, забив старый песком и галькой. Вначале ребятам показалось, что ничего мудреного в том, чтобы расчистить эти наносы, нет. Но первая же попытка, разгрести их руками закончилась неудачей. В верхней части русла ручья камень опирался на монолит плиты, основание которой покоилось неизвестно на какой глубине. Между плитой и камнем, с одной стороны имелась небольшая щель, в которую рука протиснуться могла, если бы дальше имелось пустое пространство. Но его-то как раз там и не было: смесь из каменных обломков и песка достаточно плотно закупоривали все.
– Нет, Витя, сверху нам под него не пробиться, – покачал головой Павел, после досконального изучения основания камня и неоднократных попыток просунуть под него руку. – Надо с твоей стороны пытаться. Вода же оттуда все выносила, может, там и не так уплатнено.
– Вполне может быть, – согласился Виктор. – Но знаешь, давай пока не будем пороть горячку. Пойдем сначала чайку попьем, заодно и все хорошенько обмозгуем, а потом уже примемся за дело. – И еще мне, кажется, что стоит сбегать наверх, посмотреть – ушли или нет шаман с внуком. Если они на месте, тогда придется повременить с нашими раскопками. На всякий случай.
На том и порешили. После чаепития, достав из схорона ружье, которое они вчера запрятали перед тем, как идти на прием к шаману, Павел приготовился совершить первую свою самостоятельную прогулку по тайге.
– Может, давай лучше я сбегаю, попробовал остановить его Виктор.
– Да ну, тут идти – всего ничего. И потом, надо же мне когда-то начинать.
– Ну-ну, смотри не заблудись, только к чуму и обратно, – предостерег товарища Виктор.
– А я от воды ни на шаг, – заверил Павел.
Виктор остался на таборе. Следовало наготовить впрок сушняка для костра и, вообще, навести здесь маломальский порядок, нарушенный событиями вчерашнего дня, а заодно все хорошенько обдумать.
Павел вернулся часа через два, разгоряченный быстрой ходьбой и довольный.
– Ушли, – издали известил он, завидев Виктора.
– Ну и ладненько. Давай, мой руки и к столу. Подзаправимся, и за работу.
– Слушай, когда я подходил к тому месту, где эвенки брали воду, мне она показалась какой-то мутноватой, как будто только что из той ямки кто-то пил. Да и кедровки там рядом такой концерт устроили, что хоть уши затыкай.
– Возможно, кто-то подходил к воде. Следы-то посмотрел? – спокойно отреагировал на слова Павла Виктор. – А кедровки, они орут по любому поводу: соболь или какой-то другой хищник появится, так такой ор устроят, что спасу нет. Могли и на тебя среагировать.
– Да нет, вроде бы в стороне каркали. А насчет следов, так среди камней много ли увидишь? Ну ладно, чего ты там наготовил?
– Ромштекс под соусом фри, хочешь ешь, а хочешь жри, – рассмеялся Виктор, выставляя на импровизированный стол, из коротких жердей, покрытых сверху толстым пластом лиственничной коры, банку тушенки, разогретую на костре.
Позавтракав, прихватив с собой топор и саперную лопатку, они вновь направились к своему камню. Первым делом внимательно перебрали всю гальку на косе, отбрасывая ее в сторону, пока внизу не показалась плотное нагромождение крупных, заглаженных водою камней.
– Это уже, наверно, дно старого русла, – предположил Павел. –  Дальше рыть не имеет смысла. Проверим визуально, так сказать, и ладно.
– Скорее всего, так, – согласился Виктор. – А вот с песком у нас такой номер не пройдет, его нужно промывать.
– Давай пока песок трогать не будем, а попробуем выгрести, сколько сможем, из-под истукана, – предложил Павел.
Каменная голова правой стороной подбородка опиралась на покатую глыбу, основание которой уходило глубоко вниз. Левую же сторону подпирали крупные, но не сказать, чтобы уж очень большие камни, какими были усеяны берега и само русло ручья. Подобная опора выглядела довольно неустойчивой, и при любой в ней подвижке, махина головы могла осесть вниз, окончательно придавливая своей тяжестью все, что могло находиться под ней. Капаться руками в этом каменном капкане было бы в высшей степени неосмотрительным. Виктор с Павлом поняли это сразу, как только закончили осмотр нижнего бьефа этого не совсем природного сооружения.
– Ну и что будем делать? – спросил Павел, присаживаясь на ближайший сухой камень.
– Надо думать, – почесал затылок Виктор. – Тут запросто можно в ящик сыграть или, в лучшем случае, инвалидом остаться.
– Во-во, и никакое тогда золото не понадобится. Хотя нет, пожалуй, понадобится, на лекарства.
Виктор так же опустился на соседний камень и стал осматриваться вокруг, как бы надеясь отыскать нечто такое, что подсказало бы ему выход из сложившегося положения. Но вокруг все было по-прежнему: нежаркое августовское солнце, без единого облачка по соседству, уже приближалось к полдню. Тайга еле слышно перешептывалась кронами деревьев  под легкими порывами ветра, создавая тем самым как бы фон густой тишины, нарушаемый лишь редкими голосами птиц и другими, непонятными звуками леса. Даже комары в этот раз сбавили свою активность, и теперь каждый из них пел только свою нудную песню, ранее неразличимую в их общем многоголосье. Ручей, как вчера и как, вероятно, тысячу лет тому назад, деловито журчал, переливаясь отблесками солнца меж камнями, унося вместе с водой пока еще редкие желтые листья, утерянные  березой. Тишина, среди которой жизнь продолжала свой размеренный ход, незаметно унося в прошлое за минутой минуту, за годом год.
Виктор, уже в который раз окидывая взглядом крутую долину ручья и скалу, с которой они только позавчера сняли Арчемку, вдруг понял: для того, чтобы эта каменная башка не осела вниз при подкопе, ее нужно просто подпереть со стороны ручья. Для этих целей вполне сгодится достаточно толстый отрезок ствола дерева, определенной длины. Ведь камень и так слегка наклонился к воде, значит, в случае чего-то непредвиденного именно в эту сторону и будет наибольшая просадка его основания.
Не медля, он изложил свои соображения Павлу. Тот сразу загорелся:
– Точно! Что тут еще думать. Выберем сосну сантиметров на двадцать диаметром, отрубим от нее кусок ствола и все. Только нужно хорошенько все вымерить, а то намашешься топором почем зря.
– Главное подобрать место для упоров, чтобы бревно не соскользнуло, – заметил Виктор, – остальное не проблема.
Поработав в поте лица, через некоторое время ребята притащили трехметровый кусок ствола сосны. Поставив его на упор у основания большого обломка скалы напротив каменной головы, они опустили второй конец ствола прямо на височную часть истукана. Подняв вдвоем тяжелый камень, они ударами сверху осадили ствол дерева вниз, в небольшую выемку, как будто специально для этих целей расположенную на левой щеке каменной башки. Когда работа была закончена, им даже показалось, что каменная махина как будто выровнялась, стала чуть выше.   
– Ну, вот и все, – протирая руки мокрым песком от приставшей смолы, довольно произнес Виктор.
– А ты чего руки моешь? – с усмешкой поинтересовался Павел. – Или думаешь, что грязное дело нужно делать чистыми руками?
– По привычке, – отмахнулся Виктор, – и присел на корточки перед местом будущих раскопок. – Ну что, начнем?
– Давай, благословясь, – натянуто хохотнул Павел, и присел рядом. По его напряженному лицу было заметно, что предстоящая операция не на шутку волновала его. Ведь от ее результатов зависело его будущее, как и будущее Виктора. То, что золото это еще не деньги, пока что его нисколько не беспокоило. Он еще не задумывался над тем, что как раз этот процесс, процесс превращения желтого металла в бумажные купюры, может оказаться самым опасным делом во всем их предприятии. Но это будет потом, а сейчас требовалось рыть землю, рыть почти что носом, лежа грудью на влажных камнях, выковыривать самородки из-под многотонного истукана, если, конечно, они там еще находятся.
