ЖАЖДА.
Солнце садилось.
Он допил кофе и уставился за окно. Он смотрел на запад и думал, что Солнце на закате похоже... похоже на какой-то фантастический НЛО. Хотя "фантастический НЛО" - это тавтология. Правильно сказать просто - Солнце похоже на НЛО. Хотя это тоже неправильно. Потому что Солнце в каком-то смысле и есть неопознанный летающий объект. С другой стороны, сказать, что Солнце - это НЛО - просто уже совсем неверно, потому что НЛО - понятие, как ни странно, куда более узкое, нежели чем Солнце, которое вообще - не только понятие. Не только и не столько... А всё-таки, Солнце на закате и вправду становится похоже на этот самый НЛО, хоть вы что говорите. Или вот: на корабль, на звездолёт, понимаешь ли, каких-то таких далёких и прекрасных, понимаешь ли, существ, если позволите...
Если отправиться сейчас, придётся ехать в темноте... Ну так что из того? Дорога хорошая. Машина.... ну, почти новая. А на рассвете лучше быть уже на месте.
Он пошёл в ванную и принял душ, чтобы понятнее стало - как поступить. Потом с той же целью оделся во всё чистое. Навёл в двух комнатах и в кухне порядок - в разумных пределах, чтобы не тошно, но и не страшно. И стало ему понятно, что надо всё-таки отправляться сейчас. Что утром будет хуже. Всё будет зыбко утром и неясно, и вообще, может захотеться, чтобы кто-то тебе даже поджарил гренки. Кто-то. Ну и зачем это нужно? А сейчас вот никаких гренок не требуется. А что требуется? Да ничего. Пора.
Становилось всё темнее. В сумерках он вышел из дома и зашагал по песчаной дорожке к ангару. Мимо пруда, мимо колодца, заросшего черёмухой, мимо сада камней, мимо розовых кустов. Шёл и шёл, и становился всё спокойнее.
И действительно - чего волноваться? Есть - куда вернуться. Вот сюда. В этот дом, в этот сад, к этой вот старой сливе у ворот.
И ветерок так ласково тронул волосы. Господи, как хорошо, что есть такое место, где он всегда один-одинёшенек. Ни кошки, ни собаки, ни жены... На десятки километров вокруг - никого. Только травы, да деревья, да вон в небе полоса зажглась на западе, над холмами. Разгорается. Медленно облако над полосой: длинная, пушистая белая рыба. Брюхо у рыбы розовое, хвост - молочно-серый, загнут хвост на восток.
В небе - рыба, а здесь - полынь.
Он стоял и смотрел на облако-рыбу. Как она меняет цвета, становясь сперва ярче, а затем всё темнее и темнее, пока не обнаружилось вдруг, что одна только тёмная синева вытянулась, изогнувшись, в небе, и синева эта уже ни с какой рыбой ничего общего не имеет. Просто едва заметный налёт светло-жёлтый. Большой-большой распадающийся ломоть - сыр не сыр, туман - не туман... Скорее, обман зрения.
Эх, и зачем он оглянулся! Зачем это, спрашивается, оглядываться назад такому уверенному в себе человеку? А он всегда оглядывался, всю жизнь, и, видно, это вошло у него в привычку. Никогда из этих оглядываний ничего хорошего не получалось, только долгая память - ну и, значит, долгая боль. А он и к боли этой и к памяти привык, и когда пытался представить себе жизнь без памяти и боли, ничего у него не получалось. Он как будто подписал контракт, по которому разрешается оглядываться с условием ежедневного вручения счёта с указанием точного количества боли и памяти, причитающегося на его долю на этот раз. Впрочем, ничего сложного, обыкновенный закон сохранения энергии.
Оглянулся он и теперь. На дом. Что здесь такого?
Оглянулся на то место, где был дом.
Только никакого дома там больше не было.
И сада там больше не было, он исчез, сгинул, только голый холм и сухая трава; даже кустов не осталось. Но трава ведь осталась? И кипрей, и белоцвет. И полынь...
В голове почему-то всё крутилось - " В небе рыба, а здесь - полынь."
А рыбы-то уже не было, одна только полынь ему осталась.
Он присел где стоял.
Стало очень страшно. Сердце билось как ненормальное. В груди образовалась какая-то пустота. Как раз там где-то, где ещё недавно разливался покой и гудела ровная сила, наверное это так гудела уверенность в завтрашнем дне. Отгудела теперь.