Осторожно вытаскивая правой рукой из щели мелкие камни, Виктор передавал их Павлу, а тот тщательно осматривал каждый, отмывая приставшую грязь в воде ручья. Кучка камней, складываемых Павлом на песчаной косе, постепенно росла, но никакого золота пока еще не было. Сомнения стали овладевать обоими, пока в очередной раз рука Виктора не появилась из щели, с зажатым в ладони двумя небольшими камнями, один из которых отличался от прочих, ранее извлеченных, желтовато-грязным цветом.
– Ну-ка, Паша, помой этот, – Виктор протянул его Павлу. – Какой-то тяжеловатый, может, это и есть самородок?
– Точно, он, – радостно возвестил Павел, – тщательно смывая водой грязь с камня. – Он! – и Павел распрямился во весь рост, – Он!
– Тише, не ори ты, – одернул его Виктор. – Дай глянуть.
Павел протянул на раскрытой ладони желтый продолговатый камень, весь корявый, как будто после сварочных работ, проведенных неумелой рукой. Между выростами на поверхности самородка темнела окаменелая грязь, которую водой не так-то просто удалить
– Похоже, что и, правда, он, – прошептал Виктор. – Интересно, сколько же в нем веса?
– Сколько ни есть, все наше, – довольно засмеялся Павел, опускаясь перед идолом на колени. – Давай-ка теперь я пошурую там, не все же тебе золотишко таскать.
Сменив Виктора на посту, Павел принялся энергично вытаскивать из-под истукана камни, песок и всякий прочий мусор, что скопился там за многие десятилетия. Рукою он все глубже и глубже забирался в щель, прижимаясь уже щекой к мокрому и грязному подбородку каменной башки. Казалось, что скоро и его голова продавиться туда вслед за плечом, несмотря на узость щели, и проступившую оттуда воду.
Теперь уже Виктор, красными от холодной воды, руками обмывал каждый камушек, внимательно рассматривая его со всех сторон. Через час или два – время для них замерло, на тонкой пластине еловой коры, что лежала на песке, покоилось уже целая горка  грязно-желтых камушков, самой разной величины и формы.
– Вроде бы больше уже ничего нет, – неуверенно заявил Павел, вытаскивая из щели в очередной раз какой-то продолговатый, облепленный грязью камень. – Легкий, явно не золото, – протягивая его Виктору, – прокомментировал он.
– Конечно, не золото, – согласился Виктор, ополаскивая находку водой. – Ты смотри, а это какой-то шаманский амулет, – через минуту заявил он, поворачивая в руках продолговатый зеленый камень. – Похоже на змею, что ли?
– Ты не выбрасывай его, потом посмотрим, может это историческая штучка. Иные, я слышал, дороже золота ценятся, – сказал Павел, вновь вытаскивая руку из щели с зажатым в ладони камнем. – Булыжник. Наверно, золото уже все выгребли, – разочаровано проговорил он, отбрасывая камень в сторону.
Все дальнейшие попытки ребят нашарить еще что-нибудь ценное на дне образовавшегося под каменной головой углубления, ни к чему не привели. Вполне возможно, что они извлекли уже все золото или часть его давно укатило водой вниз по ручью. Но может,  самородки и тем более золотой песок забились под этим многотонным камнем в какую-то расселину, где что-то отыскать на ощупь просто невозможно.
– Да, Витек, надо бы эту хреновину своротить с места, – похлопал рукой по каменной голове Павел, поднимаясь на ноги.
– Своротишь ее, как же. Тут трактор нужен, – покачал головой Виктор.
– Можно и гидравлическим домкратам.
– Ну, если он у тебя есть, так доставай.
– Я в том смысле, что если придти сюда еще разок.
– Говорят, Паша, что жадность фраера сгубила. Не будем гнать лошадей. Нам хотя бы с этим добром, – Виктор кивнул в сторону золотого холмика, – как-нибудь разобраться. А то, что под камнем, может и подождать, если, конечно, там что осталось.
– Слушай, Виктор, давай-ка теперь с обратной стороны попробуем, может там все-таки что выгорит?
Но все попытки ребят, просунув руку через щель, нащупать внутри хоть что-нибудь с другой стороны, не увенчались успехом – уж больно узким было отверстие, и рука не получала достаточной свободы.  Снова перейдя на нижнюю сторону, они попробовали поковырять в щели крючковатой ольховой палкой, но и это не принесло никакого результата.
– Ладно. Будет, – решительно заявил Виктор. Все это пустая трата времени. Давай приберемся здесь на всякий случай, чтобы никто ничего не заметил, если кого нечистая занесет в эти места.
Предложение было реализовано со всей тщательностью: щель под истуканом засыпали мелкими камнями с обеих сторон; бревно-подпорку перерубили и оттащили к костру; даже щепки подобрали и сложили на костер. К вечеру первоначальный порядок возле каменного истукана был восстановлен полностью. Теперь следовало подумать о дальнейших действиях.
– Ну и что дальше? – спросил Павел, когда уже в сумерках они, сидя у костра, смаковали круто заваренный чай, запивая им уже зачерствелый хлеб, покрытый сверху толстым слоем все той же тушенки.
 – Шут ее знает, – пожал плечами Виктор. – С одной стороны, надо бы промыть там весь песок, но с другой, – для подобного дела требуется время, и потом, наследим сильно. Наверно, лучше будет, действительно, придти сюда еще раз. В любом случае, в  первую очередь нужно своротить с места камень, а уж затем браться за промывку.
– Пожалуй, что так и надо. Прихватим с собой домкрат и еще лоток какой-нибудь разборный сварганим.
– С лотком вряд ли что получится. Тащить доски в такую даль… – Виктор покачал головой. – Проще здесь сработать. Только, наверно, скобу для дранья нужно будет сделать. С ней мы махом пластин для лотка надерем. 
– Вот видишь. Так что давай завтра рванем обратно. Оставим здесь спальники, тушенку и налегке махом до твоей деревни доскочим.
– Нет, Паша, – не согласился Виктор. – Здесь оставлять ничего не будем. Зачем место метить? Выйдем напрямую к заезжему зимовью, там на лабазе и оставим. Он в сторонке, в ельнике стоит, в глаза не бросается.
– Ну, как знаешь. Это в принципе без разницы, – согласился Павел. – Как ты думаешь, сколько в нем веса? – продолжил он, взяв в руки полиэтиленовый мешочек, в котором находилась их добыча, завернутая в тряпку и перевязанная бечевкой.
– Думаю, килограмма полтора потянет, может, немного меньше, – предположил Виктор.
– Да ну, – не согласился Павел. – Два кило, точно тебе говорю.
– Ладно, сам говорил, сколько не есть – все наше. Спрячь под спальник, а то ночью еще кто-нибудь упрет.
– Ага, упрет. Я его себе под бок, прямо в спальник положу. Слушай, а сколько стоит все это? Как думаешь?
– Черт его знает. У нас там ребята в свое время говорили, что в Ростове за один грамм дают четвертной.
– Значит, килограмм потянет всего лишь на двадцать пять тысяч рублей?
– Не рублей, чудак, а зеленых, – засмеялся Виктор.
– А-а, это уже другой разговор. За такие деньги можно и …–  продолжать дальше Павел не стал.
Очередная ночь для ребят выдалась беспокойной. Мало того, что под вечер немного ниже по ручью снова разорались кедровки, так еще и далекие молнии начали раз за разом подсвечивать небо, предупреждая о возможной грозе.
– Слушай, Паша, что-то мне как-то не по себе, – заявил Виктор, когда подошло время забираться в спальники. – Давай будем спать по очереди. Ты ложись, а я покараулю. Часика в два ночи поменяемся.
– Вот оно, счастье богатых, – засмеялся Павел, расправляя спальник. – Не забудь разбудить. Да и ружьишко положи к себе поближе, на всякий пожарный случай.
Виктор остался бодрствовать у костра. Изредка окидывая взглядом черноту ночи, он размышлял о прошлом и будущем, вспоминал веселые армейские будни, которые теперь, когда он всматривался  в них как бы со стороны, казались именно таковыми. Но тогда для молодых пацанов, оторванных от дома,  привычного устоявшегося быта, ничего веселого в казарменной жизни, разумеется,  не было. Через призму времени все смотрится совсем по-другому. Размеренный ход мыслей Виктора нарушил громкий щелчок сломанного сучка, раздавшегося ниже по ручью. Повернув голову в ту сторону и затаив дыхание, он стал слушать. Тишина. Через какое-то время все в той же стороне громко захлопала крыльями птица – кто-то спугнул ее, и она покинула место, выбранное для ночевки.
«Кто-то шляется», – подумал Виктор, и, взяв в руки ружье, отошел немного в сторону, чтобы свет от костра не мешал ему рассмотреть, что происходит во тьме ночи. Но больше с той стороны не доносилось ни звука. И, тем не менее, Виктор прямо кожей ощущал, чье-то присутствие внизу: то ли крупного зверя, то ли человека. «Пальнуть на всякий случай, что ли?  – подумал он и потянул приклад ружья к плечу. – Хотя не стоит. Павла переполошу. Со сна и заикой может стать. Но кто же там шляется?».
Время шло, но ничто больше не нарушало тишину. Постояв еще немного, послушав сонную тайгу, он, осторожно ступая, чтобы не споткнуться о невидимые препятствия,  вернулся к костру. В целом же ночь прошла без каких-либо происшествий. Разбудив Павла в два часа ночи, Виктор забрался в спальник и моментально отключился. Когда он проснулся от птичьих голосов, то первое что увидел,  был Павел, сидящий  у жаркого огня, греющий озябшие руки.
– Перчатки нужно было прихватить, руки стынут, – весело возвестил он, заметив, что Виктор проснулся. – Настоящий мороз.
– Ничего, Паша, сейчас согреемся, – засмеялся Виктор, выбираясь наружу из спальника. – Сейчас километров с десяток по тайге да в целик врежем, так сразу жарко станет.

               
                Кровь на тропе

Уже полдня Виктор с Павлом  шагали по тайге напрямик, постепенно спускаясь вдоль Андреева ключа с отрога сопки все ниже и ниже в сторону поймы Кежмы. Учитывая опыт прошлого раза, Виктор срезал извилины ручья, обходя их  чистинами, по которым идти было несравненно легче, чем продираться сквозь темнохвойники поймы. Проверяя свой курс по навигатору, он хотел пересечь реку в том же месте, что и прошлый раз. И когда это у него получилось, он довольно похлопал по темному корпусу прибора, показывая Павлу  отметку на его шкале:
– Вот видишь, какая хорошая вещица. Без него точно попасть к этому мосту, вряд ли получилось бы. Я прошлый раз по пойме пока продирался, знаешь как намучился?
– Откуда здесь мост? – озираясь, недоуменно спросил Павел.
– Сейчас увидишь, – усмехнулся Виктор, направляясь дальше сквозь густой молодняк пихты к самому руслу реки.
О том, что река рядом, она извещала сама грозным шумом. Еще десяток шагов, и ребята выбрались на каменистый берег. Перед ними открылся узкий, шириной не более  десяти-пятнадцати метров поток, стремительно несущейся вспененной воды, среди которой изредка проступали темные округлости камней. Не могло быть и речи, чтобы перейти эту стремнину в брод, хотя глубина здесь вряд ли превышала метр.
– Да, серьезная речушка, – поежился Павел, глядя на вспененную воду.
–  Дальше она не такая шустрая, но зато шире и глубже, – прокомментировал Виктор. – А вот пойма у нее по левому берегу никудышная, захламленная до невозможности.
– А как же мы здесь на ту сторону переберемся? – с явным сомнением в голосе спросил Павел.
– По мосту, паря, – рассмеялся Виктор. – Пошли. Там немного ниже ветром два листвяга уронило. Как раз получился мост и даже с перилами.
Пройдя по каменистому берегу немного вниз, ребята оказались на небольшой излучине реки, за которой открылась достаточно комфортабельная переправа через эту водную преграду, устроенная самой матушкой природой. Две старые толстые лиственницы лежали поперек русла реки на высоте примерно метра три от воды. Одна из них была чуть выше, и вполне могла сойти за мостовые перила, правда, несколько толстоватые. Такая переправа вполне могла выдержать и вес машины, окажись она здесь, не говоря уже о человеке.
– Будем идти, на воду не смотри, – предупредил Виктор Павла. – И потом, поаккуратнее, не споткнись, там от сучьев кое-что осталось. Слетишь вниз, где потом я тебя искать буду?
– Да, – поежился Павел, – упрет куда-нибудь под корягу, налимам на корм.
Реку перешли вполне благополучно. Вскарабкавшись на крутой правый берег, они оказались, наконец, на долгожданной тропе.
– Ну вот, считай что мы и дома, – объявил Виктор, – до Заезжего осталось минут сорок хода, там и передохнем.
И снова мимо них медленно поплыли темные стволы деревьев, кусты, протягивающие свои руки-ветви через тропу, так и норовящие притормозить ход усталых таежных путников. Изредка совсем рядом с громким треском взрывались с ягодников выводки рябчиков; взлетали  и тут же рассаживались по деревьям, с любопытством рассматривая людей. Иногда, тяжело хлопая крыльями по ветвям кустарника, взлетали и молодые глухари, в буроватом оперении, еще не успевшие приобрести черные фраки взрослых птиц. Тайга жила своей извечной жизнью, в которой грань между бытием и небытием тонка, как нигде более.
Виктор шел впереди, внимательно посматривая по сторонам. Какое-то внутреннее чувство беспокойства не оставляло его с тех пор, как они встали на тропу. Он внимательно присматривался к следам, оставленным на ней лесными обитателями, но ничего такого, что свидетельствовало бы о возможной опасности, так и не обнаружил. И тем не менее, мысль, что где-то рядом притаилось нечто такое, что грозит бедой, не оставляла его, а наоборот, усиливалась с каждым шагом. Сопоставляя в голове все факты, которые свидетельствовали о присутствии в тайге чужака, который, по незаметным на первый взгляд признакам,  то и дело пересекается  с ними, настораживало Виктора все более и более. И на тропе это чувство только усилилось. Виктор оглядывался на шагающего вслед за ним Павла, на плече которого висела двустволка, и ему даже хотелось взять ее у товарища, чтобы почувствовать надежную тяжесть оружия в своих руках.
Тропа пересекла сосновый взлобок и спустилась в пойму суходольного ручья, густо поросшую ельником, среди которых толстенные лиственницы смотрелись этакими  мамками-воспитательницами среди худосочной детворы, хотя этой детворе уже исполнилось добрую сотню лет. Перешагнув валежину, лежащую поперек тропы, Виктор сделал не более пяти шагов, когда позади громыхнул выстрел. Инстинктивно поворачивая голову и одновременно отскакивая с тропы в сторону, он успел увидеть, как Павел ничком падает прямо на валежину, через которую лишь секунду назад перешагивал сам Виктор. И в то же мгновение на тропу, из-за толстой сушины, стоящей всего в нескольких метрах позади и в стороне, среди группы молодых елок, выскочил человек в камуфляже. В руках у него было ружье.
– Ну, давай, Витек, выходи! – громко скомандовал незнакомец, направляя ствол ружья на елку, за которую при виде бандита отступил Виктор.