Если это сон, сказал он себе - скорее, проснись!
Но нет, всё было по правде.
- Вот так... - слабо произнёс он вслух, - вот так-так...
Сухо, сильно звенел в ушах ветер.
Стало вдруг прохладнее.
Он вынул из пачки сигарету, чиркнул спичкой. Хотел закурить.
- Так, - сказал он.
Рука его отвела сигарету прочь от его губ, и не хотела подносить обратно. Он повторил попытку. Та же история. Ещё раз. Он сменил правую руку на левую. Ну, ясное дело - то же самое. Просто не было никакой возможности поднести сигарету к губам, разве что бросить её на землю и подползти к ней. Однако, он был совершенно уверен отчего-то, что - не тут-то было. Что не подползти ему к сигарете. Без шуток, и пытаться даже не стоит.
Нельзя сказать, что он был рад такому повороту событий. Курить-то хотелось.
"Ты же знал, правда?" - произнёс кто-то в голове.
- Ну... - сказал он - и оглянулся по сторонам в поисках причин, - значит, знал. Так получается. Иначе...
Он выкинул не зажженную сигарету - а что с ней было делать-то.
Встал, провёл ладонями по лицу.
- А варианты... - сказал он.
Ветер свистел в траве.
Он стал замерзать, и, чтобы согреться, пошёл куда-то, предположительно - на запад, туда, где ещё не до конца стемнело. Кроме того, там виднелись какие-то неясные холмы. Холмы эти ему нравились больше, чем ровная степь, вот он и пошёл к холмам.
Вдруг оказалось, что под ногами-то у него тропа. Он и сам не заметил - когда она появилась. Стало сразу как-то легче на душе. Ну и идти, конечно, легче по тропе-то. Она была светлее травы и вела почти туда, куда надо - то-есть, к холмам.
Не то чтобы он больше не боялся. Просто, он ведь знал, что это. Точнее, не что, а почему. Точнее, не знал, а догадывался... Сам ведь однажды написал: "Случится. Случится." И ещё дважды повторил. Зачем, спрашивается, понадобилось писать такое?
И ещё дважды повторять? Вот теперь получай. Случилось. Случилось. Неизвестно что. Почти не известно. Иди теперь туда, не знамо куда. Ищи... неведомое, да ведь? Ты ведь хотел его, неведомого?
Звёзды высыпали на темно-синем небосклоне. Впрочем, небо - оно было теперь уже почти чёрным. Звёзды - синие, жёлтые, белые и красноватые - сверкали от горизонта до горизонта. Среди них две белые ртутные капли висели тяжело и, кажется, совсем близко. "Планеты", - решил он. Не было знакомых созвездий. Где-то недалеко завыл шакал, и ещё он знал, что скоро захочется есть. Пока только пить хотелось.
Как ни странно, было не так уж темно, хотя луны не было. Кажется, звёзды освещали тропу. Он даже видел камни на обочинах. И собственные руки. А на периферии зрения всё время мелькали какие-то сполохи, искорки какие-то мотались непрерывно вдоль и поперёк. Разноцветные. И ладони слегка "искрили", но стоило ему начать приглядываться, и этот эффект пропадал. "Скорей бы прийти к холмам", - думал он, хотя совсем не знал - зачем ему эти самые холмы. Шакальчики завывали на все голоса, такие песенки распевали - просто любо-дорого. Он не знал - бояться ему, или нет. Даже не так - боится он, или нет. Странное чувство: если прислушаться к страху, он вырастает, если отвлечься - тает. Отвлекаясь, он смотрел на звёзды, отмечал периферийные световые эффекты und артефакты, напевал про себя любимые мелодии, в общем - всячески водил себя за нос. Была, правда, одна вещь, которой он боялся совсем честно: что прихотливые жутенькие шакальи переливы сменятся волчьим воем, простым и прекрасным, как... Ну, скажем, как смерть.
Но страх волчьего воя был абстрактным и далёким, а звёзды светили ярко, хотя были и незнакомы, а холмы, кажется, всё-таки, приближались, хотя и очень медленно, и шакалы выли всё время на одном и том же расстоянии - где-то слева и сзади; не приближаясь.
- Хорошо, - сказал он сам себе, - хорошо… А вот… где-то здесь должна быть вода. такая вода.