Это был Соловей Дима. Виктор узнал его по первому же произнесенному им слову. Да тот и не таился, это ему уже было незачем.
– Ну, что стоишь? Выходи! Все равно же достану. Ружьишко твое вот оно, – с этими словами Соловей, не спуская взгляда с Виктора, приблизился к Павлу и ногой ковырнул двустволку у того на спине.
– Сволочь!– заорал Виктор, одновременно броском кидаясь в сторону и вниз, к стволу ближайшей толстой ели. – Так это ты моих родителей загубил?!
– Ну и что дальше? – издевательски засмеялся Соловей. – Думаешь, я тебя влет не достану? Запросто. Не убежишь, парень, – продолжал он, отступая немного в сторону, чтобы лучше видеть дерево, за которым лежал Виктор. – А родителей твоих я не трогал. Золотишко из машины прибрал, не спорю. Не оставлять же его ментам. Один хрен, уперли бы. Короче говоря, вылезай, потолкуем.
– О чем мне с тобой, мразь, толковать, – сквозь зубы процедил Виктор, осторожно освобождаясь от рюкзака. «Макаров» уже давно находился у него в руке и это позволяло разговаривать с мерзавцем на равных, на языке пуль.
– Ну, как знаешь, – каким-то пустым, равнодушным голосом сказал Соловей и выстрел из ружья подтвердил, что больше тратить время на пустые разговоры он не намерен.
Тяжелая ружейная пуля впилась в ствол дерева, но пробить ель, толщиной сантиметров сорок, она, естественно, не смогла.
– Это я так, для острастки, – зло хохотнул бандит. –  А теперь попробуй, увернись, если сможешь, от картечи, – с этими словами он стал полукругом обходить дерево, за которым находился Виктор, не без основания рассчитывая, что оно не сможет полностью прикрыть Виктора, если целиться с другой позиции. – Давай золото, идиот, и разойдемся, – Соловей на некоторое время замер на месте, ожидая, по-видимому, ответа от Виктора.
– Вот хрен тебе на рыло, морда бандитская. Спрятали мы его, попробуй, найди в тайге.
Еще не осознавая и сам, почему он выкрикнул эти слова, не соответствующие действительности, Виктор тем самым заставил бандита на какое-то мгновение повременить с выстрелом. И в ту же секунду, не дожидаясь пока Соловей осмыслит услышанное,   Виктор выставив руку с пистолетом из-за ствола в сторону врага,  нажал на курок, а затем коротким броском в обратную сторону, буквально перелетел за другое дерево, произведя в падении еще два выстрела. В ответ бабахнуло лишь один раз – картечь хлестанула по деревьям, и все затихло. Виктор осторожно выглянул из-за своего укрытия и увидел, что Соловей судорожно дергает затвор помпового ружья.
– Ну, что гад, настрелялся? – заорал Виктор, выскакивая из-за дерева, готовясь нажать на курок, чтобы влепить пулю прямо в башку мерзавца.
Но дальше произошло нечто такое, чего он ожидал меньше всего. Соловей, перепуганный то ли тем, что в руках его противника неожиданно оказалось оружие, то ли неожиданным отказом своего, но он рванулся в сторону от Виктора, удерживая ружье за цевье левой рукой, отталкиваясь правой от деревьев, и мотаясь из стороны в сторону, не давая возможности произвести по нему прицельный выстрел. Через несколько шагов, свисающий книзу ремень его ружья, зацепился за какую-то корягу, и оно вырвалось из рук убегающего бандита. Задержаться даже на мгновение, чтобы подобрать свое оружие, Соловей уже не мог.
– Стой, сволочь! – заорал Виктор, дважды стреляя вслед беглецу.
Звуки выстрела, словно бичом стеганули того, и пригнутая фигура бандита еще быстрее замелькала среди деревьев. Догонять его Виктор не стал, никуда тот не денется. Рано или поздно или сдохнет в тайге, если его зацепила пуля, или появиться дома. А там можно будет поговорить с ним по-свойски, прежде чем впутывать в это дело милицию.
Стон, раздавшийся  за спиной, заставил Виктора оглянуться, и он увидел, что Павел медленно перевернулся с живота на спину и, опираясь о землю каблуками сапог, придвинулся спиной к валежине, возле которой его настигла пуля. Нос и рот  у него были в крови, и он вытирал ее прямо ладонью, еще сильнее размазывая ее по всему лицу.
– Что это? – промычал он, выплевывая изо рта красные сгустки.
– Паша, ты живой? – закричал Виктор, подбегая к товарищу, опускаясь перед ним на корточки.
– Наверно, – прошептал тот, закидывая голову кверху, чтобы унять кровь из носа.
– А спина? Спина, как у тебя? – продолжал допытываться Виктор, ничего не понимая. Ведь он сам видел, как Павел кулем падал вниз лицом. Так бывает только, когда в спину попадает пуля. А с такого небольшого расстояния, промахнуться Соловей не мог. Тут и слепой бы попал. Так что же случилось?
– Болит, словно кувалдой по ней саданули.
– Давай, Паша, я посмотрю, что у тебя со спиной. Там пуля должна быть. Я потихоньку.
В ответ Павел только согласно кивнул головой, слегка отстраняясь от валежины, давая возможность товарищу стащить с него рюкзак.
– Вот так дела, – удивился Виктор, обнаружив, что со спины на одежде Павла нет ни то что дыры от пули, а даже и малейшей царапины. – Чудеса да и только, –  потряс головою он.
На какое-то время Виктор совершенно позабыл об опасности, которую вполне  мог еще представлять Соловей, окажись у него в руках даже обыкновенный топор, не говоря уже об огнестрельном оружии. Осматривая рюкзак Павла, Виктор обратил внимание на небольшое аккуратное отверстие в его брезенте, немного выше левого клапана кармашка. Вытряхнув содержимое рюкзака прямо на мох, он обнаружил расплющенную свинцовую пулю, выпавшую из него. Ему сразу все стало ясно. Взяв в руки саперную лопатку, которая валялась вместе с содержимым рюкзака у его ног, он сразу же нашел на ней отметину от пули. Она попала именно в лопатку, а уже потом через спальник сила удара передалась Павлу, опрокинув его наземь. Падая, он ударился лицом о валежину, и на некоторое время потерял сознание.
– Паша, ты вот эту лопатку теперь должен поставить под образами. Она сохранила тебе жизнь, – с этими словами он протянул спасительный шанцевый инструмент товарищу.
– Обожди, – отвел руку Виктора Павел, – не до нее сейчас. Дай кровь унять.
– Если можешь, вставай. Пойдем,  спустимся к реке, обмоешься.
– А где этот гад, что в меня стрелял? –  делая неуверенную попытку подняться, спросил Павел.
– А хрен его знает, может, где-то подыхает, если пуля догнала, а, может, прет по тайге домой, впереди нас. Так что нам тоже прохлаждаться некогда. Еще прихватит где-нибудь ружье, да снова встретит.
– Неужели такое может быть? – прохрипел Павел, с трудом поднимаясь на ноги.
– Вот это ты молодца, – одобрил Виктор. – Я твой мешок к себе  переложу, понесу, пока одыбаешься.
– Только ружье оставь, сам понесу, – согласился Павел.
– Лады. А я Соловья штуцер прихвачу. Надо подумать, что с ним делать. Пошли.
Проходя мимо брошенного бандитом оружия, Виктор поднял его и стал рассматривать.
– Смотри ты, как получилось. Завалил бы он меня, если бы у него гильзу не оборвало. Папковая, наверно, старье. Пятку вишь, оторвало, а картонка в стволе осталась, вот следующий патрон и заклинило. С ними такое случается, – прокомментировал Виктор результаты своего досмотра. – Что теперь с ним делать, ума не приложу.
– Как что делать? В милицию сдать вместе с заявлением, – зло произнес Павел, подходя к Виктору и трогая за приклад оружие, которое только по чистой случайности не отправило его в мир иной.
– В милицию? – Виктор задумался. – С милицией нам связываться пока что нет резона. Можем остаться без золота. Раскрутят они нас, и золото отнимут, и еще статью припаяют за незаконное предпринимательство или что-то в таком духе. Да еще неизвестно, как с Соловьем дело повернется. Эти гады с деньгами верткие, могут так закрутить, что это не он на нас напал, а мы на него. Тут надо хорошенько подумать.
– Вообще-то верно говоришь, – согласился Павел. – Но все равно я ему свою кровь не прощу.
– Ладно, Паша, остынь. С этим будем разбираться потом. А с ружьем поступим вот так, – с этими словами Виктор заложил ствол ружья в развилку дерева и налег на приклад грудью. – Все, больше оно стрелять не будет, – спокойно констатировал он, осматривая погнутый ствол. – Сейчас в болотину под корягу затолкаю, и пусть там гниет хоть сто лет, никто его не найдет.
Ополоснув водой лицо и ворот куртки, Павел окончательно пришел в себя. О только что пережитом помимо нервного озноба зримо свидетельствовали лишь красный разбухший нос и громадная шишка на лбу.
– Да, Паша, легко мы отделались, – сказал Виктор, закидывая двойной рюкзак себе на спину. – Пошли, потихоньку как-нибудь разойдешься. В заезжем немного передохнем, пообедаем, да и дальше. Теперь для нас время не то что деньги, а сама жизнь.
В зимовье они пробыли около часа, успев за это время и пообедать, и спрятать в потаенном  лабазе практически все имущество, чтобы дальше можно было идти налегке. Лишь саперную лопатку, с вогнутой отметиной от пули,  Виктор прихватил с собой.
– Пускай будет с нами, – пояснил он. – Как никак, а свидетельство нападения на нас Соловья. Может и пригодиться.
Без увесистых рюкзаков шагать было легко, и они шли практически без перекуров. В темноте осторожно преодолели темнохвойники вблизи деревни и уже ближе к утру оказались в ограде усадьбы деда Иннокентия. Черня встретила их звонким лаем, но, признав по шагам Виктора, тут же умолкла. В избе желто загорелся свет и на крыльцо вышел старик в наброшенной на плечи ватной куртке.
– Здравствуй, дед, – поздоровался Виктор, поднимаясь на крыльцо. – Вот и мы. Пошли в избу, не мерзни.
– Здорово, полуночники, – ответил старик и, пропустив мимо себя ребят, вошел вслед за ними в дом.
– Ого! Кто это тебя так? – изумился он, увидев лицо Павла.
– Да так, – смутился тот. – Упал неудачно. 
– Ну-ну, – покачал головой старик. – Чай греть?
– Да не нужно, дед. Потом. Отдохнем сначала, – заявил Виктор, сбрасывая с себя на пол таежную амуницию.
– Ну, как знаете. Потом, так потом, – понимающе кивнул головой старик.
– Только вот что, деда, ты пока об этом никому ни слова, – Виктор кивнул головой в сторону Павла. – Я тебе потом все объясню.
Ребята проспали до обеда. Старик, чтобы не беспокоить их, полдня топтался во дворе, перекладывал с места на место плотницкий инструмент, пользоваться которым уже не было ни сил, ни нужды в том. Принялся было колоть на плахи дрова, но вскоре запыхался и присел отдохнуть. « Никакой уже из меня работник, – с грустью подумал он, доставая кисет с самосадом. – Раньше целый день пашешь, а к вечеру тебе хоть бы хны, свежий как огурчик. А сейчас? Эх, ты жизня. Проскочила как бабье лето, будь оно неладно».
– Снова, дед, смалишь свою отраву, – хмуро проворчал Виктор, появляясь на крыльце, отмахиваясь рукой от едкого дыма.
– Что у вас там стряслось, что так парня разукрасило? – пыхнув цигаркой, повернул к нему голову дед Иннокентий?
Виктор поведал старику все без утайки. Выслушав внука, дед некоторое время молчал, а затем неодобрительно сказал:
– И ты туда же, как твой отец. Все неймется вам. Не ты же то золото там положил, значит, и не тебе его брать. Теперь жди беды.
 Виктор промолчал, чувствуя некоторую правоту в словах деда. Заключалась она, скорее всего, в том, что старику уже было не по силам переживать теперь за судьбу внука, и Виктор был неправ, взваливая на плечи старого человека новую ношу, которая могла оказаться для него непосильной. Но не рассказать деду правду он тоже не мог. Рано или поздно, но он бы догадался обо всем, потому что если Соловей пропал в тайге, искать его станут всем миром. И участковый милиционер обязательно зайдет и к ним, и отвечать ему нужно будет всем одинаково, чтобы не дать повода для подозрений.
– Что теперь станете делать? – грустно спросил дед, после продолжительной паузы.
– Пока еще не решили. Только одно понятно: нужно надежно спрятать самородки, чтобы их никакая собака не нашла. А пистолет я сегодня же схожу к реке и утоплю его в какой-нибудь болотине, а то с ним потом беды не оберешься.
– Это правильно, – одобрил дед. – А самородки затолкай в пластиковую бутылку с махоркой пополам, и зарой под куст смородины. Никакой пес не отыщет, если даже и случится такое.
– Хорошо, дед. Только я вот не знаю, что с Павлом делать? Его как-то в город переправить бы нужно, а то у нас в деревне каждый новый человек, да еще с такой шишкой на лбу – сразу бросается в глаза. Так что участковый махом узнает.
– Это верно. Тайгой его нужно проводить на трассу и посадить на попутку.
– Да кто же его, дед, возьмет? Скажут бандит, и так от него рванут по трассе, что только их и увидишь.
В итоге долгого и неторопливого разговора решили, что Павлу нужно несколько дней переждать в деревне, не особо показывая свой нос людям. Для маскировки можно затеять ремонт бани, которая давно того требовала, но у старика никак до нее не доходили руки. Ну а при стройке всякое может случиться: можно и голову пробить, не то, что нос покарябать или шишку на лоб заиметь. Техника безопасности, про которую хорошо знают жители городов, на селе и близко не ночевала. И когда, наконец, на крыльце появился Павел, Виктор объяснил ему все.
– Пожалуй, придумали нормально. Иначе все это, – и Павел потрогал рукою нос, – народу никак не объяснить.
Для пущей важности после крепкого обеда, Виктор с Павлом стали прохлаждаться возле бани, перекладывая там с места на место лежащие возле стены доски и бревешки. Для большей правдоподобности даже пошаркали пилой двуручкой, постучали топором. Данный маневр имел определенный успех, поскольку старого Иннокентия, повстречав его возле магазина, соседка, бабка Матрена спросила:
– Ты чего это, старый, никак ремонт бани затеял?
– А почему бы и нет? – вопросом на вопрос ответил тот. – Подвернулась дармовая рабочая сила, чего же ее не использовать?
– А кто там у тебя? Одного, твоего внука, знаю, а вот второго что-то не признаю.
– Глазастая ты, Матрена, – недовольно пробурчал Иннокентий. – Дружок армейский к Виктору заглянул, вишь, старика за бутылкой послали, коль я их к делу пристроил, – и с этими словами дед Иннокентий пошел прочь от любопытствующей соседки.
– Ну, вот, через полчаса вся деревня будет знать, что вы у меня баню ремонтируете, – доложил внуку дед создавшуюся пропозицию. – Давайте к столу, не зря же я за бутылкой ходил. Потом еще постучите малость, да и будет.
Через два дня, собираясь автобусом уезжать в город, выбрав момент, когда вблизи старика не было, Павел достал свою долю золота и протянул ее Виктору:
– Слушай, Витя, знаешь что я решил?
– Ну, – удивленно посмотрел на него Виктор.
– Пускай это пока будет у тебя. Я попробую там потолковать с городскими ювелирами или зубодерами насчет золота. Может чего и подскажут, как его реализовать. Но пусть оно, на всякий случай, будет подальше. Я про тебя и вашу деревню никому ни слова. Дальше будет видно.
– Смотри сам, Паша, – кивнул головой Виктор, принимая из рук товарища небольшой, но довольно увесистый бумажный сверток, дополнительно еще помещенный в полиэтиленовый мешочек. – Через недельку-вторую я тебя проведаю. Пусть только здесь все уляжется. Посмотрим, что от Соловья выкатится.
– Если подлюка уцелел, – так я его в городе организую, никуда он не денется.
– Ладно, Паша, не кипятись. Жизнь расставит все по местам.
Проводив Павла, Виктор занялся хозяйственными делами, которых на селе, и тем более в усадьбе старого человека, всегда превеликое множество. Еще два дня прошло без каких-либо происшествий. Но на третий, встретив по пути в магазин Марьиного Сергея, Виктор узнал от него новость, к появлению которой внутренне был готов уже давно.
– Вить, ты слышал? Соловей пропал! – с нескрываемым удовольствием сообщил он, завидев Виктора.
– Как это пропал? – изобразив на лице недоумение, спросил Виктор.
– А вот так! Бог шельму метит. Говорят, ушел в тайгу и не вернулся. Уже больше недели прошло.
– Может, заблудился, – пожал плечами Виктор, – такое бывает. Покружит, покружит, да куда-нибудь выйдет.
– Может и заблудился, – согласно тряхнул головой Сергей. Но только не верится что-то мне. Он ведь в тайге не новичок. Окрест нашей деревни все на сотню верст излазил.
– В тайге всякое случается, – пожал плечами Виктор, заканчивая на том разговор на щекотливую для него тему.

                Поиски

Дня через три в Ясном появился участковый милиционер в звании старшего лейтенанта. Его жители деревни не видели почти полгода. Совершая подворовый обход, он справлялся о житье-бытье своих подопечных селян и в каждом доме задавал один и тот же вопрос: когда они видели в последний раз Соловьева Дмитрия, и не говорил ли он что про тайгу? Появился участковый и в доме старого Иннокентия, уже зная, что Соловьев Дима наведывался к ним сразу по приезду Виктора. Старик рассказал о причине появления в их доме Соловья, а Виктор к сказанному дедом добавил, что Дима приглашал его к себе на работу.
– А ты в деревню вернулся насовсем? – поинтересовался участковый.
– Пока на побывку, а дальше будет видно, – уклонился от ответа Виктор.
На поиски пропавшего предпринимателя задействовали вертолет, но пока что  безрезультатно. Да и много ли увидишь сверху сквозь сомкнутые кроны деревьев? Еще через день в Ясном появились люди из города, то ли охотники, то ли службисты из МЧС. Все они были в одинаковой камуфляжной форме, как будто собирались вести военные действия с неизвестным противником, а потому должны быть на местности малозаметными. Самый главный из них, собирая на поиски пропавшего местных охотников, которых в Ясном осталось раз два и обчелся, зашел и к Бурниным.
– Бурнин Виктор? – спросил он, завидев того во дворе усадьбы.
– Ну, я, – спокойно ответил Виктор, хотя в душе у него нарастала тревога.
– Ты мужик молодой, справный, не поможешь ли нам в поисках человека?
– Помочь-то можно, только я тайгу не очень-то знаю, – слукавил Виктор.
– Мы разобьем всех на группы по два-три человека. За старшего в каждой будет опытный таежник. 
– Ну, а чего же в таком случае не помочь, – согласился Виктор. – Собираться?
– Давай, и подходи через часик к магазину, там общий сбор будет. У тебя оружие-то есть?
– Откуда? Я же только что из армии вернулся, даже еще охотничьего билета нет.
– Ладно, в группе будет по одному человеку с карабином, хватит.
Пока шел этот разговор, старый Бурнин молча сидел на табуретке возле стола, подперев щеку ладонью. Лицо его отражало какую-то обреченность, и сердце Виктора сжалось от предчувствия беды. Только теперь он осознал, как безрассудно поступил по отношению к деду, когда затеял свою золотую кампанию. Но было уже поздно. События разворачивались теперь сами собой, и от Виктора уже ничего не зависело.
– Дед, ты не переживай, – попытался успокоить старика Виктор. – Вот увидишь, все образуется.
– Дай-то Бог, – качнул головой старик, и на глазах его проступили слезы.
Возле магазина собралось одиннадцать человек. Там же стоял Уазик-буханка. Старший из городских, проинструктировав собравшихся, велел грузиться в Уазик, чтобы ехать к вертолету, который вот-вот должен приземлиться за околицей деревни. Затем всех четырьмя группами  забросят в тайгу на верховое болото по правому берегу Кежмы, рядом с Шаман-камнем. Оттуда они должны будут, расходясь веером, прочесать тайгу в направлении деревни. У каждого из старших группы будет рация, чтобы можно было координировать движение или сообщать о результатах поиска, если в том появиться необходимость. Продуктами на три дня все обеспечены. Особенно внимательно должны были действовать две группы, которым предстояло пройти по охотничьим угодьям Соловьева Дмитрия.  Инструктаж был по-военному краток, но нес в себе информации вполне достаточно для  организации поисков человека в таежных условиях. Виктору это понравилось, и он даже почувствовал себя как бы снова в разведгруппе.
Через час с небольшим из чрева вертолета,  зависшего в таежной глуши над грязной желтизной мохового болота, один за другим, спрыгивая почти с двухметровой  высоты, выгрузились люди. Сверив свое местоположение и еще раз уточнив маршруты, они разошлись по разным направлениям, и скоро вокруг болота снова установилась тишина, только что нарушенная тугим гулом винтокрылой машины.
Виктору выпало совместно с молодым поисковиком из города обследовать восточные отроги Шаман-камня и оттуда двигаться переменным курсом в сторону деревни. На это им отводилось двое суток. Разыскивать человека в тайге, это совсем не одно и тоже, что искать иголку в стоге сена. Следы на таежных тропах, на перевалах, возле ручьев и речек многое могут рассказать о людях, побывавших здесь. А если говорить о местах ночевок, то по ним можно узнать и характер человека, его привычки и многое другое. Но это при условии, что изучающий подобные следы человек наделен определенным талантом поисковика-следопыта. Обыкновенному же обывателю, проживающему даже на селе, не говоря уже о жителях города, эта наука недоступна. Наверно, к категории таких людей, следопытов по воле случая, относился и Кастромин Андрей, которого судьба забросила в МЧС совершенно случайно, возможно, просто шутки ради. Отличаясь крепким телосложением и быстрой реакцией, в тайге он был совершенно беспомощным. Виктору не составляло особого труда повести их, так называемую поисковую группу туда, куда он счел бы нужным, выдерживая при этом общий заданный курс.
Чтобы оказаться в определенном для них районе поисков, Андрею и Виктору пришлось взбираться на восточные отроги Шаман-камня с северной стороны, где оба «поисковика» раньше никогда не бывали. И когда, перевалив через плечо сопки,  они, совершенно неожиданно для Виктора, оказались в сосновой гривке, где совсем недавно стоял чум шамана Амарчэ, у него даже захватило дух. «Такое совпадение просто так не бывает, – подумал он. – Наверно, и вправду, без шаманского колдовства тут не обошлось».
– Смотри, Виктор, – окликнул его Андрей, шедший впереди, – тут совсем недавно люди были. На кострище пепел дождем не прибит.
– Точно, – согласился Виктор, – а вот и останки их жилища. Наверно, шалаш строили, – сам не зная почему, слукавил он, подходя к остову чума.
Наверно, в подсознании Виктора сработало подспудное чувство осторожности: зачем посвящать кого-то в их недавнюю встречу с эвенками, которых здесь просто не могло быть?  Если их разыскать, то, наверно, не так уж сложно будет и узнать о том, что Виктор и Павел так же были в этих местах как раз в то же время, когда и пропал Соловей.
– И кто же здесь мог быть? Может, Соловьев? – предположил Андрей.
– Вполне возможно, – согласился  Виктор.
– Так, коль он здесь кострил, значит, где-то рядом брал и воду, – входя в раж, изображая из себя опытного следопыта, продолжил Андрей.
– Да вон же ключ, – указал Виктор хорошо известное ему место, понимая, что теперь, чтобы не навлечь подозрений на себя, он должен как можно активнее помогать Андрею. 
Вместе они подошли к ключу. Осмотр места вокруг источника ничего не дал Андрею, но не Виктору. За одним из камней на зеленой подушечке мха Виктор к своему удивлению заметил довольно четкий отпечаток армейского ботинка. Ни он сам, ни Павел и уж тем более никто из эвенков в такой обуви здесь наследить не могли. И обнаружив этот след, он вдруг осознал, что именно в такой, необычной для тайги обуви, был и Соловей в момент их встречи на тропе. «Значит, он следил за нами, вероятно, узнал про золото, а потому и устроил засаду, – подобные мысли, словно прожектором высветили в сознании Виктора причинно-следственные связи недавних событий. – Значит, он узнал и про каменную голову» 
– Смотри, Андрей,  кто-то здесь в армейских берцовках  наследил, – Виктор указал спутнику на четкий отпечаток обуви, носок которого выдавался со мха на небольшой песчаный островок возле камня.
– Да? А ты как определил, что это берцовки? – спросил тот, рассматривая след.
– Чего же не определить? Полгода как сам их снял.
– Ты что, в контрактниках служил?
– Было дело. Давай дальше смотреть.
Уже с неподдельным интересом исследуя следы, Виктор размышлял: «Что же здесь делал Соловей? Не иначе, что скрадывал их с Павлом. Коль так, то он вполне мог оказаться вблизи каменной головы и, увидев, что они собираются с золотом идти обратно, перестрелять обоих, словно рябчиков, прямо там. Но он почему-то предпочел встречу на тропе. Почему? Не хотел здесь наследить, рассчитывая еще раз придти сюда? Да, чужая душа потемки, поди, разберись, что у него было в голове и где он теперь».
– Наверно, следы идут вниз по ручью, – нарочито неуверенно предположил Виктор, давая тем самым возможность Андрею проявить инициативу старшего в группе.
– Точно, пошли вниз, – уверенным голосом скомандовал Андрей. – Наверно, вдоль ручья он шел к реке. Соловьев эти места знал? – оглядываясь на идущего вслед за ним Виктора, спросил он.
– Понятия не имею, – отозвался Виктор, с трудом поспевая за широко шагающим Андреем. – Ты поаккуратнее, а то ногу подвернешь на камне, что мне тогда с тобой делать? 
Андрей ничего не ответил, но ход сбавил. Виктору и самому уже хотелось быстрее оказаться там, где стояла каменная башка, где колдовская сила золота  вырвалась из векового плена и чуть не погубила его товарища. Через полчаса хода, лишь изредка останавливаясь, чтобы рассмотреть новые следы на камнях в виде смятых, растоптанных стеблей травы, они довольно быстро спустились вниз: впереди показался знакомый Виктору каменный лоб и обломок скалы, который смотрелся отсюда, сверху именно как обыкновенный камень, ничуть не похожий на голову человека.  Виктор невольно сбавил ход, осматриваясь вокруг. «Где-то здесь прятался Соловей», – подумал он и невольно вздрогнул, когда Андрей, поравнявшись с каменным истуканом, закричал:
– Смотри! Человек!
Виктор подошел к нему и содрогнулся: засунув под каменную глыбу обе руки, одну по самое плечо, а вторую по локоть, у каменной головы лежал человек. Это был Соловей, Виктор признал его сразу, хотя распухшее синее лицо, искаженное муками, было наполовину скрыто водой. Вода выбивалась из-под камня, заполняла вырытое перед ним углубление, с лежащим в нем человеком, и просачиваясь между камней в главное русло ручья, струилась дальше вниз, в Андреев ключ, в реку, в море-океан. Ей не было никакого дела до человеческих страстей, неуемной людской жадности, из-за которых порой и сама жизнь человеческая становится лишь средством для чего-то иного, жестокого в своей неумолимости.
– Ну, вот и нашли, – с нескрываемым торжеством в голосе произнес Андрей, доставая из кармана куртки небольшую рацию. – Первый, первый, я четвертый, – громко закричал он в микрофон, немного отойдя в сторону.
– Слушаю вас, четвертый, – хрипло сквозь шелест помех отозвался первый. – Что там у тебя?
– Мы его нашли, труп, – сообщил Андрей.
– Хорошо, ничего там не трогайте. Сейчас вызову вертолет. Прилечу сам вместе со следователем. Там у вас вертолет приземлиться может?
– Сесть нельзя! – закричал в микрофон Андрей. – Здесь косогор, а вокруг старый лес. Нужно на спусковом устройстве. И еще, Николай Семенович, надо бы ломик потяжелее прихватить и, наверно, домкрат. У него обе руки под глыбой зажаты, поднимать камень надо, а у него весу тонн пять.
– Хорошо, понял. Вы там место для вертолета подберите, где можно пониже опуститься. Если что, так высокие деревья свалите, у вас же топор есть?
– Есть, есть. Сделаем.
– Ну и хорошо. Все. Конец связи.
Повторенное несколько раз невидимым Николаем Семеновичем слово «хорошо» настолько дисгармонировало со всей окружающей обстановкой, что у Виктора стало муторно на душе, и он отошел в сторону.
– Ну что, Бурнин, слышал установку? – довольным голосом спросил Андрей.
– Слышал, слышал, – понуро ответил Виктор. – Пошли, посмотрим, где здесь  вертолету можно присесть.
Вертолет прилетел лишь часа через три. Зависнув над площадкой, помеченной Андреем затесанными стволами небольших деревьев, он на спусковом устройстве десантировал вниз четырех человек, один из которых был в милицейской форме. Пока новоприбывшие копошились возле трупа, пытаясь извлечь его руки из-под придавившего их камня, Виктор стоял в сторонке.
Осмотрев труп, человек в милицейском удивленно произнес:
– И чего это он туда полез?
–А хрен его знает? – пожал плечами Андрей. – Искал чего-то, наверно. Вишь какую яму перед камнем выгреб.
Все попытки извлечь труп ни к чему не привели. Каменный капкан прочно удерживал руки несчастного. Приняли решение установить домкрат и приподнять им камень.
– Ты чего там стоишь, помогай, – крикнул Виктору главный из поисковиков, которого Андрей называл Николаем Семеновичем.
– Да его мутит от этого зрелища, – хохотнул Андрей, долбая солидным ломиком под камень. Сейчас установим домкрат, всего и делов-то.
Минут через двадцать под усилием гидравлического домкрата  край каменной головы неохотно приподнялся, освобождая свою жертву. Оттащив тело Соловья в сторону, Андрей попытался придать его рукам подобающий такому моменту вид.
– Ты смотри, а у него в руке что зажато, – удивился он, пытаясь разжать скрученные пальцы Соловья и изъять из них нечто такое, что заставило этого человека расстаться с жизнью.
– Камушек какой-то, – удивился Андрей, рассматривая свой трофей. – Тяжелый, и по цвету похожий на медяшку.
– Дай посмотреть, – протянул к нему руку Николай Семенович.
Повертев в свою очередь в руках находку, он с удивлением воскликнул:
– Медь, как бы ни так! Золото это ребята! Вот почему он туда полез.
Наступило всеобщее оживление. Всем хотелось потрогать это чудо, о котором в этих краях знали только понаслышке. Милиционер, произведя досмотр вещей погибшего, в кармане куртки Соловьева нашел еще один самородок.
– Ну и что будем делать, – спросил его Николай Семенович. – Вызывать вертолет или продолжим им начатое, – и он кивнул в сторону трупа.
– Ни в коем случае, – с металлом в голосе ответил сотрудник милиции. – Вызывайте вертолет, а домкрат нужно отсюда убрать. Не хватало нам еще несчастного случая. Доложу по начальству, пусть они и решают.
Вертолет прилетел на удивление быстро. Спасатели, подняв  на его борт в специальном мешке труп, загрузились в железное брюхо винтокрылой машины и сами. Виктор оказался там в числе первых. Все происходившее в последние часы казалось ему какими-то кадрами из американского приключенческого фильма,  которые мелькали перед его глазами, почти не задевая сознания. Он вернулся к действительности лишь тогда, когда вертолет совершил посадку возле их деревни, и ему, превозмогая свинцовую усталость в ногах, пришлось спускаться по коротенькому металлическому трапу на землю.
– Так, граждане жители деревни Ясное, не вздумайте идти в тайгу попытать счастья, как Соловьев, – предостерег местных сотрудник правоохранительных органов. – Если там еще и осталось золото, то оно является собственностью государства, имейте это в виду!
Шагая домой, Виктор думал о превратностях судьбы. Только вчера или даже еще сегодня утром он испытывал по отношению к Соловью чувство глубочайшей ненависти, а вот теперь, когда бездыханное тело врага уносилось вертолетом в небытие, Виктору было жаль этого человека, погубившего свою жизнь из-за желания заиметь больше, чем ему было дано. 
Уже на подходе к дому Виктор услышал вой Черни, и сердце его сжалось от нехорошего предчувствия. В калитке усадьбы деда он столкнулся с бабкой Марфой.
– Слава Богу, хоть ты явился, – такими словами встретила она его. – Иннокентий наш помер. То-то я слышу, где-то около обеда Черня завыла. Воет и воет. Не к добру, думаю. Дай схожу, проведаю старого. Зашла, а он на койке лежит, будто спит. Потрогала, а он уже холодный.
Не слушая больше причитания соседки, Виктор почти бегом поднялся на крыльцо, зашел в избу. Дальнейшее все происходило словно во сне. Два дня, пока схоронили деда Иннокентия, были для Виктора, наверно, самыми черными днями его жизни. Теперь он остался на белом свете совсем один, несмотря на множество людей вокруг. Но это совсем другие люди. Даже Черня это понимала. Она, как и Виктор, осиротела и оттого плакала по-своему, по-собачьи, изливая свою тоску протяжным воем, от которого Виктору становилось совсем невмоготу.
– Что же мне теперь с тобой делать, – шептал Виктор, опускаясь перед собакой на корточки и прижимая ее остроухую голову к груди. – Перестань выть, а то я сейчас тоже завою, и будем вместе… – и он, еле сдерживая душившие его слезы, отходил в сторону, неприкаянно бродил по двору, не зная чем ему заняться.
Через три дня, пристроив Черню, а точнее, отдав ее насовсем Марьину Сергею, который все же, несмотря на свое увлечение по части выпивки,  немного занимался охотой и понимал толк в собаках, Виктор поехал в город. Нужно было повстречаться с Павлом. «Пусть тот сам распоряжается своим богатством, а он, Виктор, должен немедленно отсюда уехать», – такое решение казалось ему единственно правильным. После смерти деда уже  ничто не удерживало его в Ясном.

               
                Эпилог

Павла Виктор отыскал снова на рынке все с теми же мешками сахара. Завидев его, товарищ предупредительно приложил палец к губам и кивнул головой в сторону, мол, проходи мимо, я сейчас. Удивленный Виктор, следуя его указанию, неспешно прошел дальше, разглядывая прилавки с выставленными на них товарами. Через какое-то время Павел догнал его и пошел рядом.
– Ты чего это в шпионов играешь? – поинтересовался Виктор.
– Слушай, тут такое дело, что будет, пожалуй, похуже всяких шпионских, – вполголоса произнес Павел, увлекая Виктора в сторону от многолюдной толчеи у прилавков.
– И что у тебя стряслось?
– Понимаешь, я же тебе говорил, что попробую навести кое у кого справки по нашему делу. Так вот навел, мать бы их за ногу.
– Да говори ты яснее, – не выдержал Виктор.
– Да местные братки мной заинтересовались. От кого что выкатилось, ума не приложу. Может, какой зубодер меня расколол, шут его знает. Ты видел тетку,  которой я сахар подтаскиваю?
– Видел и что?
– Это сестра одной шестерки местного крутяка. Мне иной раз кажется, что она присматривает за мной. Думаю, что пока не поздно, пора мне рвать когти из города.
– Даже так? А дома как у тебя? Без перемен?
– Какие перемены, – ожесточенно махнул рукою Павел. – Я уже давно бы снял квартиру или комнатку, так сам понимаешь – в кармане ни шиша.
– Да, неважнецкие у тебя дела, – посочувствовал товарищу Виктор. – А я, знаешь, чего приехал?
– Ну, так ты же обещал через пару недель наведаться, – спокойно заметил Павел.
– Дед у меня помер. Позавчера похоронили. Так что теперь у меня одна дорога – в Ростов, что на реке Дон. Вот такие дела, Паша. Придется тебе про свой кус самому заботиться.
– Что, ты привез сюда? – всполошился Павел, испуганно оглядываясь по сторонам.
– Да не дрейфь ты, все на старом месте. Перетолкуем, потом и привезу. А хочешь, поехали прямо сейчас ко мне, заберешь сам.
– Обожди, Виктор. Не будем галопировать. Надо все хорошенько обмозговать.
– Видишь, Паша, я собираюсь через день-два уезжать обратно в Ростов, так что, сам понимаешь, тянуть с этим делом нельзя. Кстати ты знаешь, что Соловей того, отдал Богу душу? – и Виктор во всех подробностях рассказал о событиях, участником которых ему пришлось быть.
– Туда ему и дорога, – зло заметил Павел, когда Виктор завершил свое повествование. – Слушай, Витек, а может мне с тобой податься? – неожиданно спросил он.
– Куда? В Ясное?
– Да нет, в Ростов. Меня ведь тоже здесь ничего не держит. А вдвоем оно веселее будет.
– Так-то оно так, но нужно хорошенько подумать, чтобы потом не пожалеть.
После продолжительных рассуждений решение было принято: Виктор возвращается в Ясное, и. устроив там все дела, со следующим автобусом снова приезжает в город. На автобусной остановке его будет ожидать Павел, и они сразу же идут покупать билеты на поезд. Если случится какая-то заминка с автобусом, то оба переночуют у Павла, в его вертепе – одну ночь как-нибудь выдержат. Ну, а затем – прощай город и да здравствует неизвестное будущее. На том и порешили.
Все сложилось как нельзя более удачно. Автобус из Ясного не опоздал, несмотря на свое слабое здоровье, а билеты на поезд в западном направлении оказались в наличии, поскольку наступало время возвращения отдыхающего народа к местам их постоянного проживания на просторах Сибири. Заняв верхние полки в одном из купе, ребята могли расслабиться, позабыв на время все хлопоты и беспокойство, связанное с предстоящей столь дальней дорогой. Скоро они окажутся далеко от этих мест, где шаманское проклятие настигло уже немало людей, прикоснувшихся к золоту Шаман-камня. Там, вдали от Сибири оно уже вряд ли настигнет их. Они на это сильно надеялись.
Снова вагонные колеса отсчитывали километр за километром, складывая их в сотни и тысячи, приближая ребят к большому южному городу. Что ждало их там? Но они пока об этом не задумывались. Завтра будет день, будет и пища.